Грач забрал альбом и перелистнул страницу. Опять четыре фотографии. Четыре разновозрастных мальчика во дворе, у реки, возле отцовской машины и с матерью. Еще страница. Это фото Яра любила больше других. Напуганный тоненький коротко остриженный ребенок в школьной форме и с портфелем. Его хотелось обнять и успокоить. Защитить. Она не могла сделать этого для того семилетнего мальчика, но могла сделать в отношении мужчины, который поверил ей когда-то, который взял ее в жены.

У нее не было никакого морального права уйти от него.

И она обняла его крепко-крепко, прижалась лицом к его груди, жалея их обоих.

— Ты чего? — спросил Гриша, гладя ее по волосам. — Все нормально?

Все было ненормально. Но Яра лишь покачала головой. Если и обсуждать что-то такое, то точно не в доме его матери.

— Устала, — и во многом это было правдой.

— Сейчас вернемся домой, отдохнешь, — ответил он.

Яре плакать захотелось. Она знала, что дома ее накроет с новой силой.

— Может погуляем? — предложила она.

— Не хочу, — поморщился Григорий.

Яра кивнула. Уговаривать, зная, что потерпишь очередное фиаско, не было сил. Грач снова перевернул страницу. Здесь тоже была фотография с ним. На ней ему было лет шесть. Среди взрослых братьев, особенно старших, которые уже точно знали, чего хотят от жизни, он смотрелся больно неказистым. Гриша, наверное, тоже что-то такое видел, не рассматривая, перелистнул дальше. Потом еще и еще, быстро пролистал до конца. Его братья: уходящие в армию и возвращающиеся из нее. Страницы с фотографиями их свадеб. Одна пустая со следами клея. Здесь были его с Катей. Этот шрам на теле старого фотоальбома не зарастет никогда. А дальше уже цветные фото, и на них только братья: с женами, с детьми, на каких-то важных мероприятиях. Все трое с детства мечтали вырваться из бедности, и со временем выросли в солидных людей, один Гриша пошел по следам отца, который тоже был оперативником, и так и остался в семье непонятым.

Григорий пролистал альбом до конца, хотел закрыть, но потом задержался взглядом на самой последней фотографии, приклеенной к внутренней стороне переплета, выделяющейся среди остальных. Фото с их свадьбы. На нем они были вдвоем. Одетая в его пиджак, Яра держала его под руку и смеялась, на их пальцах блестели новенькие кольца.

Яра до сих пор помнила все, что принес ей тот день: слова визажиста, неудобное платье, чувство, будто тебя как куклу выставили на витрину, ощущение скользящей подкладки Гришиного пиджака на голых плечах и то, как он назвал ее зефиркой и целовал в машине. И как они потом занимались любовью с утра, и как провалялись в постели весь следующий день, доедая то, что осталось после свадебного банкета. Никогда она не любила его так, как в те дни. Даже когда сгорала от своей влюбленности в семнадцать и рыдала в восемнадцать. Даже в те первые месяцы, что они сошлись. Нет, это все было не то. А вот тогда, в машине, и весь следующий месяц потом ее распирало от счастья и гордости. Она стала его женой!

Знала бы она что тогда, что в семнадцать, что будет мучаться и планировать развод…

А может быть, если бы знала, не совершила бы этой ошибки…

А было ли все это ошибкой? А может быть, она ошибалась теперь?

Слишком много вопросов. И ни одного ответа.

Боги, помилуйте, ну что она сделала?

Развод… Все равно, что своими руками вырыть яму, отправив их брак и все, что между ними было, в могилу. Похоронить эти воскресные встречи с его мамой. Возможность сидеть у него на коленях, прятаться на его груди… Она знала его едва ли не с рождения. Двадцать пять лет воспоминаний. Из них восемь лет, взявшись за руки. И четыре года официального брака. Просто перечеркнуть единым махом.

Ей так хотелось, чтобы все могло наладиться. Чтобы они смогли донести эти воспоминания до самого конца. Но она уже не особо верила, что это возможно. Так, теплилась едва живая надежда…

Почему нельзя развестись и при этом иметь возможность быть вместе дальше? Расстаться, но при этом сохранить какие-то права друг на друга? Они же не чужие люди.

— Ты мне врешь, — пробормотал Григорий. — Ты грустная.

Яра опустила голову.

— Тебе кажется.

— Яра, что происходит?

Просто сказать ему и покончить с этой неопределенностью и злостью на себя за то, что не может решиться и поставить точку… Но она боялась открыть эту дверь, понятия не имея, что найдет за ней. Мама была права, нужно было поговорить, но она не знала, как сделать это правильно. Будто она не пыталась говорить все эти годы…

О чем там они еще вчера договорились? Быть нежнее?

Раиса Олеговна мыла посуду на кухне, Яра слышала шум воды. Она забрала из рук Григория фотоальбом, закрыла, скрывая от них обоих их свадебное фото, отложила в сторону, вывернулась, садясь ему на колени так, чтобы оказаться лицом к лицу. Запустила пальцы ему в волосы, дотронулась носом до носа.

— Ты меня пугаешь, — нахмурился Григорий, кладя ладони ей на спину.

Яре казалось, у нее сейчас сердце разорвется от нахлынувшей нежности и от того, что она не хотела ее чувствовать. Невыносимо одновременно думать о разрыве и испытывать подобное. Пытка.

— Я люблю тебя, — прошептала она, и в тот момент это было сущей правдой. — Я очень хочу тебя любить.

Ты большой и сильный. Спаси меня.

Григорий отстранился и посмотрел ей в глаза.

— Яра… — начал было он, но на кухне смолкла вода, и в коридоре послышались шаги, и они отпрянули друг от друга, Яра поспешно слезла с его колен.

В два часа дня Раиса Олеговна смотрела свой любимый сериал. Нужно было уходить.

До дома они ехали в тишине. Яра смотрела на мелькающие за окном улицы, на проходящих мимо людей, на пары, и завидовала им, прекрасно осознавая всю глупость и бессмысленность этой зависти. Она давно поняла, что у каждого было своё болото. Каждый балансировал на кочке. Красивыми оставались лишь фасады. А у нее все было не так плохо, и она сама готова была все разрушить, так на что она роптала?

— Я прогуляюсь, — сказала она, когда они вышли из машины у подъезда.

Гриша нахмурился.

— Пойдем домой, — позвал он.

Захотелось закричать. Что ей там делать? Ну, поговорят они минут тридцать… А дальше? Созерцать, как он улегся на диван с очередной книгой? Надо, конечно, прибраться и ужин приготовить, а то завтра на работу им обоим будет нечего взять, но это можно сделать и позже.

— Я ненадолго, — бросила она и пошла прочь по тротуару, не задумываясь, куда именно идет, и с каждым шагом ощущая, как они становятся все дальше и дальше друг от друга.

День второй.

Понедельник встретил новым заказом. Яре хотелось залезть под стол и провести там весь восьмичасовой рабочий день в компании раздражающе гудящего процессора, но вместо этого пришлось ехать на объект, чтобы ознакомиться с витриной, которую предстояло оформлять.

Словно огромная насмешка судьбы перед ней вырос свадебный салон. Яра застыла на мгновение перед дверью. Нет, в принципе, у нее была готовая концепция на этот случай: несколько орудий пыток и кровь по стенам и стеклам. А по углам рассадить манекенов, съежившихся в позе эмбриона. Пусть приходящие сюда знают, чего ожидать от семейной жизни. Но хозяйка салона явно хотела от нее другого, и пришлось улыбаться и соответствовать.

А платья были красивые. За четыре года Яра уже тысячу раз успела пожалеть о том, которое выбрала на их с Гришей свадьбу. Оно было не ее. С другой стороны, ему понравилось, а ей было приятно сделать ему приятное. И ей до сих пор хорошо, когда ему приятно.

С ней точно что-то не так.

Концепцию, приемлемую для общества, Яра сформировала довольно быстро. Витрин было три и они были достаточно большими. Она предложила установить шесть манекенов, три мужских, три женских, составить их парами по одной на каждую, и обыграть три модных свадебных стиля, связав витрины единством декоративных элементов. Однако хозяйка выступила резко против мужских манекенов. И правда, какое значение имеет мужчина на свадьбе? А в браке? Так, элемент декора.