Параллельный мир, ну очень похожий на наш, но им не являющийся, август 2040 года.

С высоты птичьего полёта ни река Аргут, ни порог «Карагемский прорыв» не производили особо грозного впечатления. Красивые пейзажи скорее умиротворяли и успокаивали, а вовсе не навевали мысли о бренности бытия. Порог, вернее каскад смертельно опасных водопадов, был где-то там далеко внизу каньона, видимый сверху лишь отчасти. В мире мало найдётся тех, кому довелось своими глазами увидеть это необузданное буйство водной стихии вблизи. Ещё меньше тех, для кого данное зрелище не стало последним в жизни. Я тоже не относился к числу подобных счастливчиков, поэтому сейчас парил над мощнейшим пенным «котлом»[1], где в зоне противотока вертелось хорошенько побитое о камни и теперь уже безжизненное тело. Моё тело.

Как ни странно, данное зрелище у меня не вызывало ни протеста, ни сожаления. Большую часть своей сознательной жизни я подозревал, что именно здесь эта жизнь и закончится. Как-то в молодости, активно увлекаясь сплавами по бурной воде, загорелся идеей увидеть этот порог вживую. А узнав о нем получше, полушутя предложил мирозданию пари, что если я без болезней и каких-то серьёзных проблем доживу до 2040 года, то не позднее августа приеду сюда, чтоб встретить свою судьбу. На моё удивление мироздание свою часть сделки выполнило безупречно, никаких оснований считать договор расторгнутым у меня не было. И вот я, бодрый семидесятитрёхлетний дедок приперся на Алтай чтобы или выполнить свою часть договора, или, как минимум, на законных основаниях насладиться в течении пары недель прекрасными видами, свежим воздухом и покоем. Как именно мирная окружающая действительность прервет моё бренное существование — это сугубо проблемы другой стороны сделки. Реальность стесняться не стала и когда я в очередной раз спустился за водой к реке, столкнулся нос к носу с непонятно как там очутившемся мишкой. Прыгать в моем возрасте по мокрым камням совершенно не рекомендуется, так что в следующий миг я, огласив окрестности малым петровским загибом, в раскоряку полетел в холодную, мутную воду Аргута. И в таком возрасте я, скорее всего, даже без каски и спасжилета выбрался бы на берег, если бы всего в пяти метрах от выбранного мной камня не начиналась разгонная шивера[2] порога. Чуда не случилось и пройти самосплавом там, где ломало и корёжило огромные катамараны и бубли[3] не вышло. Боролся со стихией до последнего вздоха, потому отделение бессмертного сознания от моего трупика вышло легко и приятно. Даже мысль возникла, что всегда бы так умирал. К сожалению додумать её не удалось, так как непреодолимая сила потянула меня в сторону и вверх. Ближайшая аналогия этому ощущению — будто за ухо тащит учительница в кабинет директора на выяснение, как вам такое нужное и полезное мероприятие, как лабораторная по химии удалось превратить в балаган с битой посудой и дымом коромыслом.

Итак, непреодолимая сила тянула меня за то, что заменяет душам уши, а в отсутствующих ушах громко гудел звук «КША-А-А». Я же пытался осознать, куда и за какие прегрешения меня волокут так настойчиво. Понимание кто и за что меня сейчас будет драть пришло очень быстро и умиротворения не принесло. Четырнадцать жизней тому назад жил я в горном местечке провинции Гунгтханг[4], что в Гималаях. Занимался разбоем и торговлей награбленным, любил женщин и безделье. И угораздило же меня однажды поддаться стадному инстинкту и с ещё несколькими такими же работниками ножа и топора напроситься в ученики к странствующему йогину. На наше то ли счастье, то ли совсем наоборот им оказался величайший из величайших йогинов Тибета. Его самого учитель Марпа[5] тиранил как сидорову козу, что привело его ученика Тхопагу[6] к просветлению в рекордные сроки, а также к уверенности, что некоторых можно сподвигнуть на постижение пустотности бытия исключительно методом регулярного бития. Так что данную методику учитель приберёг, но все никак не находил учеников, достойных её применения. И тут на его удачу появились мы. В отличие от нормальных учеников вроде Гампопы и Речунги[7] на нас всегда было за что наехать. Из нашей криминальной братии достаточным уровнем пофигизма и мазохизма отличались только трое, я и ещё два таких же извращенца. Остальные решили, что в Нирване хорошо, но грабёж с насилием все же приятнее. А мы остались. И даже дали обет бодхисаттвы[8]. И сейчас мне в четырнадцатый раз будут вставлять пистон за его неисполнение.

«Я простираюсь пред учителями:

Меня благословите, недостойного,

И укрепите на пути отшельничества!» — пытаюсь изобразить вид лихой и придурковатый, что в моем нематериальном положении несколько неубедительно. Учитель, как обычно восседает на львином троне в цветке лотоса с видом абсолютного умиротворения и дружелюбия:

— Ученик, если ты взялся лепить горбатого в надежде, что я в гневе тебя прибью и ты быстрее отправишься на перерождение в свою любимую Сансару, то даже не надейся, — ласковым, медовым голосом начинает он, — моё терпение и сострадание бесконечны. Так что предстоит тебе страдать, а мне — сострадать до достижения нами полного согласия относительно твоей дальнейшей практики. Давай для разминки в очередной раз расскажешь, что на этот раз помешало выполнить четыре подготовительные практики[9]? Как можно в течении четырнадцати жизней не сделать то, на что даже у самых средних разгильдяев уходит не более десяти лет?

— Учитель, в своё оправдание могу сказать только одно: я ничего не помнил о предыдущих воплощениях… — оправдание так себе, но каждый раз я начинаю с него, поскольку оно открывает некоторое пространство для манёвра.

— Я даже готов сделать вид, что поверил. Хотя конечно не верю ни капли, помнил ты достаточно. Ведь не зря же ты при первой возможности получил посвящения Кагью[10] и, как обычно, тут же про них забыл. Но ладно, допустим. Допустим! Так ты утверждаешь, что если в новой жизни будешь помнить и себя, и этот наш разговор, то обязуешься к следующей нашей встрече полностью постигнуть свою изначальную природу?

Та-дам! Учитель в этот раз не стал ходить вокруг да около и сразу зашёл с козырей. Что не ответь, а будет только хуже. Подпишусь, так потом хоть не умирай. В свою способность целенаправленно двигаться по пути практики Дхармы в мире, полном приключений и красивых девушек, я верил как-то не слишком. Не подпишусь, так учитель мне прямо тут устроит «курс молодого бодхисаттвы», по сравнению с которым экзамен на краповый берет покажется непринужденной прогулкой по кабакам и борделям.

— Учитель, я буду стараться… — моё жалобное блеяние было именно тем, что учитель и ждал, чтоб начать порку.

— Конечно будешь, ведь на этот раз ты будешь помнить не только свои предыдущие жизни, но и свою СЛЕДУЮЩУЮ жизнь, если не достигнешь полного и окончательного просветления.

— Учитель, я же не могу достигнуть окончательного просветления не нарушив своего обета?! — пытаюсь изобразить максимальную искренность, но попытку к сожалению не засчитывают. Учитель явно не из тех, кто поверит, что я отложил уход в Нирвану из-за того, что в мире остались страдающие от омрачений. Нифига, меня тянет перерождаться дальше потому, что в этом мире море невыпитого вина, ненабитых морд и необласканных красавиц.

— Просветлишься — поймёшь, что это не проблема. А чтоб ты практиковался и совершенствовался с большим энтузиазмом, я тебе клянусь, что все последующие перерождения у тебя будут исключительно в женских телах и в не самых развитых мирах. Женское тело само будет тебе, как минимум раз в месяц, доносить по крайней мере две из четырёх благородных истин[11]: что в мире есть страдания и у этих страданий есть причина. И причина — в твоём раздолбайстве и безалаберности.