Несмеяна ощутила, как обдало жаром щеки. Смутилась, поняв, что видит что-то совсем уж запретное, и незаметно сползла по ступенькам вниз, спряталась под лестницу. И сидела там еще некоторое время после того, как наверху раздались шаги и хлопнула дверь в опочивальню.

Вечером Светозар спать не пришел. Видимо, набравшись сил, решил, что можно вернуться к старой привычке ложиться в постель уже после того, как жена уснет.

Несмеяна долго ворочалась, не могла устроиться. Отчего-то кровать нынче казалось ей особенно большой и неуютной. После шести ночей, что она засыпала и просыпалась рядом со мужем, что-то переменилось в ней, и снова хотелось, чтобы он лежал рядом.

В конце концов она не выдержала, встала с кровати, дошла до своего сундука. Куклы лежали в нем в целости и сохранности. Она погладила их по махоньким ручкам и головкам.

— А мне Светозар сказку рассказал, — прошептала она и пообещала, — я вам тоже расскажу. Только потом.

Поправила пуховый платок, что был ее куклам вместо одеяла, закрыла сундук и отошла к окну. Со двора тянуло прохладой, ночь обещала быть холодной. Несмеяна оделась, набросила на плечи шаль, вышла из опочивальни, спустилась на первый этаж и направилась во двор.

Светозар лежал на лавке, не обращая внимания на холодный сырой воздух, всматривался в звездное небо и пожевывал травинку. Она остановилась возле него. Хотелось лечь рядом и снова услышать историю про небесных обитателей, но из окон их могли увидеть. От этой мысли стало неуютно, и она осторожно потянула мужа за рукав.

— Свет, пойдем спать, — позвала она.

— Ложись, я потом приду.

— Я без тебя не усну.

Он перевел на нее взгляд, прищурился, разглядывая, а потом вздохнул и поднялся с лавки.

— Идем, — согласился он.

И пусть выглядел он уже совсем здоровым, но снова отчего-то стал понурым. В опочивальне Светозар умылся, переоделся в чистое и лег на кровать поверх одеяла. Несмеяна помялась немного, не зная, как подступиться. А потом решила сказать как есть.

— Свет, — позвала она, садясь на постель. — Ты спрашивал, чего я хочу. Я ребеночка хочу.

Заглянула ему в глаза.

— Да хоть пятерых, — в шутку ответил Светозар, но лицо у Несмеяны озарилось надеждой, и он понял. — Ты много детей хочешь, да? Куклы эти твои…

— Я сама за детьми ходить буду, — поспешно пообещала Несмяна. — Никого не обременю. И от работы отлынивать не стану, со всем справлюсь.

Он рассматривал ее пару мгновений, потом тяжело вздохнул.

— Только тут уж никак без прикосновений не получится…

— Ну и пусть!

Она скинула верхнее платье, оставшись в нижней рубахе, потянула завязки на груди, распутывая, встала коленями на постель, глядя на него с мольбой.

— Я так не могу, — отвернулся Светозар. — Я тебе обещал.

— Так я тебе твое обещание возвращаю.

— Я не могу!

Он смотрел куда угодно, только не на нее. И Несмеяна решила, что ему, наверное, стыдно за свое бессилие.

— Может, травку какую, — решила помочь она. — Мне бабка Марфа говорила, бывают такие, если мужчина силу теряет…

Светозар рассмеялся.

— Ты что же, совсем не против?

Она покачала головой.

— И не неприятно тебе? А может быть… ты бы с любым так же смогла? — резко посерьезнел он.

С любым… Вспомнились мужики на дороге и чужие пальцы, схватившие за руку. Может, и смогла бы, только мерзко было бы. Попыталась представить сейчас в этой постели кого-то из деревенских парней. С ними тоже не хотелось. А Светозар был свой. И с ним было спокойно.

— С тобой хочу, — решила Несмеяна. — И чтобы ребеночек был на тебя похож. Ты хороший. Добрый. Умный.

Он приподнялся, сел рядом, погладил её по щеке, улыбнулся грустно, а потом неуверенно поцеловал.

В их первую и единственную ночь он целовал её много, и поцелуи эти были совсем другие, она помнила.

«Мужчины, что дети» — снова услышала Несмеяна слова Настасьи. А что любят дети? Ласку и внимание. Она аккуратно погладила его по волосам: приятные, гладкие. Губы на её губах замерли. И тогда Несмеяна догадалась поцеловать сама. Вспомнила, как целовала мужа её свекровь.

Она совсем-совсем не умела, но наука оказалась нехитрой. Прошлась ладонями по плечам, как делала это Настасья. И Светозар ожил. Рывком привлек ее к себе за спину и за талию, немного напугав, но, услышав ее вздох, замедлился, слегка разжал руки, давая ей свободу.

— Я люблю тебя, — прошептал он, и было в этом что-то отчаянное.

«Люби», — подумала Несмеяна, она ж не была против.

Но он ждал ответа. И этот ответ был важен для него и для его решения. А он и правда был хороший. И свой. И теплый. И сказки рассказывал замечательные. И рядом с ним было почти как дома. И он мог дать ей то, что ей было нужно.

— И я тебя люблю, — ответила Несмеяна.

И в этом была правда, пусть и ее собственная.

***

К колодцу Несмеяна теперь предпочитала ходить рано-рано, пока деревня еще только просыпалась. И этим утром шла она к нему совсем счастливая. Улыбалась новому дню. Казалось ей, что день этот принесет ей только хорошее.

— А если не получится, — спросила она ночью Светозара, — мы попробуем еще раз?

— Попробуем, — пообещал он, и потом, правда, почему-то засмеялся, но какая разница, почему, если главной своей цели она достигла.

А еще Светозар обещал сегодня вечером прийти в опочивальню пораньше и рассказать ей еще одну сказку. Так что все у нее теперь будет.

Замечтавшись, Несмеяна почти не видела пути, по которому прошла, и не заметила поджидавшую в конце его опасность. Очнулась только, когда ее резко схватили за руку.

Матрена. В этот раз одна, без прихлебателей, но выглядела она уж больно злобно. Вспомнилось, как свекровка на днях обмолвилась, что Матрену замуж выдают. Судя по всему, никакой радости от предстоящего супружества та не испытывала.

— Довольна? — зашипела Матрена. — Ты разрушила жизнь и мне, и Светозару. Ведьма! Пьешь из него соки. То-то он такой бледный ходит, от людей шарахается. Пригрели они тебя, змеюку подколодную, а ты за это решила их сына со свету сжить!

Это была неправда. Гадкая, грязная ложь. И потом, этой ночью, да и утром, Светозар улыбался ей светло и радостно и смеялся совсем как раньше, до свадьбы.

— Ведьма! — продолжала шипеть Матрена, и глаза ее горели ненавистью. — Я всегда знала, что в тебе дурная кровь, и все это знают.

Она сжала пальцы сильнее, стало больно, и Несмеяна слабо пискнула, а Матрене, видать, только того и надо было.

— Вот подниму народ, и придем за тобой с вилами! — выдала она вдруг довольно, и красивые полные красные губы растянулись в некрасивый оскал. — Придем, да и наденем тебя на них. Прямо в живот воткнем.

В живот…

Оцепенение мигом слетело с Несмеяны. Матрена могла сколько угодно угрожать ей, но сейчас она угрожала той жизни, что, возможно, все-таки зародилась в ней этой ночью. Она угрожала ее ребенку. Хотела и его надеть на вилы…

Такую угрозу нельзя было снести.

Что-то нужно было делать. А что Несмеяна могла? Почти ничего. Но всё же все в деревне знали, что для Матрены дороже всего.

«Не боишься?» — спросил ее Финист, когда ложка сама прыгнула Тихомиру в ладонь. Спросил, потому что знал: остальные боятся и не потерпят такой опасности рядом.

Несмеяна склонила голову на плечо, взглянула на Матрену исподлобья.

— А и ведьма, — негромко и очень спокойно произнесла она. — И первая приду за тобой ночью. Отниму твою красоту. Отстригу косу да сварю ее в котле…

Противные, грязные, мерзкие слова. Несмеяна и не знала, что в ней такие есть. И она не хотела их говорить, но не сказать было нельзя.

Матрена побледнела.

— Я расскажу… Всем расскажу…

— А коли скажешь кому, в тот же момент обратишься в старуху, — спокойно закончила Несмеяну. — Гадкую, сморщенную, скрюченную… В лягушку обратишься. В жабу.