— Пожалеешь ты, пан Алесь. Больше я к тебе ведь не приду. Даже если звать станешь.

— Не стану, — грустно ответил я. — Прощай, Асенька.

И решив не растягивать сцену, подошёл к ней и распахнул дверь.

— Мне уже спать пора.

Девушка ещё раз на меня взглянула, затем развернулась на пятках и зашагала прочь из моей хаты. А я прикрыл за ней дверь и, тут же усевшись за стол, принялся уминать ужин.

Хоть где-то глубоко в душе и грыз червячок досады, ведь девушка-то очень красивая. И надо быть круглым дураком, вроде меня, чтобы отказываться от такого. Но я жену люблю. И мысли о том, что она где-то далеко, беременная моим ребёнком, перевешивала все остальные мысли и любые сомнения. И кем я буду, если я так поступлю? Даже будь я простым солдатом, такого бы себе не позволил. А я — не простой солдат. Даже не просто офицер, не просто генерал. Я — император. Если уж император будет себе позволять такие слабости, то у страны, которой этот император будет править, будет мало шансов на выживание. По крайней мере, я свято в это верю.

Если уж в таких мелочах в себе слабину допускать, то такой император и в больших делах постоянно будет малодушничать.

И даже если кто-то вздумает сказать, что я дурак, мол, отказался от такой красавицы, так пусть себе говорит. Я лучше знаю, что мне делать. Главное, чтобы у девчонки ума хватило не слишком обидится на меня и не решиться на месть, а то и просто на какую-нибудь пакость. Бывает, что отвергнутая женщина становится опасной.

С каждой минутой, с каждым часом меня обуревали сомнения: а всё ли я правильно делаю? Некое внутреннее чувство гнало меня куда-то вперёд, навстречу своим войскам, чтобы оказаться в собственной столице. И, в то же время я понимал, что если помчусь, сломя голову, то многократно повысится шанс, что я разминусь с поисковой группой, отправленной мне на помощь. А то, что меня ищет не одна группа, даже не две, я даже не сомневался.

А если я самостоятельно двинусь вглубь Польши, то, где вероятность, что я не наткнусь на какой-нибудь отряд анархистов или немцев, которые попытаются взять меня в плен или убить? Тут ещё вопрос: куда двигаться? Карту Польши я до сих пор не нашел, а коли бы и нашел, то мне это мало бы что дало. Я же совершенно не знаю расстановки собственных войск. А как спросить эту информацию у Сони, я не представлял.

Да, логичнее всего оставаться в этой деревеньке и ждать, что мои солдаты на меня выйдут. Всё-таки, как я понял, эта деревня была одной из наиболее близких к месту падения самолёта. Заодно можно расслабиться и попытаться принести пользу хоть кому-то, пускай на местном микроуровне, раз уж не могу ничего поделать со своей империей.

А ещё, хоть я и думал о том, чтобы сделать эту часть Польши самостоятельным государством, я стал смотреть на этих селян как на своих потенциальных подданных. Признаюсь честно, они мне нравились. Работящие. Есть, конечно, авантюристы среди них, но что тут поделать? И католики. Но просто надо было найти с ними общий язык.

В общем, бросаться опрометью, куда глаза глядят — это точно не выход, и ни к чему хорошему это меня не приведёт. Но есть и другой момент, который не давал мне спокойно сидеть на месте, ведь здесь я тоже не в безопасности. И не верил я, что немцы так просто оставят нападение на свой отряд. Да, разграбить тот караван решил гетман Стась. Но уж если смотреть правде в глаза, не будь меня рядом, то селяне просто бы полегли, а немцы вернулись бы к себе. Но тут вмешался я, и ситуация развернулась в ином ключе.

Селяне убили немцев, обзавелись зерном, ещё и оружием, уничтожили немецкую технику и больно щелкнули по носу военных. И этот поступок хоть и достоин высших похвал, но в глазах немцев это дерзкое преступление, которое будет пресечено и пресечено будет жёстко. И в этом сейчас виноват я.

Да, селяне бы погибли, но вследствие моего вмешательства, вероятнее всего, их погибнет куда больше. Ведь разозлённые немцы не будут щадить невиновных и не будут разбираться, кто участвовал в нападении, а кто нет. Попросту перебьют всех, и благо если не тронут женщин и детей. Если уж они группу пана Гжеся расстреляли, просто так, из-за обломков самолёта, то, что уж говорить о мести за своих же бойцов?

И пускай косвенным образом, но я в этом буду виноват. Вероятнее всего немцы раззадорятся. Ведь если бы не я, этого бы не произошло. Значит и решать предстоящую проблему предстоит мне. Что ж поделать? Придётся взять эту ответственность на себя.

Сейчас немцы уходят восвояси, спешно перевозя своё имущество. Такого факта, что они разоряли деревни, пока не было замечено. По крайней мере, это не афишировалось, и были лишь предположение да слухи. Но сейчас ситуация изменилась. Они потеряли роту солдат вместе с техникой и со стратегическим запасом зерна, плюс в руках крестьян появилось немецкое оружие. Эта ситуация из ряда вон выходящая, и я тут немецких военных понимаю. И они обязательно начнут искать виноватых, с целью как минимум отомстить. И скорее всего найдут.

Тут вариантов-то не много. Как бы свои же поляки и не сдали соседей, желая отвести подозрения от своей деревни да от своих людей. Может, конечно, и миновать, авось пронесёт. Но я предпочитаю надеяться на лучшее, но готовиться к худшему. И, вероятнее всего, окажусь прав. По крайней мере, уверен, что спасу хоть кого-то.

Коль скоро меня тут назначили воеводой, как бы это смешно не звучало, я теперь несу ответственность за людей. И от ответственности открещиваться не привык. Можно было бы действовать на опережение и просто покинуть деревню, не дожидаясь, когда за нами придут. Но селяне на это вряд ли пойдут. Они не оставят свою землю даже под страхом смерти. И, даже зная о том, что немцы могут прийти, будут до последнего тянуть и думать, что всё обойдётся. В этом отношении польские крестьяне ничуть не отличаются от русских. Авось опасность пройдёт мимо, авось пронесёт. Да и работа стоит. Кто её делать будет? Кто будет землю пахать? Кто будет удобрять? Кто будет сеять? А то они сейчас свои земли покинут, немцы рано и поздно уйдут, а потом что? Голодная смерть? Так что крестьяне и шагу не ступят от своей земли, пока немцы на горизонте не появятся. Но меня-то это не касается. Я всё равно буду готовиться. И всё равно буду гнуть свою линию.

Каких-то результатов я всё-таки достиг. Например, удалось убедить крестьян перевести самое необходимое, в том числе часть зерна, в лес, где условились скрываться в случае нападения на их деревню. Землянки там пока рыть не стали, но построили несколько шалашей, а также принесли какую-то утварь, провизию, чтобы можно было выживать хоть какое-то время, даже в стылую погоду.

Нет, я всё понимал. Сейчас весна. Скоро начнутся пашня, рабочих рук не хватает, да и работу никто не отменял. Но это ведь не будет иметь значения для выжженной деревни с мёртвыми крестьянами. Мне рисковать не хотелось. И думаю, крестьяне за внешней сварливостью и сетованием на молодёжь, что не желает впрягаться в работу, тоже прекрасно осознавали приближающуюся угрозу. И их это пугало. Но они старались, как могли, не поддаваться панике. И за это их тоже следовало похвалить. Хоть и действовали они бездумно.

Вопросы поднимал неоднократно. И, наконец гетман, откликнувшись на мои взывания к здравому смыслу, выделил мне людей: пятерых стариков и трёх подростков. Настоящие доблестные бойцы. Про себя я наш отряд обозвал передовым полком. Поэтому наша задача — встретить противника на дальнем рубеже и дать возможность остальному народу… Нет, не подготовиться к обороне, а удирать, что есть сил. И главное — остаться живыми.

Вопрос: сколько реально может продержаться девять человек перед опытными солдатами? Ну, если хотя бы минут 15–20 — это уже хорошо. Но на большее рассчитывать не следовало. Осталось лишь мне смириться с мыслью, что я готовлю не бойцов, а потенциальных смертников. И пускай они при этом умрут как герои. Меня эта мысль не греет.