При упоминании отца Никодима я мысленно вздохнул. Он же считается моим личным духовником. А я, такой-сякой, не то, что на исповедь не являюсь (вру, был один раз), так еще и заутрени пропускаю. Батюшка уже жаловался Ольге Николаевна, а я только отмахнулся и отбрехался — дескать, я молюсь в своем кабинете, а тратить время на посещение храма, пусть и домового, совершенно нет времени. В кабинете я не молюсь, но иной раз осеняю себя крестным знамением. Человек-то я верующий (сам так считаю), но абсолютно не воцерковленный. На службы хожу редко, постов не соблюдаю. Наверное, как и девяносто девять процентов людей из моего времени. Здесь ситуация иная, но все равно, нет того религиозного рвения, что было при прежних государях.

Но мое отношение с Господом не должно волновать ни священника, ни, тем более, матушку. Или я не прав?

— А какое дело матушке Ольге до бойкота? — поинтересовался я без особого интереса. Ну объявили бойкот, ну и что? «Темную» не устроили, так и слава богу.

— А матушка очень дружна с некоторыми придворными дамами, — пояснил Максик. — Поэтому, она считает, что супруг обязан сделать так, чтобы ваша будущая невеста принесла извинения госпоже Титовой. Мол — пока не извинится, обращать ее в православие не следует. А батюшка говорит, что извинения должны быть искренними и портомойка сама должна прийти к этому выводу…

Неслыханное дело. Попадья дружит с придворными дамами? В прежние времена дамы бы не дружили с женами священников, социальный слой разный, а у нас, видите ли, либерализм. Так, а какое слово Максик сказал?

— Максим Александрович, а кто это у нас портомойка? — искренне спросил я. Ну, почти искренне, потому что начал догадываться.

— Н-ну, понимаете ли, ваше величество, — промямлил камер-юнкер, а потом неожиданно твердо сказал. — Портомойкой нынче зовут вашу будущую невесту. Все-таки, ей следовало вести себя гораздо сдержаннее по отношению к женщинам. Тем более, что у вас мадмуазель Титовой ничего не было. А даже если и было бы, то это не оправдывает использование швабры или половой щетки в качестве орудия для битья. Да и голой рукой бить придворных не след. Будущей русской императрице — если она станет таковой, негоже поднимать руку на своих подданных.

Вот тут я с Александровым абсолютно согласен. Распускать руки — не дело для женщин, тем более для императриц. Она же видит себя государыней Всея Руси, верно? А вот императору можно… М-да, чего это я? Нет, разумеется, императорам тоже не следует распускать руки, даже если им этого хочется. Петр Великий, лупивший бояр, а потом и сановников дубинкой, пример так себе, не очень хороший. Что толку, если Петр отлупил казнокрада, а потом его и простил? Бить не нужно, а вот сажать в тюрьму или казнить — вполне возможно. И народу нравится, если император большую шишку к ногтю прижмет. Но народу всегда нравилось, если сильных мира сего гладят против шерсти. Главное, чтобы толк в этом был.

Кстати, отчего Эдиту Марию прозвали именно портомойкой? Почему не уборщицей или не полотеркой? Не говорю уж — «специалист по клинингу». Портомойка… Кажется, когда-то так называли прачек самого низшего класса, из тех, кто стирал мужское нательное белье — рубашки и кальсоны? Правда, не уверен, что среди прачек имелась специализация.

Вот и думай — а стоит ли объявлять невестой портомойку? А ведь неглупый человек дал такую кличку, очень неглупый. Кличка такая штука, что способна испортить всю жизнь. Неужели это сделала Анна Титова? Девушка языкастая. А может, ее папаша?

С Титовым, кстати, недавно случился забавный случай. Камергер, став начальником Императорского кабинета, резво принялся наводить в нем порядок. Провел ревизии едва ли не во всех отделах и учреждениях, отправил под суд десяток чиновников, а пятерых довел до сердечного приступа или самоубийства. Зато умудрился вернуть в казну миллион рублей. Но имелись и казусы. Так, Георгий Егорович отыскал несоответствие в Академии наук — почему академикам выделяют в год пятьсот ведер спирта с государственных винокурен, а еще выделяют деньги на тот же спирт? Поначалу Титов вообще возмущался — мол, не слишком ли много академики пьют? Получается, тысяча ведер, что в простом пересчете дают две тысячи ведер водки? А академиков, вместе с членкорами, докторами и профессорами гораздо меньше. Не упьются ли?

Кстати, почему у нас спирт и водку до сих пор считают в ведрах, а не в литрах, если метрическая система существует с двадцать девятого года?

Титову разъяснили, что спирт нужен и микробиологам, и просто биологам, а не только для приема внутрь, а для работы. А то, что насчитывают два раза, так для удобства. В Санкт-Петербурге и других крупных городах, где есть императорские заводы, спирт удобнее отпускать сразу, а в других местах, его лучше приобретать у частных лиц. Мой доблестный камергер поуспокоился, но ненадолго, потому что теперь он решил выяснить — а сколько же нужно спирта реально? Нет ли где кражи государственного имущества? Мне-то спирта не жалко, но коли крадут — непорядок. Так что, пусть проверяет.

Но если вернуться к теме «портомойки», то все равно, рано или поздно выяснится, кто запустил в обращение эту кличку. А коли я и на самом деле женюсь на немке, а мадемуазель Титову сделаю фрейлиной ее императорского величества? Ох, что тут будет! Эдита Мария девушку живьем съест, не поморщится, или наоборот, Титова Аннушка начнет ответные «боевые действия». Этак они все швабры во дворце переломают, а если ещё веники в ход пойдут? Сплошные расходы. А если все женщины при дворе разобьются на два лагеря, так страшно подумать, что и начнется. Гражданская война в отдельно взятом дворце. Оно мне надо?

Нет, шутки шутками, нужно что-то делать. Если женюсь, то язычки все прикусят, но осадок останется. И в мемуары какая-нибудь зараза вставит.

Отпустив Максика, расстроенного тем, что император опять его ничем не наградил, я рассеянно отправился в свой собственный кабинет, размышляя, что нужно что-то предпринять. Может, отправить невесту в Богемию? Нет, она же Баварская, что ей в Богемии делать?

И, как водится, у дверей увидел матушку. Наверняка она снова хочет поговорить со мной о будущем немецкой принцессы. После некоторой церемонии приветствия — я целую матушке ручку, она ласково гладит меня по голове, Ольга Николаевна сказала:

— Ваше величество, надеюсь, вы сможете уделить мне время. У меня имеется важный разговор. Как вы понимаете, речь пойдет о Эдите Марии.

Я вздохнул, открывая дверь в приемную, где уже сидело человека три, которым на сегодня была назначена встреча. Первым был директор департамента медицины, которого я хотел сделать министром здравоохранения, ещё двое — представители оборонки, вернее, гражданские специалисты военного министерства, с которыми следовало обсудить некоторые вопросы.

Понятное дело, что все тут же вскочили, а увидев великую княгиню, лица у всех вытянулись. Осознали, что придется ждать. Надо секретарю сказать, чтобы посетителей чайком попотчевал, что ли, кофе-то пока не прижилось. А мне так в последнее время его и пить не хочется.

— Господа, приношу вам свои извинения, — обратился я к сановникам. — Но у великой княгини есть дело государственной важности.

Ну да, что может быть важнее для государства, нежели частная жизнь императора.

Уже открывая дверь кабинета и, пропуская матушку вперед, обратил внимание, что великая княгиня пришла с ридикюлем. Раньше она не носила в покоях Зимнего дворца никаких сумочек. С чего это вдруг?

Паранойя, которую я в последнее время старательно холил и лелеял, проорала, что у Ольги Николаевны там может оказать заряженный пистолет или граната. Но коли не доверять человеку, который считается моей матушкой, так к чему же жить?

— Александр, вы можете мне довериться? — спросила великая княгиня, даже не подозревая о том какое усилие я над собой делаю прямо сейчас. — Я сейчас кое-что сделаю, а вы не спрашивайте — что я собираюсь сделать. Обещаю, что как только все выполню, то все объясню.