Фастред остановился, перевел дух и взял факел из рук Игнаца.

— Не бывает напрасных смертей, даже если они таковыми являются. — Он встретился глазами с Брунцем, тот едва заметно кивнул. — Корб не был создан для войны, но волею Хранителя стал воином. Нам не узнать, зачем Хранитель забрал его так рано, но я хочу верить, что таким образом он защитил его от падения в тяжкие грехи. Теперь его душа отправится в Хрустальный чертог, и однажды все вы с ним встретитесь. Но своей смертью Корб сделал для вас еще кое-что важное. — Фастреду казалось, что кольчуга сейчас расплавится от пристальных взглядов солдат. Его это смущало, в горле было сухо, точно в пустыне, то и дело приходилось сглатывать ком, но он заставлял себя продолжать. — Своей смертью Корб собрал всех нас здесь, а это важнее, чем может показаться на первый взгляд. Долгий поход в чужие земли измотал всех нас. Вы скучаете по семьям, домам, переживаете за посевы. Вам страшно умереть на чужбине за чужого вождя, народ которого долгие годы приносил вам лишь опустошение. Но я прошу вас, братья, вспомните, что ничего не происходит просто так! Вы, я, Корб, король, рунды — все оказались здесь по воле Господа. Я стою перед вами и говорю эти слова, а вы оторвались от дел и собрались вместе потому, что бог пожелал вас сплотить и напомнить, кто мы друг для друга. Быть может, если бы все мы были не так заняты собственными печалями, то заметили бы, что замышлял Корб. Заметили бы и остановили. Возможно, этой трагедией Хранитель напомнил нам, что мы превращаемся в эгоистичных зверей и нам пора остановиться. — Он снова прошелся, вглядываясь в лица воинов, и заметил, что в глазах некоторых стояли слезы, а лица других были полны мрачной сосредоточенности. Но были и те, кому стало легче, и таких становилось больше с каждым его словом. — Корба мы уже не вернем, но можем сделать так, чтобы его смерть обрела смысл. Мы можем сплотиться, чаще приходить друг другу на помощь, слушать и слышать друг друга. Это — праведный путь, с которого мы свернули, потому что сбиться с пути очень легко, когда уходишь так далеко от дома… Будем же помнить Корба, будем уважать его смерть и будем же братьями друг другу во имя Хранителя и короля!

Фастред выпустил весь воздух из легких и покачнулся, но устоял.

— Бросайте же ветви и прощайтесь с товарищем, — закончил он и передал факел Игнацу.

Брунц кивнул, и воины, выстроившись друг за другом, начали подходить к костру. Кто-то молча клал хворост, иные шептали простые молитвы. Последним попрощался сам командир и, жестом подозвав нескольких воинов, приказал зажигать.

А затем случилось удивительное. Небеса посветлели, и, едва Брунц поднес факел, как на холм пролились солнечные лучи. И когда пламя занялось как следует, все увидели, что к небу взмыл клуб дыма, походивший по форме на человека.

Солдаты уставились на это с открытыми ртами.

— Чудо! — прошептал кто-то.

— Он и правда забрал его! — молвил другой. — Хранитель забрал Корба!

Дым вскоре рассеялся, а пораженные увиденным воины принялись обниматься. Фастред вытащил из земли меч, вытер о траву и вернул в ножны, а затем медленно зашагал вверх по холму к дубу, на котором закончилась жизнь дезертира. Добравшись, он устало опустился на землю меж корнями, привалился к мощному стволу и закрыл глаза. После этой спонтанной проповеди монах чувствовал себя разбитым, словно бился с пятью противниками подряд. Стар он стал для таких переживаний, да и не не был создан для долгих речей. Однако, приоткрыв один глаз, Фастред увидел, что многие покидали место погребального костра в обнимку, утешая друг друга. Кто-то еще стоял там, наблюдая, как пламя поглощает бренную плоть, кто-то откупорил флягу с хреновухой и передавал по кругу, чтобы помянуть Корба.

Фастред вздохнул с облегчением. Выходит, старался не зря. Быть может, тот дым что-то и значил. Хотелось верить, что это было благословение Хранителя, но заслужил ли он его? С другой стороны, если хоть одной душе он сегодня помог, если хоть одному воину принес облегчение, значит, все было сделано правильно.

— Прекрасная проповедь. Вряд ли я бы смог сказать лучше.

Фастред широко распахнул глаза, узнав голос брата Аристида и подорвался было, чтобы поприветствовать патрона стоя. Но монах жестом остановил его и сам уселся рядом, подстелив старый дорожный плащ. Как всегда, на его моложавом гладко выбритом лице играла безмятежная полуулыбка, благодаря которой Фастреду всегда казалось, что мысли патрона витали где-то далеко. Впрочем, то было обманчивое впечатление: его слух, ум и внимательность отличались редкой остротой.

— У вас талант, брат Фастред, и его непременно стоит развивать, — добавил Аристид. — Как жаль, что я не знал об этом раньше.

— Не уверен, что у меня получилось их утешить.

— Поверьте, вскоре слава о вас разнесется по всей королевской армии. Это же то, что им сейчас нужно — утешение не от церковной крысы, но от человека, знающего о жизни воина не понаслышке, совершившего множество грехов в прошлом, но ступившего на путь искупления. — Аристид взглянул на Фастреда и лучезарно улыбнулся, хотя серые глаза его оставались серьезными. — О, брат Фастред. Вы еще станете живой легендой.

— Доброе слово никогда не помешает. Но моя проповедь не возымела бы эффекта, кабы не тот странный дым, что так поразил солдат. Нашим воинам нужно чудо, подтверждение божественного участия. Им нужно увидеть, что Хранитель на самом деле наблюдает и оберегает их. Но явит ли он его?

— Непременно, — голос Аристида почти слился с шелестом дубовой листвы. — Иногда о чуде достаточно просто попросить.

Фастред пожал плечами.

— Я не настолько близко общаюсь с Господом, как вы. Сомневаюсь, что он вообще когда-нибудь мне ответит. Мне кажется, я еще не заслужил его внимания.

— Вы уже попросили. — Брат Аристид легко поднялся на ноги и протянул руку своему защитнику. — Чудо обязательно случится, я обещаю. Чуть позже. И это будет нечто, что ни вы, ни наши солдаты, ни рунды не смогут забыть. Это чудо изменит очень многое.

Воинствующий монах принял руку и тяжело поднялся. Даже символ веры сейчас отчего-то давил на плечи как свинцовый пуд.

— У вас было видение? — спросил он, следуя за патроном.

— Можно сказать и так, — согласился еретик. — Но еще рано говорить об этом. Вам же я советую приготовиться к славе и паломничеству воинов. Узнав о сегодняшней проповеди, солдаты станут считать вас своим духовным защитником. Не отталкивайте их — вот мой совет. Однажды, брат, они сделают вас святым.

— Что вы делаете, господин? — сонный Ганс стоял на пороге большого канцелярского кабинета и удивленно пялился на Альдора, сновавшего с подсвечником вдоль длинного ряда шкафов. — Время ж давно за полночь, ваша милость.

— А то я не знаю! — раздраженно бросил Граувер. — И у нас его мало. Если хочешь помочь, дай больше света.

Слуга тряхнул головой, отгоняя остатки сна, и мигом бросился к канделябру, то и дело поглядывая на господина. Ганс уже пару лет жил в каморке, притулившейся к стене канцелярии — так было проще и быстрее бежать к Грауверу, если тот в нем срочно нуждался. Должно быть, сейчас он проснулся от шума, который производил мучимый бессонницей господин.

Подпалив лучину, Ганс споро зажег один напольный подсвечник и позаботился о переносной лампе: если эрцканцлер что-то искал, с таким светильником ему будет сподручнее.

— Спасибо, — Альдор рассеянно кивнул, приняв лампу. — Здесь убирались? Перекладывали что-нибудь?

— Да, ваша милость. Когда началась осада, все важные документы для надежности перенесли под замок в казенные комнаты. Мало ли что…

— И мне сказать забыли.

— Так говорили же! — возмутился слуга. — Точно помню. Но ключ-то у вас есть…

— Карты и планы замка там же?

— Наверняка, ваша милость.

— Тогда пойдем.

Крепче перехватив лампу, эрцканцлер вышел в коридор, бросил Гансу ключ и кивком приказал запереть кабинет. Слуга потушил свечи и, захватив второй светильник, вышел к господину, гадая, какие бумаги могли понадобиться барону среди ночи.