— Экипаж, как я понимаю, уже подан? — улыбнулся канцлер, вспомнив времена, когда Ласий заезжал за ним едва ли не каждый день и отвозил на тайные встречи с Великим наставником. — Все тот же, полагаю?

Лицо церковника оставалось спокойным, как озеро в штиль.

— На сидениях даже есть подушки, способные угодить самому чувствительному заду, — отозвался он, в свою очередь напоминая о давнишних жалобах Демоса во время их совместных поездок. — Вашей светлости не о чем беспокоиться. Слуга тоже может поехать, но безоружный. — Демос кивнул на трость и вопросительно взглянул на церковника. — Ее можете взять, хотя я догадываюсь, какой сюрприз внутри этой диковинки.

— О, жест доброй воли?

— Для вашего спокойствия, не более. Сейчас вашей светлости может угрожать что угодно, но не Эклузум.

«Ох уж эта его манера говорить намеками. Итак, меня вызывают среди ночи в оплот бывшего врага, но при этом не собираются вредить или заключать под стражу — в противном случае Ласий меня бы предупредил. И все же угроза существует. Но не мне. Тогда кому? Ладарию? Всему Эклузуму? Столице?»

Демос спешно натянул камзол, намереваясь застегнуть его уже в пути, и кивнул Ласию:

— Мы готовы.

— Экипаж ждет у выхода в западной части сада. Сегодня нам лучше не попадаться на глаза.

«А то я не понял!»

Миссолен ворочался под затянутым плотными тучами небом, словно страдавший от жара больной. Ущербная луна размытым пятном зависла над главным собором империи, и облака в эту ночь нависли над городом так низко, что в них спрятался шпиль Святилища. Столица, чьи ворота захлопнулись с появлением первых вестей о чуме в окрестностях, все еще надеялась, что мор обойдет ее стороной. И хотя ни об одной вспышке болезни Малому совету так и не доложили, Демос знал, что это лишь вопрос времени. Перенаселенный, излишне гостеприимный к чужеземцам Миссолен был слишком соблазнительной жертвой для морового поветрия.

«Возможно, кто-то из зараженных успел проскочить и спрятался где-то в бедняцких кварталах. Возможно, болезнь уже начала поражать несчастных, а до нас просто не дошли вести. Эпидемия всегда начинается именно там. Быть может, кто-то из больных попробует тайно пробраться в город с воды — и тогда жди беды в восточной части города. Но смерть обязательно придет, и смерть жуткая. Лишь бы она не добралась до Ньора».

Со своей стороны Демос сделал все, чтобы защитить город от проникновения чумы: выделил карантинные зоны для новоприбывших, жертвовал общинам, занимавшимся уходом за больными, спонсировал приюты и деятельность молодых врачей. Зная о том, что этот недуг передается от человека к человеку, он распорядился закрыть общественные бани и рынки, временно запретил театральные представления и празднования. Приглашенные ко двору лекари составили рекомендации для горожан, и глашатаи ежедневно разъезжали по улицам, напоминая о важности соблюдения предостерегающих мер — но едва ли оцепеневший от ужаса народ к ним прислушивался. Демос лично поднял все хроники, в которых упоминались эпидемии чумы и, сопоставив факты, продавил в Малом совете указ о массовом истреблении крыс. Город обещал щедрую плату за каждую дюжину убитых грызунов. Но Демос знал, что рано или поздно этих усилий все равно окажется недостаточно.

Неприятнее всего его удивила реакция Эклузума. Великий наставник — человек, которого простой народ считал едва ли не святым при жизни, наместником самого Хранителя на бренной земле… бездействовал. И без того закрытый от простолюдинов град церковников ныне был похож на обороняющуюся крепость. Лишь расположенные в других концах столицы монастыри и Святилища продолжали вести службы, но делали это все с меньшей охотой.

«Путь учит любви, милосердию и жертвенности. Призывает помогать ближнему даже в самый трудный час. Но что делают те, кто проповедует это учение? Запираются в своих церквях. Отворачиваются от страждущих, объясняя происходящее лишь божьей волей. Но смилуется ли бог над ними самими, когда настанет час?»

Лишь в паре Святилищ наставники согласились включить в проповеди советы, что помогут избежать болезни, да и те вскоре отменили службы, ибо каждая проповедь собирала людей в одном небольшом помещении, а это могло привести к распространению болезни.

Миссолен почти замер. Горожане попрятались по домам, но торговля еще кое-как шла. Работали лавки, пекся хлеб — людям нужно было что-то есть. Недостатка пищи столица пока что не испытывала, и все же изобилие не могло длиться вечно.

— Поделитесь причиной такой срочности? — обратился Демос к монаху. Из окна канцлер увидел, что экипаж свернул с главной улицы на запад и медленно катился по узкой улочке, объезжая парадную часть Эклузума.

— Разве вы еще не догадались? — прошелестел брат Ласий. — Великому наставнику нужна ваша помощь.

— Какая честь! — съязвил Демос. — И скольких усилий ему стоило переступить через гордыню и решиться на такой шаг?

Монах устало вздохнул и поскреб череп. Хранивший безмолвие Ихраз спрятал недобрую улыбку в уголках рта, и Ласий косо на него взглянул. Не доверял.

«Кажется, Ихраз впервые окажется в Эклузуме после своего несостоявшегося предательства. Интересно, что он чувствует, вспоминая то, как все закончилось? О чем думает? О мести? О сестре, что погибла, став жертвой его неправильного выбора? Мы почти не разговаривали откровенно с тех пор, как все случилось. Прошло полтора года, и за все это время Ихраз и словом не обмолвился о Лахель».

Энниец почти не изменился после гибели сестры. Лишь потухшие, мертвые глаза да одержимость службой выдавали его бесконечное одиночество. С той поры для него не существовало ничего, кроме череды выполняемых поручений. Ни собственных желаний, ни стремлений — больше не для кого было стараться. Ничего не осталось. Ихраз жил долгом и одними лишь желаниями своего господина, поставив на остальном надгробный камень.

— Воздержитесь от острот, лорд Демос, — тихо сказал церковник. — Дело не только срочное, но и крайне деликатное. Увы, на этот раз у Эклузума действительно связаны руки. Я кратко изложу суть, но детали вы узнаете по прибытии.

— Слушаю.

— Этим вечером к пристани Эклузума причалила лодка. Некий рыбак привез женщину с ребенком. Одета она была богато, но облачение было изрядно потрепано. Дама заявила, что она — баронесса Лисетта Тьяре, фрейлина императрицы, а ребенок — ее дочь.

Канцлер недоверчиво взглянул на Ласия:

— Насколько я могу судить, двор Изары уже должен был прибыть в Ньор.

— Верно. Стража Эклузума немало удивилась таким гостям, но доложила куда следует. Прибывших задержали и отправили на карантин. Позже я лично опознал даму — это действительно баронесса Тьяре. Женщина настолько красивая, что трудно осуждать слабость вашего брата и ту внебрачную связь.

«Мог лишний раз не напоминать о позоре моей семьи».

— Это дела прошлого, — отмахнулся канцлер. — Каким образом она оказалась в лодке? И где в таком случае остальной двор?

— Леди Лисетта рассказала занимательную историю. По ее словам, караван императрицы успешно обогнул озеро Ладрис, после чего свернул на север. В тех местах сходятся два тракта: один ведет к горам, на Ньюр и Тиррайю, другой — на юг, в Гайенху. Там много деревень, что живут на доходы от путешественников и купцов. Тракт неплохо охранялся и считался безопасным. Однако удивило дам не это. Местность, что ранее источала гостеприимство, стала недружелюбной. По словам баронессы, мор еще не добрался до тех мест, однако люди смотрели на всех проезжавших с неприязнью.

Демос пожал плечами:

— Неудивительно. Сейчас каждый путешественник может нести смерть. Одного больного достаточно, чтобы погубить целое поселение.

— Но у всего есть предел, — отозвался Ласий. — Узнав, что перед ними знатные дамы, жители бросились на караван с криками о божьей каре, наказании господнем за роскошь и необходимости в покаянии. Охрана поступила правильно: как только местные проявили агрессию, экипаж с императорской семьей и небольшим отрядом воинов тут же погнал лошадей вперед. Кареты с фрейлинами и обозы с вещами отстали. Началась стычка с деревенскими, по итогам которой оставшаяся стража пала, а дам схватили. К счастью, императору и его матери удалось уйти.