Хм. А ведь и правда. Может, и так.

Люди, простите меня. Опять я больше месяца не выходила на связь, будучи травмированной Новым Интересным Знакомством.

У меня спрашивают – откуда ты берёшь таких людей? А я сама не понимаю, откуда они меня берут. Честное слово, я никогда не бываю в местах их традиционного обитания – мне там просто нечего делать. Но вот поди ж ты….

Вот мы едем с ним в метро. Я сижу на одном из боковых сидений, он стоит рядом, облокотившись на поручни и опустив ресницы.

О, этот взгляд, обращённый внутрь себя! Как это люди умудряются так наглухо запираться в своём драгоценном внутреннем мире и никогда не поднимать жалюзи?

Девушка, сидящая напротив меня, как-то очень резко захлопывает книгу, встаёт и подходит к дверям. Он тут же пристраивается на её место и говорит, обращаясь к молодому человеку рядом с собой:

— Ну, чего ты сидишь-то? Беги, а то она так и уйдёт. Беги скорей, сейчас двери закроются!

Меня немедленно бросает в жар от недоумения и неловкости. А парень вскакивает, резко отталкивает плечом уже почти захлопнувшуюся дверь, вылетает на перрон, хватает девушку за рукав, что-то торопливо говорит ей... Она отворачивается и не очень убедительно делает вид, что хочет высвободиться.

Продолжения этой сцены мы не видим. Поезд уходит в туннель.

— Почему ты ему велел за ней бежать?

— По-моему, он этого ждал. Он хотел, чтобы его кто-то… подтолкнул, что ли. Они поссорились, это ясно, причём, видимо, совсем недавно, как раз перед посадкой в вагон. С её стороны сначала была ярко выраженная агрессия… такого, я бы сказал, скорее, защитного характера…. А потом, по мере того, как первая агрессивная реакция проходила, стала намечаться некоторая готовность к сближению – правда, довольно слабо обозначенная. А он понимал, что это смягчение у неё пока ещё зыбкое, неуверенное, что в любой момент оно может смениться новой вспышкой агрессии – и потому выжидал. Это правильная тактика для мужчины… тут только главное – не упустить момент, иначе она может просто сбежать. Я, собственно, только помог ему этот момент не упустить, вот и всё.

Клянусь вам: я, в отличие от него, смотрела на этих двоих всю дорогу, - просто потому, что больше не на что было смотреть. Они сидели абсолютно ОТДЕЛЬНО друг от друга, с каменными лицами, и абсолютно ничто не намекало на тот факт, что они вообще друг друга знают. Она читала книгу и, кажется, была совершенно поглощена её содержанием; он гонял какую-то игру на телефоне и тоже был полностью этим увлечён. Поверьте мне – никакой Шерлок Холмс и никакой доктор Лайтман не определил бы, что на самом деле эти двое в ссоре и мечтают помириться

Добиться от него ответа на знаменитое ватсоновское «КАК?!» совершенно невозможно. Потому что он имеет отвратительное обыкновение отвечать так, как будто его собеседник так же глубоко погружён в тему, как и он сам. Любой его ответ на самый элементарный вопрос напоминает мне ответ одного экскурсовода в Кремле на вопрос заезжей колхозницы «а чем эта церковь такая особенная?» - «Ну, вы же сами видите, что тут апсида по величине равна храму, поэтому конха вписывается в закомару». Вот ТОЧНО ТАК ЖЕ отвечает и он. Поэтому, сами понимаете, – себе дороже.

А теперь попробуйте догадаться, в какой сфере он работает. Скажу сразу – ни к психологии, ни к криминалистике это не имеет прямого отношения. Хотя косвенное, наверное, всё-таки может и иметь.

PS А Кильку Балтийскую и Марту Карамазову, знающих ситуацию лучше, чем остальные, попрошу пока не подсказывать.

На стене во внутреннем дворике библиотеки мелом написано «Менто погано!»

— Итальянец написал, - предполагает какой-то Студент с двумя рюкзаками за спиной.

— Или испанец, - подтверждает его однорюкзачный Приятель.

— Или поляк, - совсем уж глупо предполагает третий Студент из той же компании. – Он, наверное, так звательный падеж образовал. Смотрите – и знак восклицательный. Явное же обращение.

— А почему обязательно поляк? – тут же заводится четвёртый Студент. – Что, только в польском, что ли, есть звательный падеж? И потом, если это звательный, то всё равно неправильно. Это же первое склонение.

— Почему это первое-то? – изумляется третий. – Это с каких же щей оно первое?

— А может, это просто как «чудище обло»? – встревает пятый Студент.

— «Менто погано» - это я, - сообщает нежная белокурая девушка в снегурочьей шубке, из-под которой виден край серой форменной юбки. – И «чудище обло» – тоже я. Я знаю, кто это написал. Этот тот парень, которого я не пустила в читальный зал с лыжами.

— С чем? – хором переспрашивает вся компания Студентов.

— Ну, с лыжами… Он пришёл в библиотеку с лыжами. А в гардеробе их не приняли. Вот он и хотел их пронести с собой… А как я его могу с лыжами пустить? По инструкции не положено…

— При такой погоде ему логичнее было бы прийти с надувной лодкой, - замечает, почёсывая бровь, двухрюкзачный Студент.

— С лодкой тоже нельзя, - вздыхает ангельское Менто Погано и поправляет золотую прядь, выбившуюся из-под снегурочьей шапки с кокардой. – Мы об этом уже повесили объявление. Но ни на кого не действует почему-то.

Компания Студентов мечтательно смотрит на прядь и кокарду, потом разом вздыхает и наперегонки кидается стирать нехорошую надпись.

Моя подруга пишет исторический роман. А я читаю и придираюсь. Так уж заведено в природе – те, у кого нет собственных детей, лучше всего знают, как их воспитывать, и постоянно лезут с поучениями к тем, у кого они есть.

— Про отступление французов по Смоленской дороге надо писать ярче. «Холод, голод» - этого недостаточно. Надо, чтобы читатель хоть на капельку, хоть на малую толику прочувствовал, КАКОЙ ужас там был на самом деле. Это надо немножко развернуть, по-моему.

— Знаешь, что? Иди ты – знаешь, куда?

— А, да. Знаю. Сейчас пойду. Только ещё несколько моментов. Вот этот твой француз, уже в России, уже служит гувернёром, все к нему хорошо относятся, и жалование приличное, и дети послушные, и хозяева интеллигентные, не Троекуров какой-нибудь… А он всё страдает и страдает. Надо как-то объяснить, в чём тут дело. А то читателю, по-моему, непонятно, чего это он от такой жизни идёт топиться в Яузу…

— Знаешь, что? Иди ты…

— Да-да. Я понимаю. Иду… Нет, я ни в коем случае не хочу вламываться в твою творческую лабораторию, я понимаю, как там всё хрупко и как много опасных для жизни соединений… Я только вот чего не понимаю. Этот генерал-губернатор… или кто он там?... когда проезжает по мосту и видит человека, облокотившегося на перила, - как он сразу, по одной только спине, распознаёт в нём француза и обращается к нему по-французски? И как он сразу, по той же самой спине, догадывается, что этот человек не просто смотрит на уток и любуется окрестностями, а собирается среди бела дня, у всех на глазах, сигануть в воду? Говорит ему «Месье, извините, но это не выход». И едет дальше. И француза вдруг озаряет: да, конечно, действительно, не выход… «Лошадь, чего это ты? – И правда, чего это я?» Главное, что он сам не может вспомнить, из-за чего он собирался топиться! Это что – в те времена было в порядке вещей? «Вот стою на камне, дай-ка брошусь в море»… Чуть захандрил с утра после вчерашнего, как сразу в Яузу? Теперь понятно, однако, отчего в ней вода такая нехорошая….