За всеми этими воспоминаниями прошел первый день начавшегося похода. На второй день, чтобы пресечь любые намеки на безделье у такого количества народа, я начал проводить ежедневные учения и тренировки. Когда не было ветра и морпехи сидели на веслах, мы устраивали гонки на шлюпках. Каждое судно нашей флотилии выделяло две-три лодки, которые под веселое улюлюканье зрителей соревновались между собой. Раз в два дня проводили учебный абордаж одного из судов, когда одни оборонялись, а другие нападали. Еще были соревнования по плаванию, фехтованию, борьбе и даже игре на лютнях.

Через неделю я понял, что нам всем нужна небольшая передышка. Наброшенную на морпехов удавку следовало хотя бы немного ослабить. Поэтому я плюнул на спешку и объявил банный день, для чего всей флотилией встали на причал на сутки к лесистому берегу. За пару часов две сотни здоровых мужиков, вооруженные лопатами и топорами, на берегу возвели десяток утопленных в землю полуземлянок-шалашей с очагом из дикого камня и здоровенным железным чаном. Одновременно другая часть морпехов и корабельной команды наготовила душистых веников из дуба и березы, надрали лыка на мочалки.

Первым в такую мыльню зашел я со своими диверсами. Несмотря на все мои опасения, баня получилась на славу. Тяжелые лапы хвои на крыше тепло держали не хуже крыши из осиновой щепы и соломы. Открытый очаг легко наполнял баню обжигающим теплом и душистым паром. К месту пришлись приготовленные веники и мочалки из лыка, которыми меня так пропарили и промяли, что я еле-еле вылез на воздух.

– Японский городов… – еле слышно просипел я, усевшись спиной к шалашу-бане. – Братцы, благодать-то какая, – уже громче заговорил я, оглядывая стоявших рядом морпехов. – Лепота…

Из меня словно все кости вынули, помыли, а потом засунули обратно. Я едва не взлетал в воздух от наслаждения.

– Народ! Братцы! Ради такого случая всем и каждому выдать наркомовские сто граммов княжеской водки, – сдуру выпалил я, ища взглядом нашего армейского повара. – Чтобы каждый выпил с устатку! – Морпехи тут же отозвались радостным воплем. – Давай, по десятку заходи.

Чуть позже в капитанской каюте броненосца я собрал свою старую команду, чтобы принять порцию княжеской водки. Правда, остановиться на ста граммах на брата нам не удалось. Задушевный разговор, когда не нужно было следить за своими словами, просил все новой и новой добавки.

– Скажу я вам, други мои, – на мне с моими шестью десятками килограммов веса выпитое сказалось почти сразу же. – Немалые испытания ждут Русь-матушку. Как Азов возьмем и турка немного приструним, так на севере сразу же шведский король Карл голову поднимет. А Шведская держава, чай, не чета туркам. Будет Карл нас и в хвост и в гриву громить, пока мы силы и опыта не наберемся. – Сидевшие за большим столом диверсы от таких странных и попахивающих крамолой слов трезвели на глазах. – Тяжело будет народу русскому. Очень тяжело. Последнюю копейку из него тянуть будут, чтобы новые пушки делать, корабли строить, солдат обувать и одевать. Тысячи и тысячи людишек погонят на север в болота новый город-порт строить, через который Россия станет торговать с Европой.

Мой голос то снижался до бормотания, то повышался до визга. По лицу пробегали гримасы, искажавшие его черты до неузнаваемости. Казалось, за столом сидел не молодой юноша в офицерском мундире, а юродивый с паперти.

– К этому бы всему готовиться, все исправить, да куда там… У бедного государя и так забот будет полный воз. Бегать будет, как сивый мерин. Сынка же своего, Алексея, беспризорным оставит. Ему бы сыном заниматься. Нового государя готовить, к делу пристроить… Эх, все у нас через одно место! Никто о будущем думать не хочет. Думаем, что по сто лет жить будем.

Силы, наконец, меня оставили, и я уткнулся лицом в свою же шапку, лежавшую на краю стола. Диверсы тут же меня подняли и осторожно положили на топчан, где я проспал до самого утра. На другой же день я почти не помнил о своих пьяных откровениях. Мои люди тоже постарались забыть об этих словах, чтобы случайно не накликать на меня царский гнев. Ведь за такую хулу на царя и царскую семью простой смертью было не отделаться. Виновного ждала дыба, а после четвертование.

…Цель нашего похода, турецкая крепость Азов, появилась внезапно, едва наш флагман миновал очередной заросший густым лесом остров. Крепость вырастала уступами, с каждой минутой открывая нашему взору очередную часть своих укреплений. Сначала мы увидели протянувшуюся на десятки верст длинную цепочку земляного вала и массивных бастионов, которые окутывала густая белая пелена порохового дыма. Доносились слабеющие отзвуки орудийных выстрелов, которые тут же рассыпались продолжительным эхом. Затем показались крепостные стены с башнями, ограждавшими внутреннюю часть крепости с ее сердцем – старинным каменным кремлем. Со стороны реки Азов хранили две здоровенные каменные башни-каланчи, расположенные на противоположных берегах. Между ними была натянута толстая железная цепь, не подпускавшая вражеские суда к городу-крепости. Из высоких башен-каланчей в сторону реки смотрели десятки амбразур с орудиями впечатляющих калибров. Любое судно, которое посмеет только приблизиться к башням, сразу же станет мишенью для их пушек.

– Вот оно, змеиное кубло. Тьфу! Прости господи. – Капитан флагмана, Михей Никанорович, махнул рукой и тут же с ненавистью сплюнул. – Говорю, Лександра Данилыч, вон он, османский орешек. Поди, попробуй раскуси его. Горький орешек-то…

Я понимающе закивал. Даже мне, ничего не соображающему в фортификационном искусстве, крепость внушала уважение. Осаждающим предстояло пролить немало своей и чужой крови, прежде чем падут стены древнего Азова.

– Наши, похоже, уже давно грызут этот поганый орешек, – пробормотал я, вслушиваясь в участившиеся раскаты пушечных выстрелов. – Теперь и мы будем грызть его. Главное бы – не подавиться…

Задумавшись о том, что теперь делать дальше мне и моему отряду, я медленно рассматривал крепость и ее окрестности. Мой взгляд скользил по длинным, змеившимся перед земляным валом траншеям, бастионам с копошившимися на них османами, каланчам и развевающимся над ними османским стягам. «Дела у Петра, видимо, не очень. Османы дают им прикурить. Если сейчас предстану перед ясные очи государя, то пошлют меня, такого красивого, вместе с моими морпехами на штурм, как простую пехоту. А оно мне надо? Не надо! Морпехи – это не кувалда, чтобы ей долбить по каменной стене. Это скальпель, и работа ему требуется соответствующая!»

– А вот, кажется, и дело, достойное нас. Не знаю кто – Господь Бог, судьба или провидение, но нам явно дают шанс проявить себя, – вдруг улыбнулся я пришедшей мне в голову идее, уставившись на приближавшиеся каланчи. – Эти сторожевые башни сами напрашиваются, чтобы ими занялись добрые люди, – ухмыльнулся я. – Возьмем их, откроем проход по Дону и сможем подобраться к Азову со стороны реки. После же этот орешек расколется, как последняя гнилушка.

Довольно боднув головой воздух, я развернулся на месте. Шедшие за нашим броненосцем остальные суда не отставали, так же бодро стуча сотнями весел по речной поверхности. На их палубах были видны многочисленные фигурки солдат, предчувствующих скорый бой.

– Что ж, не будем никого разочаровывать. Слышь, Никанорыч?! – Я подошел к капитану, что-то бормотавшему себе в густую бороду. – Пришло время нашему дракону размяться. Что нахмурился? Не бурчи. Все будет путем. У броненосца шкура толстая. Ядрами только помнут. Давай правь на левую каланчу, что у крепости. Как ее возьмем, из правой турки сами сбегут. Резона в ней сидеть уже не будет. Только посередке не иди. Тут тебя с обеих сторон пощекотать ядрами могут.

Недовольный капитан, опасавшийся за свой чудо-корабль, чуть тронул штурвал, заставляя галеру вздрогнуть.

– Не сумлевайся, Лександра Данилыч. Сделаем как надоть. Чай разумение свово имеем, – забурчал старик-капитан. – Мы к бережку прижмемся, как несмышленыш к мамкиной титьке. А ядрами они пусть по нама пуляют. Пушкари османа и два раза пальнуть не успеют, как мы у их крыльца будем, – презрительно бормотал он, еще круче поворачивая штурвал. – Ты, Лександра Данилыч, иди-ка отседа к своим орлам. Поспешай.