«Даром что формально мы родственники, а я так и вовсе зовусь защитником императорской фамилии. И потому ей приходится лицезреть мою горелую физиономию на каждом заседании Совета регентов. Бедняжка».

После смерти императора Маргия, последовавшей за этим смуты и, наконец, коронации его новорожденного сына Креспия многое в Миссолене изменилось. Вдовствующая императрица Изара Таргосийская, не имея прав на единоличную опеку над полуторагодовалым младенцем, согласилась разделить бремя регентства с Великим наставником Ладарием и канцлером империи — вместе они образовали Совет регентов, ставший средоточием имперской власти. И если глава церкви полностью устраивал Изару на этом посту, то Демоса в качестве опекуна она лишь терпела.

«Интересно, с чего Изара вбила в свою недалекую головку мысль, что я лишь жду возможности устранить ее сыночка? И сама ли она пришла к этой идее?»

Но все же открытой конфронтации в Совете регентов не допускали — у империи осталось слишком мало друзей, и прекрасно осведомленный о происходящем на материке Ладарий понимал, чем в этих обстоятельствах грозит раскол внутри правящего триумвирата.

«Кто бы мог подумать, что этот старый интриган станет защищать меня перед императрицей? Я нужен ему. И, увы, это взаимно. А империя нуждается в нас обоих».

— Да, прошу вас, — канцлер отогнал размышления прочь и передвинул бокал разноцветного гацонского хрусталя ближе к фрейлине, что нависла над столом с кувшином. — Прекрасное вино.

«Одетт Эвасье, вот так встреча! — Демос узнал хорошенькую темноволосую даму, когда та принялась разливать амеллонское красное. — Близкая подружка Изары, некогда вышедшая за бельтерианского дворянина. Помнится, она лишилась доверия императрицы. Однако сейчас, очевидно, Изара вновь приблизила ее к себе. Почему?»

— Я, пожалуй, тоже не откажусь от добавки. — Великий наставник Ладарий обезоруживающе улыбнулся, отчего на его медленно стареющем лице прорезались мелкие морщинки, и стукнул длинным ногтем по краю тарелки, на которой источал дивный аромат фаршированный перепелиным паштетом каплун. — Слава Хранителю, пост закончился.

«Едва ли пост остановит его церковнейшество, реши он вкусить запретных удовольствий. Чертова Изара. Зачем она собрала нас сегодня? Не поверю, что она просто соскучилась по моему обществу. Нежели все дело в том караване из Гайенхи?»

Караван с дарами королевы Агалы должен был прибыть из Таргоса уже с десяток дней как, однако внезапно просто исчез на пути к Миссолену. Имперский двор не получил ни единого предупреждения о задержке — обычно королевские караванщики посылали гонцов, если не укладывались в сроки, а уж таргосийцы с их природной склонностью к церемониалу и вовсе должны были превратить будничную новость в событие.

«Но с той поры из Таргоса не прибыло ни души. И это очень странно».

Изара, конечно же, проела плешь не только канцлеру, но и всему Малому совету. И хотя Демос отправил на Таргосийский тракт своих лучших людей, все это время он нервничал, предчувствуя неприятности.

«Грегор Волдхард бросил открытый вызов империи и Эклузуму. Рунды того и гляди начнуть якшаться с Хайлигландом. По Эннии прокатилась волна чумы, и пришлось закрыть часть дорог, чтобы мор не попал в страну через границу с Рикенааром. Это огромные убытки, и сейчас они ощущаются куда болезненнее. Казна неумолимо пустеет, а я не знаю, к чему готовиться. Почему бы Изаре не подумать об этом вместо того дурацкого каравана?»

Стол накрыли на троих, и в этой части роскошной императорской гостиной не было ни единой лишней души, исключая прислуживавшую за ужином леди Эвасье. Изара подняла бокал, и граненый хрусталь, поймав свет массивной люстры, рассыпал на стол множество причудливых бликов. Отчего-то тревожных.

— За моего сына Креспия! — голос таргосийки, слишком высокий и скрипучий, заставил фрейлин вздрогнуть.

— Многие лета императору! — учтиво вторили регенты.

Ладарий скорее сделал вид, что отпил вина. Демос заметил, что церковник весь вечер пристально следил за каждым нервным движением Изары.

«Тоже ждет объяснений».

Приглашение Изары застало Демоса врасплох. Прежде такой чести он удостаивался лишь единожды, когда императрица предложила леди Виттории присоединиться к свите своих фрейлин — небывалый жест доброй воли с ее стороны. Тогда Деватоны явились вместе, но в тот же вечер супругам пришлось расстаться: согласившись на предложение Изары, Виттория поселилась в ее покоях и отныне жила по распорядку Двора. Им с Демосом дозволялось видеться, но счастливые воссоединения, увы, случались слишком редко.

Впрочем, сейчас канцлер мог украдкой любоваться женой. Изара отослала младших фрейлин на время ужина, но три старших, включая Витторию, остались — прислуживали за столом и развлекали трапезничавших гостей дивной музыкой. Следовало отдать ей должное, императрица умела подбирать эффектное окружение: все ее компаньонки отличались редкой красотой, и миссоленский Двор, несомненно, оживился с их появлением. Вдовствующая императрица тратила неимоверное количество сил на балы и пиры, стремясь доказать материку, что империя процветала и твердо стояла на ногах.

«Как говаривал один обиженный холодным приемом менестрель из Гайенхи, Изара Таргосийская — что стекляшка в обрамлении бриллиантов».

Тот поэт не ошибся. Некрасивая, вечно раздраженная женщина с дрожащими руками и нервно бегающими глазами, что ежеминутно озиралась по сторонам в поисках предателей, Изара слабо походила на императрицу. Двор, убранство, балы и приемы — она с неизменным постоянством организовывала торжества, но почти не появлялась на них. Единственным, что по-настоящему волновало эту женщину, была судьба Креспия. Порой в заботе о сыне императрица переходила границы разумного — сама кормила его грудью приказывала кутать в четыре бархатных одеяла даже в летний миссоленский зной, отчего младенец лишь потел да еще быстрее простужался на дворцовом сквозняке.

Изара обладала поистине удивительным талантом выглядеть неряшливо даже облачившись в парчу и драгоценности с ног до головы. Демос связывал эту особенность с юностью вдовы, которую она провела при дворе старшей сестры королевы Агалы в Гайенхе. В тени ее красоты, обаяния и величия.

«И такой несправедливости Изара не простила ни Агале, ни богу. Несчастная озлобленная на весь мир женщина. Ее даже жаль».

— Леди Виттория, сыграйте что-нибудь повеселее, — приказала Изара, сделав щедрый глоток вина.

— Как пожелаете. «Энни из Тируджы» подойдет?

— Вполне. Играйте же!

Супруга Демоса расположилась в самом конце обитой эннийскими шелками гостиной и принялась самозабвенно перебирать струны арфы девятью пальцами. Отсутствие одного мизинца почти не мешало ей, и все же, присмотревшись повнимательнее, можно было заметить, как порой руки герцогини на мгновение замирали в нерешительности, когда для достижения идеальной чистоты мелодии требовались все десять пальцев.

«Музыка — ее страсть, язык ее души. Раньше моя Витт играла так, что даже боги обрыдали бы все облака от избытка чувств, услышав хоть один этюд в ее исполнении. Простила ли она меня за то, чего лишилась из-за интриг, в которые я влез? Простила ли на самом деле?»

— Прелестно, — заслушавшись, Ладарий застыл над каплуном с занесенным ножом. — Лорд Демос, вам очень повезло с супругой.

Канцлер поднял чашу и, встретившись глазами с Витторией, слегка ей кивнул.

«Потерпи, девочка моя. Скоро мы увидимся. Ихраз уже все устроил».

— Истинно так. Каждый день я благодарю Хранителя за этот дар, — как можно суше проговорил он. Эта игра длилась уже два года. Два долгих года чета Деватонов убеждала весь миссоленский Двор в равнодушии друг к другу. Ни единого лишнего слова, ни одного недозволенного жеста — ничего, что могло бы открыть правду и сделать их уязвимыми перед этим змеиным клубком.

«К счастью, почти все они поверили. Ибо в стенах этого дворца любовь способна убить».

Заметив, что Демос излишне долго любовался игрой супруги, Изара, словно возревновав, взмахнула рукой, приглашая еще одну фрейлину присоединиться к музицированию.