Медяк ничего не ответил. Лишь крепче стиснул руку Артанны.

— Значит, обратно в Эннию? — наконец спросил он.

— Сначала — да. А там разберёмся. Но сейчас…

Ей не дал договорить грохот. Что-то глубоко под землёй затряслось, и от этих толчков она едва не потеряла равновесие. Чудом удалось уберечь от падения Симуза — тот вовремя ухватился за пошатнувшуюся скамью, придерживаемый спутницей.

— Что это, мать твою? — выругался он, перекрикивая шум.

— Не знаю!

Артанна испуганно озиралась по сторонам — стены старого собора застонали, заворочались камни, заскрипели перекрытия и балки. Подземные толчки все усиливались

— Нужно убираться отсюда, быстро!

Она почти взвалила Медяка на себя и ринулась к закрытой двери. Створки скособочило, и одна из них криво вонзилась в землю. Сзади них что-то упало. Артанна оглянулась — это была одна из башенок.

— Если не выберемся, нам конец.

Артанна развернулась и потянула Симуза за собой.

— К алтарю! Там должен быть ещё один выход. Давай, дорогой, шевелись.

Они бежали по дорожке меж бесконечными рядами скамеек. По бокам и позади всё гремело, трескалось, скрипело. Наконец Артанна дотащила Симуза до алтарной части — и в этот момент на место, где они остановились всего пару мгновений назад, рухнула статуя Гилленая.

Симуз непереводимо выругался по-эннийски.

— Именно, — кивнула Артанна и сломала замок. — Боженька простит.

Они юркнули в приоткрывшиеся створки и выбежали к выходу вместе с зазевавшимися служками. Артанна оглянулась за ойкнувшего Медяка.

— Ты как?

— В порядке. Просто нога болит.

Сотница оттащила его подальше и усадила на голую землю — толчки сотрясали весь город.

— Жив?

— Даже почти здоров, — ответил Медяк. — Но бегун из меня скверный.

— Это я поняла. — Артанна оглянулась по сторонам. Толчки начали затухать, ущерба было много. — Теперь понять бы, отчего земля трясётся. Здесь со времён Руфала не было землетрясений…

Они молча переглянулись.

— О чёрт! — осознала Артанна.

— Дверь? — предположил эмиссар. — Дверь, — согласилась Сотница.

Ихраз нашёл Демоса в кабинете, где тот всегда проводил послеобеденное время. Уйдя с головой в изучение документов, канцлер вновь позабыл о еде, лишь изредка притрагиваясь к остывшему травяному отвару, который ежедневно готовила для него леди Виттория. Заметив вошедшего эннийца, Демос поднял голову и жестом пригласил того сесть.

— Есть новости? — спросил Деватон.

Телохранитель опустился в кресло и размотал скрывавший лицо цветастый шарф.

— Ничего выдающегося, — ответил он. — Но двор заподозрил неладное. Императрица который день не выходит из покоев. Фрейлинам и сенешалю приходится придумывать самые разнообразные отговорки, отменяя аудиенции. Но вскоре их фантазия иссякнет. Нужно что-то делать.

Демос кивнул.

— Мне потребуется ещё немного времени, чтобы разобраться кашей, которую заварили Изара, Лисетта и Ладарий.

— Что вы решили насчёт младенца?

Канцлер тяжело вздохнул и откинулся на спинку кресла, потирая обожжённый висок.

— В кои-то веки не могу придумать ничего путного, — устало ответил он. — Страна только что пережила сильнейше потрясение. Многих унёс мор, и нам ещё долго придётся иметь дело его с последствиями. Новость о том, что Креспий оказался самозванцем, не только подкосит весь Двор, но и может стать поводом для неуместного внимания со стороны наших соседей. Рунды и Волдхард непременно этим воспользуются. Энния… От неё никогда не знаешь, чего ожидать. А мы сейчас не можем позволить себе участие в войне. Слишком слабы.

Ихраз подался вперёд, внимательно глядя на господина:

— Значит, вы планируете оставить всё как есть?

— Других вариантов, которые не взбудоражили бы материк, у меня нет.

Телохранитель покачал головой.

— Вы снова жертвуете собой ради блага государства.

— Это мой долг, — пожал плечами Демос. — Что ещё остаётся человеку, который носит имя-титул Деватон? Исполнять долг перед империей и защищать её интересы любой ценой.

— Даже если вы понимаете, что сами подходите на роль императора куда лучше? — не отступал энниец.

— Я вхож в регентский совет. Порой влиять, стоя в тени, гораздо полезнее.

Ихраз более не стал задавать вопросов. Переубедить господина, если уж тот принял решение и тщательно всё взвесил, было почти невозможно.

— Если нет ничего важного, что привело тебя? — спросил Демос.

— Хотел отпроситься до конца дня. Нужно навестить сестру. Из-за мора я давно не заходил к Лахель. Отпустите?

Демос кивнул:

— Конечно. Я бы и сам навестил место её упокоения, но…

— Дела. Государство. Понимаю. Постараюсь вернуться до заката и буду в вашем распоряжении.

— Империя выстоит без тебя один день, — успокоил канцлер. — Ступай и ни о чём не беспокойся.

Ихраз коротко поклонился и направился к шкафчику, где Демос хранил различные снадобья от хворей. Канцлер удивлённо вскинул бровь:

— Что болит?

— Одна из фрейлин уже третий день мучается ужасной мигренью, — пояснил телохранитель. — Беспокоить вашу супругу из-за подобного пустяка я не хочу, но и даме хочется помочь. Быть может, с болью справится то эннийское снадобье, которым иногда пользуетесь вы? Разрешите попробовать?

Демос вздохнул в видимым облегчением.

— Возьми, конечно. Только с возвратом. Меня иногда беспокоят головные боли, и мне тоже неловко каждый раз просить Витторию их снять.

— Вы невероятно щедры, господин. Благодарю.

Ихраз достал из хорошо знакомого сундучка гранёную склянку с тугой пробкой, внутри которой плескалась прозрачная жидкость, и, обернув находку в тряпицу, сунул за пазуху.

— До вечера, господин, — попрощался он перед выходом. — Передам от вас несколько слов.

Демос помрачнел.

— Не торопись, — ответил он. — Я сегодня всё равно никуда не выезжаю. Бумаг и донесений накопилось столько, что придётся застрять здесь до полуночи. Боюсь, вернувшись, застанешь меня на этом же месте. Но я буду признателен, если ты и правда скажешь от меня что-нибудь хорошее.

— Конечно.

Ихраз покинул кабинет Деватона, свернул в коридор, каким пользовалась дворцовая челядь. Показываться на глаза Двору лишний раз не хотелось. Взяв коня, он выехал за ворота и направился на север к месту, где несколько лет назад они с Демосом сожгли и захоронили прах Лахель. Дерево, под которым упокоилась его сестра, выглядело вялым после затяжной летней засухи, но не погибло.

Он спешился, привязал коня и прикоснулся к ветви, к которой была повязана длинная и некогда богато расшитая лента. Таких здесь было много: дерево казалось достойным последним пристанищем, и многие горожане закапывали перепел усопших родных под его корнями. И всё же ветвь, посвящённую Лахель, Ихраз среди этого многоцветия нашёл сразу. Он старался приезжать сюда и менять ленту каждую луну, но из-за мора пришлось надолго задержаться в стенах города.

— Здравствуй, сестрица.

Энниец аккуратно отвязал старую ленту — выцветшую, потрёпанную — и заменил её новой, алой с золотым шитьём.

— Тебе всегда нравилось сочетание красного и золотого, я помню, — обратился он к дереву. — Давно я сюда не приходил. Надеюсь, ты не в обиде.

Ответом ему был лишь шелест листвы. Ихраз опустился на пень под кроной и взглянул на мощный ствол.

— Много всего произошло с тех пор, как ты ушла. Я очень скучаю по тебе, но может и хорошо, что ты всего этого не застала. Господин помнит и тоскует по тебе, это я знаю точно. Думаю, он бы очень многое отдал, чтобы вернуть тебя. Как и я. Но этому не бывать. И потому сегодня я пришёл не за тем, чтобы вспоминать былое. Я пришёл получить твоё благословение на то, что собираюсь сделать. Ты всегда хотела этого для господина, и я наконец-то нашёл способ по-настоящему ему помочь. — Он тронул склянку со снадобьем. — Впрочем, даже будь ты против, это всё равно бы мало что изменило. Я принял решение. Наконец-то у меня есть настоящая цель. Впервые после твоей гибели. Если ты смотришь на нас откуда-то сверху, скоро всё увидишь и возрадуешься.