***

— Вчера пришла за ребёнком в школу, а он бежит ко мне, такой радостный, и кричит на весь этаж: «Мама! Зря ты меня вчера била пеналом по голове! Я, оказывается, всё положил в портфель, что велели!» А в коридоре две учительницы стояли – его классная и ещё одна, из параллельного. Ты не представляешь, какие у них стали лица. Я вся так и похолодела. Думаю: всё, сейчас позвонят в какие-нибудь социальные службы и отберут у меня ребёнка на фиг. Поди, доказывай потом, что пенал был кожаный и совершенно пустой, и стукнула я его за дело, и не за дело даже, а в шутку… Нет, вот в Америке меня бы точно взяли в оборот, без разговоров. А здесь – ничего, всё-таки обошлось.

Наши иноземцы

Маленький толстый сириец в буфете (явно припоминая подходящую к случаю фразу из учебника РКИ):

— Мне нужно один чай, который можно пить!

Буфетчица (испуганно):

— А у нас такого нет!

***

— Я вчера был в главной русской библиотеке. И там в меня плюнули.

— Не может быть?!?

— Да, да. Плюнули в мои потребности. Не стали слушать, что я хочу – совсем! Да. Я был очень печален, да. И очень возмутителен.

***

— Я хотел переводить этот текст, но он не хочет переходить, нет. Много длинных слов. И они ничего не значат. Я смотрел в словарь – совсем не значат, ничего, нигде. Надо помогать, а кто может? Никто. Я спрашивал, но никто. У всех свой бизнес.

Свою собаку я нашла в Сети. Разглядев получше свой улов, я почувствовала себя, как рыбак, вытянувший вместо золотой рыбки бутылку с запечатанным джинном, от которого в любом случае не следует ожидать ничего хорошего.

— Привет, - хмуро сказала Собака, раскачиваясь в сети, как в гамаке, и как бы невзначай демонстрируя в приветственной ухмылке крепкие белые клыки. – Стало быть, здесь я и буду жить? Нет, ну, в общем, неплохо, хотя, откровенно говоря, это не совсем то, что я себе представляла.

— Я тоже представляла тебя по-другому, - призналась я.

— Я знаю, - ещё шире ухмыляясь, сказала Собака. - Все себе представляют другое. Так уж устроен мир, тут ничего не поделаешь.

Она была права. Закидывая сеть, я думала о болонке с игривой курносой мордой, завешенной золотистыми ангельскими кудрями. Я воображала, как вытяну её вместе с розовым бантом, розовой фарфоровой мисочкой и розовой подушкой, входящими в комплект, и заранее вздыхала от томительной нежности.

— Ну, что? – сказала Собака, выбираясь из Сети и сверкая яркими, налитыми кровью белками на угольно-чёрном лице. – Раз уж так сложилось, давай того… приноравливаться друг к другу. Это ничего, что я злая?

— Э-э-э, - сказала я, икнула и закашлялась. – В общем-то, ничего, конечно…

— Вот и ладушки, - сказала Собака и прошлась по кухне, открывая профессиональным жестом дверцы шкафчиков и буфетов, за которыми могло случиться Печенье. – Ты, я вижу, тоже ничего себе. Дрессировки, конечно, не хватает, но это на первых порах у всех так. Ладно, не огорчайся, я тобой займусь. Потом ещё спасибо скажешь.

— Интересно, - слабо возроптала я, - за что это я буду тебе говорить спасибо?

— Ну, как же, - хмыкнула собака. – Я научу тебя радоваться жирной московской грязи, ветру и утреннему сумраку. Я научу тебя песне «Как отвратительно в России по утрам». Я научу тебя говорить с подчинёнными низким голосом с тяжёлыми стальными нотами внутри. Ты вообще у меня будешь, как стальная пружина, - всегда собранная и готовая распрямиться с воплем: «Назад! Убью!!!» Тебя все начнут понимать и уважать, вот увидишь. И, наконец, я съем всё Печенье в доме и уничтожу много других Лишних Вещей, и ты поймёшь, что нельзя засорять свой внешний и внутренний мир всякой ерундой, мешающей тебе сосредоточиться на главном.

— На чём – главном? – с почтительным вздохом спросила я.

— На мне, - сказала Собака и отправилась в коридор объедать обои.

А вечером мне позвонил друг и рассказал, как в тёмной подворотне на него напала золотистая болонка и зверски изодрала ему штаны.

Король Дроздобород

Вчера я вспомнила о том, как пару лет назад мы сидели с Виткой на ковре перед выключенным телевизором и читали сказку про Короля Дроздоборода. Вернее, я читала вслух, а Витка слушала, щурясь на торшер и рассеянно колупая ногтем наполовину отодранную подошву тапочка. На самом деле Витка уже умела читать, но из предосторожности скрывала это даже от родителей. На подлокотнике рассохшегося дореволюционного кресла сидела кошка Аглая, тоже щурилась на торшер и тоже слушала. В отличие от Витки, она читать не умела, но много лет подряд спала на томах из Собрания сочинений Достоевского, отчего к старости у неё развились подозрительность и меланхолия.

— Принцесса – дура, - убеждённо сказала Витка, дослушав сказку и оторвав, наконец, подошву от тапочка. – Я бы на её месте ни за что. Вот ни за какие деньги… ни за дворцы, ни за платья – ни за что.

— Что именно? – слегка удивилась я.

— Не вышла бы за этого короля дурацкого, вот что.

— Почему так?

— Потому что он – зар-раза! – бабушкиным голосом сказала Витка и фыркнула, как Аглая. Аглая покосилась на неё и тоже фыркнула. – Он над ней сперва издевался, издевался, а потом – здрасьте, пожалуйста, так уж и быть, моя дорогая, я на тебе поженюсь, если будешь себя вести хорошо. Поду-умаешь! Да очень нужно мне! Я бы повернулась и ушла. И ещё раз бы повернулась и фигу бы ему показала. Вот.

Кстати, все ли помнят, что там произошло, в этой сказке? Спесивая принцесса посмеялась над одним из незадачливых своих женихов и, как ребёнок, дразнила его Королём Дроздобородом. Гордый жених обиделся, полез в бутылку и уехал, не попрощавшись. Строгий принцессин отец, у которого были на этого жениха виды, рассердился и в гневе поклялся выдать дочь за первого встречного нищего. И выдал-таки, несмотря на её запоздалое раскаяние и слёзы. И она жила с нищим в его убогой хижине в лесу, училась стряпать, прясть и топить печь, терпела голод, нужду и насмешки от своих бывших подданных и поклонников. А потом, конечно, оказалось, что её нищий - никакой не нищий, а тот самый Король Дроздобород, ради неё сбривший свою клювоподобную дурацкую бороду и оттого неузнаваемо изменившийся к лучшему. И что он нарочно подверг принцессу всем этим испытаниям, чтобы смягчить её сердце и отучить смеяться над ближними.

— Ты считаешь, что король несправедливо с ней поступил?

— Не знаю. Я не про это же говорю. А про то, что я бы с ним во дворце этом не осталась. Ни за что.

— Но почему, я не понимаю

— Ну, как же не понимаешь-то? – Витка с досадой хлопнула подошвой тапочка о кресло так, что Аглая плюнула, дёрнула щекой и ушла под диван. – Она же уже была жена нищего. Она этого нищего уже любила. Он всё для неё делал, и она всё для него делала. Как же так – вдруг взять, разлюбить нищего и влюбиться в короля? Разве так можно?

— Но ведь король и нищий – это один и тот же человек. Ты что, не поняла этого?

— Поняла. Что я, дура, что ли? Всё я поняла. Только всё равно это не один и тот же.

— Как же не один, когда один…

— И ничего не один! Ничего не один! Нищий добрый, а король злой! Ну, то есть, когда король был нищим, он был хороший, а когда нищий был королём, то он был плохой…

И я поняла, что она права. Нищий был ворчлив, но терпелив, заботлив и великодушен. Король был мелочен, злопамятен и расчётливо жесток. Нищий делил с ней и скудный хлеб, и тяготы бедной жизни, учил её разным нехитрым ремёслам и никогда ни за что не упрекал. Король с лихвой расквитался с ней за её бездумную ребяческую шутку и заявил, что сделал это для её же пользы. Конечно, имея в мужьях такого нищего, странно и обидно было бы променять его на такого короля.