– Зачем?

– Да я и сам не понял, зачем, – пожал плечами он. – Она странная была. Знаешь, будто больная. Бледная такая. Заговорила про погоду, сказала, что она нынче отвратительная… А погода-то нормальная была. Попросила воды. Начинала говорить, потом замолкала. Потом поговорила с кем-то по этому… как его…

– Телефону?

– Ага. И через минуту мне в комнату мужчина вошел. Прямо через зеркало! Представляешь! Я про такое только слышал. Это ж какую силищу надо иметь, чтобы вот так в зазеркалье самому пути прокладывать. Ну и всё, он ее с собой забрал.

Яков выдохнул, ощутил, как его отпускает, и едва сдержался, чтобы не поблагодарить богов вслух. Если бы Злата захотела, Клим бы сейчас поведал ему совсем другую историю. Яша не сомневался: брат не преминул бы похвастаться. Месяц назад он, конечно, согласился, что предложенный им спор был глупостью, но всё равно порой делал замечания о царевне и не пытался скрывать, что все еще поглядывает на нее. Не сомневался Яков и в том, что предложи Злата Климу разделить постель, тот бы не отказался. Но зачем тогда она пошла к нему? Захотела, а потом передумала? С другой стороны, теперь Яков хотя бы знал, что кто-то забрал ее. Вечером он даже написал ей сообщение на телефон, спрашивая, всё ли с ней в порядке, но она не ответила, и он весь извелся.

Клим устал ждать и пошел дальше, Яша двинулся следом.

– А кто забрал? Ее отец?

– Не-е. Кощея я видел. А этот молодой какой-то. Правда, от него меня тоже пробрало. А сам чернявый, кудрявый. Помнишь, у нас овца барашка черного уродила? Вот один в один. Она его Дёмом назвала.

Дём. Демьян. Брат. Значит, всё действительно хорошо. Злата в надежных руках. Хвала богам.

– Как думаешь, что с ней было? – спросил Клим, но Яков в ответ лишь пожал плечами. Он бы и сам очень хотел знать ответ на этот вопрос. Потому что у него были одни догадки.

Во сне Злата попросила ее обнять. Он обнял, и это как-то повлияло на нее. И если Яша всё действительно правильно понял…

– А ты чего всё молчишь? – с неожиданной обидой в голосе поинтересовался Клим, снимая кофту и бросая ее на лавку в начале беговой дорожки. – Всё утро молчишь.

– Я всегда молчу.

– Обычно ты слушаешь, – проницательно заметил брат и прищурился. – А в последний месяц тебя не дозваться. Что там за думы у тебя? Поделись, авось помогу?

– Нечем делиться.

– Вот так, – горько усмехнулся Клим. – Совсем взрослый стал, уже и помощь брата ни к чему. Ну и справляйся тогда сам, – а потом подбоченился: – А ведь ко мне зашла, а? Могла к матери пойти!

– Ага…

– Да ну тебя… Догоняй! – И Клим сорвался в бег.

Яков вздохнул, размялся немного и побежал следом. Дорожка была удобная, мягкая, словно земля в лесу, и бежать по ней было приятно. Но он этого не замечал. Ему нужно было до конца всё обдумать, и движение стало хорошим подспорьем, чтобы ничего не отвлекало. Он уже давно заметил, что ему лучше мыслится, когда руки заняты или вот ноги.

Злата ни разу не позволила себя обнять, когда они были вместе, но не смогла отстраниться сама, когда он всё же обнял, пока она спала. Проснулась и потребовала ее отпустить.

Вывод напрашивался сам собой. Он мог быть ошибочным, но если Яков что и знал о проклятьях, так это то, что условия для их снятия бывают разными. В сказках царевен будили поцелуями. Но они уже целовались, и это не помогло. Возможно, конечно, он недостаточно сильно ее любил. Либо, что куда более вероятно, это просто был не тот способ. Ибо знал Яков и другую сказку, рассказанную ему в детстве бабой Настей. И в ней девица расколдовала своего возлюбленного, заплакав над ним. Плакать над Златой, разумеется, смысла не было. А вот обнять ее…

Матушка всегда говорила, что объятия целебны и коли хочешь растопить боль, будто снег, надо пролить на нее тепло родных рук. «Вот ты был злой, а теперь добрый», – улыбалась она им, отпуская от себя. И правда, кто-нибудь из малышей, кто только что плакал и кричал, после ее объятий улыбался, стирая со щек злые слезы.

Он обнимет Злату, и всё то, что она заперла в себе, освободится и больше не будет томиться в ней, изнывая от боли. А она перестанет разрушать себя своими поступками. Во всяком случае, сможет взглянуть на них трезво, и тогда и решит, как жить дальше.

Главное, чтобы он не ошибся и ей не стало еще хуже.

Яков бежал уже третий круг, когда заметил, что Клим остановился на песке у турников. Брат вскинул руку, будто хотел создать пульсар, но ничего не произошло. Еще раз – и снова ничего. Яков решил, что тот отрабатывает какой-то пас. В былые времена Яше нравилось смотреть на мерцание пульсаров, и сейчас он пожалел, что брат не хочет действительно создать хотя бы один. Яков тоже добежал до турника и подпрыгнул, ухватился за перекладину, подтянулся. Еще и еще раз. Тело послушно выполняло требуемое, и ощущать собственную физическую силу было приятно. В родном мире отец заставлял их с Климом упражняться, говорил, сила нужна, чтобы защитить себя и родных, да и здоровье нужно блюсти. А ведь и правда: с тех пор как он начал ходить сюда по утрам с братом, спина практически о себе не напоминала, хотя Яков и не исключал, что это заслуга Кощеевой мази.

Клим потряс рукой, словно та устала отчего-то, потом прислонился спиной к турнику и внимательно посмотрел на него.

– Что-то в тебе изменилось, – заметил брат. – Никак не могу понять – что.

Яков замер на мгновение и спрыгнул на песок. Клим продолжал пытливо смотреть на него, и стало не по себе. Неужели правда что-то изменилось внешне, и оно заметно? А если брат догадается? Да нет, быть не может…

– Тебе кажется.

Врать было противно. Еще одно темное пятно на всей этой истории. В отношениях, которые нужно скрывать, всегда есть какой-то изъян. Или в тебе он есть, коли ты боишься открыто выйти к людям. «Я ни с кем не встречаюсь», – сказала Злата. Но почему? Уж не потому ли, что не готова показаться со своим избранником другим на глаза? И разозлилась она вовсе не на предложение встречаться. Нет, ее ужаснула идея влюбиться в него. Злату пугала любовь… Или что-то другое в ней? «Чтобы таскалась за тобой как кошка…» Но разве ж это про любовь?

– А ничего мне не кажется, – уверенно заявил Клим. – Посмотри на себя! Всё молчишь, думаешь о чем-то, со мной не говоришь, о доме не вспоминаешь… Не то что первые две седмицы. Эй… Да ты нашел тут кого себе, что ли?

Наверное, что-то в выражении лица Якова выдало его, потому что Клим рассмеялся и со всей дури хлопнул брата по плечу.

– Вот это ты молодец! Вот это учудил! Не ожидал! Считай, что прощен! А чего не рассказываешь-то? Кто такая? Из наших или отсюда кто? Ну, чего смотришь? Мне-то можно сказать.

Соврать. Нужно было снова соврать. Но Яков не смог ничего придумать. Он был слишком измучен событиями вчерашнего дня и бессонной ночью, чувством вины за всё произошедшее, необходимостью принять очень важное решение и воплотить его в жизнь, слишком сосредоточен на Злате, чтобы выдумывать еще что-то для Клима.

– А давай угадаю, – продолжил Клим. – Это кто-то из общежития? Так я всех уже знаю. Кто у нас там? Аглая? Ну, эта для тебя старовата. Забава. Она, да? Больше же нет никого. Точно она! Ты с ней поосторожнее, она, говорят, одним взглядом проклясть может. А вообще, конечно, девка красивая, понимаю, только она тут с отцом, ну да ты ведь это знаешь? Ой, а на тебе волос. Да вон, на футболке. Давай сниму. Чей это?

Яков попытался отстраниться, но было поздно. Клим стоял близко и успел протянуть руку и снять волос с его плеча. Задумчиво осмотрел, и улыбка стекла с его губ. Медный волос переливался на солнце, завиваясь в кольца, и даже так умудрялся выглядеть столь же строптивым, как и его хозяйка. А не опознать по нему хозяйку было невозможно. И Яков проклял свое утреннее решение надеть на тренировку ту же футболку, в которой был вчера.

– Это же… – начал было брат, но замолчал, словно не смог продолжить. Потом снова набрал в грудь воздух. – Ты что… ты с ней, что ли.