— Спасибо, — Медяк снова поклонился, задев локтем ятаган. — Ваша щедрость не знает границ.

Господин печально усмехнулся.

— Мне жаль девочку. Больно, когда боги забирают невинных детей. Но я не отдам им ее просто так.

— Если я могу что-то сделать…

— Ты уже сделал больше, чем от тебя ожидали. Теперь просто отведи меня к нашей гостье. Она доверяет тебе?

Джерт неопределенно покачал головой:

— Несколько раз я спасал ей жизнь, но друзьями мы так и не стали.

— Жаль. Впрочем, у тебя еще будет время добиться ее расположения, когда таковое мне понадобится.

— Осмелюсь спросить, зачем?

Господин ускорил шаг.

— Я бережлив, — он слабо улыбнулся одними губами, — и когда мне в руки попадает оружие, тут же начинаю размышлять, как могу его использовать.

— Артанна слабо управляема, — напомнил Симуз.

— Предоставь это мне. Я найду способ заполучить ее преданность. Все давно придумано. Но пока мне достаточно того, что до нашей гостьи не доберется Данш.

На лице эмиссара не дрогнул ни единый мускул, однако внутри поднялась волна гнева. Присмотрел себе новый инструмент? Очередную игрушку, которую можно легко превратить в разменную монету? Симуз-Джерт был предан господину, но лишь из-за Десари. У него не осталось никого, кроме дочери, и старик охотно этим пользовался, превратив горе в длинный, но крепкий поводок с шипами, перегрызть который было невозможно. Теперь нечто подобное ожидало и Артанну — Медяк не сомневался, что придуманный господином план подействует. Всегда действовал. Внезапно он поймал себя на мысли, что действительно начал сочувствовать вагранийке. Едва освободившись из одного капкана, она тут же попала в другой. Но из этого ей вряд ли удастся выбраться даже с помощью Медяка.

— И все же я настаиваю на том, что Артанна еще не готова вам служить, — рассуждал Симуз, пока они шли через ворота, а затем укрылись в милосердной тени высоких стен. — Она потеряла все, но еще не осознала этого окончательно. Не пережила всей боли, не ощутила опустошения, что сопровождает человека, оказавшегося в полном одиночестве. Ей нужно время, чтобы погрузиться в горе с головой. И лишь после того, когда она прочувствует каждую из своих потерь, смирится с утратой и устанет обвинять себя в произошедшем, следует дать ей надежду. Не раньше.

Господин остановился и одарил слугу печальной улыбкой:

— Ты жесток. С каждым заданием, что я поручаю, в тебе остается все меньше человеческого. Все меньше того, что так любила в тебе Верения.

Медяк выдержал и эту пощечину прямиком из прошлого — напоминание о долге, который ему никогда не удастся заплатить полностью. Господин мог сколь угодно хвалить и сыпать любезностями, но ни на миг не давал забыть Симузу, кем тот являлся. Так будет продолжаться, пока кто-то из них не умрет. Лишь тогда, быть может, они оба освободятся: Медяк — от сросшегося с его плотью чувства вины, а господин — от боли утраты. Мертвые боги, как же им обоим не хватало Верении!

Артанна сидела там же, где эмиссар оставил ее ранним утром — пыхтела трубкой, задумчиво водя пальцами по искрящейся воде фонтана. Длинные седые пряди свесились вниз, почти полностью скрыв ее лицо. Но Симуз заметил, что глаза ее снова были красными — казалось, Сотнице никогда не надоест оплакивать свою судьбу.

Господин шагнул к наемнице и кашлянул, привлекая ее внимание.

— Вытри слезы, Артанна нар Толл. Все закончилось. Отныне ты в покое и безопасности, — с радушной улыбкой сказал господин. — Я — Магистр Эсмий из Дома Флавиес, и я предлагаю тебе свою защиту.

— От кого? — не поднимая головы, хрипло отозвалась вагранийка.

— От прошлого, — ответил Магистр и, подойдя ближе, протянул Артанне руку. — От Грегора Волдхарда и Заливара нар Данша. До тех пор, пока ты сама не решишь им отомстить. Но думать об этом еще рано. Сейчас меня в гораздо большей степени заботит твое здоровье. Собирайся, Сотница, я отвезу тебя в Сифарес.

— А там что?

— Твой новый дом, милая. Большой и красивый, с видом на горы и море — восхитительным, смею заверить! В твоем возрасте пора бы перестать скакать по всему материку в поисках приключений, а вместо этого — начать наслаждаться жизнью. Другой не дадут.

Артанна подняла глаза на Магистра и задержала взгляд на протянутой ладони.

— Как будто у меня есть выбор, — устало выдохнула она и приняла его руку. — Быть может, вы и правы. Хватит с меня этой пляски на плахе. Когда выдвигаемся?

Симуз послюнявил палец и, улучив момент, все же изловчился стереть пятно с рукава.

Человек, думающий, что он свободен, подобен брошенному камню, который думает, что он летит.

Бенедикт Спиноза

— Краденого не берем! — бритоголовый капитан торгового дромона отмахнулся от перстня, что робко протянул ему Гафур. — Совсем ума лишился, раб? Да мне и разговаривать с тобой нельзя! Если Магистратовы ищейки найдут у меня эту цацку, кормить львов пойдем вместе.

Гафур не отступал. Слишком далеко он зашел, чтобы сдаться сейчас, в порту Тартао, когда свобода была так близка. Он добирался сюда на протяжении двух долгих недель, полных голода, усталости и страха. Смерть шла за Гафуром по пятам, дышала в затылок, мерзко кашляла и пахла гноем. Он знал, что, если не уплывет с этого проклятого острова, старуха с холодными пальцами непременно его настигнет. Как и все население Тара.

— Он не краденый. Это плата за десять лет работы.

Капитан глумливо улыбнулся.

— На плантации-то? Совсем меня за идиота держишь? Я знаю, что на юге случился бунт. И, судя по твоей отметине, — он больно ткнул мозолистым пальцем в татуированную щеку Гафура, — ты как раз оттуда, заморыш. Беглец. Преступник. Рабский бунт хуже чумы.

— Так на юге и бушует чума! — воскликнул раб. — Потому и восстали, что хворь выкашивает целые деревни! Ты видел, как умирают чумные? Видел, как лопаются бубоны? Нас бросили там! Даже охранники бежали, а людей оставили ждать смерти. Пожалуйста! — взмолился он, втиснув драгоценный перстень в руку капитана. — Прошу, возьми меня на корабль! Я честно трудился всю жизнь, но не хочу умирать в колодках. Умирать вот так, в корчах от болезни… Буду делать, что скажешь — хоть нужник выгребать, лишь бы убраться отсюда.

Капитан запрокинул бритую голову и громко расхохотался.

— Нужник? Да ты, малец, видать, никогда корабля не видел! Это ж не вилла какая — откуда там нужнику взяться? — Он резко посерьезнел и с силой потянул Гафура в сторону, увидев солдат эннийского Магистрата. Отряды вооруженных воинов прочесывали каждую улицу Тартао. — Шутки в сторону, малец. Кому ты принадлежишь?

— Семье Ишкери.

Капитан тихо присвистнул и задумчиво почесал смуглую шею.

— Скверно. Ишкери славятся жестокостью. И богатством. — Он покрутил в руках перстень: прозрачный камень величиной с мужской ноготь сверкнул на беспощадном полуденном солнце. — Ладно, нравишься ты мне. Люблю целеустремленных ребят, а ты напомнил мне одного хорошего человека. Да и плата достойная… Снимай рубаху.

— Что? — опешил Гафур.

— Раздевайся, говорю. Надо убедиться, что ты не хворый, иначе нам всем крышка. В море бежать некуда, и корабль станет нашей могилой.

Раб покорно кивнул и, спрятавшись за нагромождением бочек, принялся стягивать прохудившуюся в нескольких местах тунику.

— Я осматриваю себя каждое утро! — зло ворчал он. — И за это время не чувствовал слабости. Потому и решил бежать с острова, пока не заболел.

Капитан невозмутимо пожал плечами.

— Пока сам не увижу, на судно не пущу. Повернись-ка спиной и подними руки. — Гафур снова подчинился. — И штаны спускай. Вдруг у тебя в паху бубон засел?

— Прямо здесь? На причале?

С корабля донесся смех, а бритоголовый изверг, казалось, искренне удивился.

— Разве ты не привык ходить голышом? Мне казалось, невольников приучают с детства.