В предместье Киева подняла мятеж бригада полковника Тухачевского.

Батюшки, свет Божий! Неужто того самого? Отважный поручик, бежавший во время войны из плена, перешедший когда-то на сторону советской власти, одержавший в годы гражданской войны немало громких побед… А позже, по собственной не то дурости, не то неопытности, загубивший тысячи русских солдат во время похода на Польшу. В моей истории он дослужился аж до маршала, а здесь, видимо, не пошла карьера. В связи с реформированием армии и упразднением бригадной системы, Михаил Николаевич должен был занять должность командира полка. То есть, во-первых, остаться при своем звании полковника, а во-вторых, претерпеть понижение. По мнению руководства, на должность командира дивизии, что подразумевало получение погон генерал-майора, полковник Тухачевский не годился. Во-первых, как считал Рокоссовский, для него собственные амбиции были важнее жизни солдат. Во-вторых, Тухачевский не знал некоторых элементарных правил ведения боя. Короткий экзамен, который ему в свое время учинил Рокоссовский, указывал на то, что Тухачевский мог спокойно отправить на вражеские пулеметы кавалерию, вместо того чтобы подтянуть артиллерию и подавить пулеметы снарядами. Понятно, что в этой реальности боевого опыта у Михаила Николаевича не было, но это совершенно не оправдывает подобной безграмотности. Мы не можем себе позволить приобретать боевой опыт за счёт огромных боевых потерь и жизней солдат. Однако полковнику это было невдомек. Обиженный до глубины своей неспокойной души Тухачевский объявил, что не позволит расформировать бригаду, призвал верных ему офицеров поддержать его, а в случае необходимости предложил захватить несколько эшелонов и отправиться в Петербург искать справедливости у самого императора. Многие солдаты, пошедшие вслед за командирами, были даже не в курсе того, куда именно идут, и что случилось на самом деле.

Ситуация, конечно, неприятная.

Я бы сказал — это уму непостижимо, что во время ведения военных действий, командир целой бригады, теша своё самолюбие, посмел такое себе позволить. Более того, он ведь не только себя, но и своих же офицеров и солдат подводит под монастырь.

О какой тут справедливости может идти речь, о каких боевых заслугах, о каких амбициях, когда он, плюнув на все, просто развернулся и пошел на столицу?!

В лучшем случае, чего бы он добился, его вместе с его бригадой бы просто арестовали. А в худшем случае, если бы не удалось договориться, окружили бы и с помощью артиллерии и пулеметов и вовсе бы отправили на тот свет. Но разрешилось все довольно мягко, я бы даже сказал мирно. Его арестовали собственные офицеры и передали армейской контрразведке. Я в это дело даже не стал вникать. Само рассосалось и ладно. Бригаду всё равно расформируют, а с проштрафившимися офицерами Рокоссовский пускай сам разбирается. Захочет — отдаст Тухачевского под трибунал, либо ограничится судом офицерской чести. Ну, оставит ему револьвер с пятью патронами и предложит сыграть в русскую рулетку. Шучу, разумеется.

Однако, поставил отметку, что надо бы присмотреться к тем офицерам, что проявили преданность империи и удивительное здравомыслие. Всё-таки, пойти не то, что против приказа своего командира, а ещё предпринять какие-то действия для его задержания — это нужно иметь немалую силу духа. А главное преданность Российской империи и императору. И такие люди империи нужны. Я бы даже сказал, необходимы! Ну и параллельно, если кто и решил, что я и на самом деле пустил все на самотёк, рискует серьёзно ошибиться. Я распорядился, чтобы за военной контрразведкой присматривали и люди Мезинцева, в том числе. Я, безусловно, бесконечно уважаю своих боевых генералов, но присматривать надо. Офицеры ведь могут попробовать и выгородить своих, или дать возможность товарищам свести счёты с жизнью. Армейская солидарность, она такая. С одной стороны восхищает, а с другой стороны, абсолютно не приемлема.

Что и говорить, мой министр Борис Александрович Кутепов, и начальник КГБ Владимир Викторович Мезинцев, делали свою работу хорошо. Я тоже старался не плошать. Всё же большинство ухищрений врага я себе примерно представлял. И всё шло, можно сказать, по накатанной. По крайней мере, большинство интриг было предсказуемым. Однако, никто из нас не всесилен. И даже я со своими знаниями истории наперёд.

В один прекрасный (за окном было очень красиво!) день пришли совсем не радостные новости, которые вмиг сделали день совсем не прекрасным. С утра мне позвонил Мезинцев и мрачным голосом доложил, что пришли недобрые вести из города Покрова, который находится на Волге. Редко я слышу такой голос у начальника КГБ, поэтому сразу напрягся. А новости, и правда, были безрадостные. В городе началось восстание и теперь он захвачен вооружёнными солдатами. Причём, в город вошёл целый батальон и принялся там окапываться. Окапываться? В том смысле, что принялся рыть окопы и ставить баррикады. Вот, жилые здания солдаты отчего-то не захватывали. Аккуратисты какие.

— Это что ещё за новости? Это что, военный переворот?! — едва не взревел я.

— Информации пока нет, — доложил Владимир Викторович. — Только что узнал и сразу вам доложил. Обстоятельства выясняем.

— Не могли же они весь город захватить? Хоть какие-то новости должны быть? Попробуйте связаться с кем-то из министерства внутренних дел и жандармерии.

Можно подумать, что мой начальник КГБ без воли императора не знает, что ему делать. Но ведь и я должен что-то сказать.

Мезинцев секунду помолчал.

— Солдаты действовали наверняка. Уже захватили почту, телеграф и телефонную станцию, поэтому связи пока нет. Туда уже отправлены наши люди. Но пока они доберутся… нам остаётся только ждать.

— А как тогда вы узнали о восстании? — спросил я.

— В отделении жандармерии Покрова был независимый телефонный узел. Оттуда с нами и связались его сотрудники. Однако, судя по характеру разговора, они сами ничего не поняли, а потом их перестреляли. Видимо, они позвонили аккурат во время захвата отделения жандармерии. Там и всех-то жандармов пять человек.

— Что-то мне подсказывает, что на этом плохие новости не заканчиваются, — мрачно произнёс я.

Мезинцев немножко помолчал, затем вздохнул и продолжил:

— Ещё известно, что помимо захвата города, мятежники перегородили русло Волги. Не то баржами, не то катерами. По крайней мере, движение по реке парализовано.

Я вдруг услышал треск и не сразу понял, что это телефонная трубка трещит под моими пальцами. Не сломать бы…

Мягко говоря, я после этих новостей впал в лёгкую задумчивость.

Во-первых, а где вообще этот город Покров? Я вроде географию неплохо знаю, а такого города не помню. По крайней мере, поволжские города мне были хорошо известны. Потом до меня дошло. Покров — это ведь город, который в моей истории назывался Энгельс. Он располагался напротив Саратова. Видимо здесь его не переименовали. В моей реальности Саратов и Энгельс соединены мостом. По сути, это единый город, лишь по недоразумению разделённый надвое. Уже предлагалось объединить Энгельс с Саратовом, но по каким-то причинам не срослось. Может, по тем же самым мотивам, что и Люберцы — город, который находится практически в границах Москвы, но при этом является Московской областью, хотя сложно сказать, где заканчивается Москва и начинаются Люберцы.

Но что я вообще помню про город Энгельс? Прежде всего, что некогда он был столицей, автономной республикой немцев в Поволжье.

Немцы появились на берегах Волги во времена моей великой предшественницы Екатерины Второй. Императрице требовалось осваивать пустынные берега великой реки, поэтому она обратилась к своим бывшим соотечественникам с предложением переселиться в Российскую империю. И решение это было отличное, устраивающее всех. Правители лоскутных немецких государств были только рады избавиться от лишних ртов. Немецкие земледельцы, страдавшие от безземелья, получили приличные участки земли, а российская императрица обзавелась тысячами новых подданных. За двести лет их расплодилось на берегу Волги уже миллиона под два, и это в моём мире. В этом, учитывая темпы роста, их, думаю, больше пяти миллионов.