Первые результаты этого появились лишь к исходу второго дня, когда начали подтягиваться мои первые невольные «разведчики». Один пришел чуть навеселе, второй злой и с подбитым глазом, третьего принесли. Главное же было в другом — я получил, пусть и достаточно условный, но расклад сил в Кремле. Москву, действительно, хотя и внешне это было не сильно заметно, разрывали на части несколько крупных боярских кланов, представители которых при случае могли даже и претендовать на сам царский трон. В итоге, получилась у меня такая картина…

Одной из самых влиятельных боярских династий оставались Шуйские, ведущих свое происхождение от сына Александра Ярославича Невского Андрея. Шуйские дали стране большое число талантливых военачальников (например, Михаил Васильевич Скопин-Шуйский), грамотных управленцев-организаторов (Василий Васильевич Шуйский) и хороших дипломатов (Иван Васильевич Шуйский). Обширные земельные владения рода, многолюдство зависимых от него людей, значительные доходы от многочисленных торговых городков и солеварен, по праву позволяли Шуйским свысока смотреть на представителей остальных родов. Правда, был за родом, а точнее за некоторыми его членами, был один грех — участие в боярском правительстве при малолетнем Иване Васильевиче и пренебрежительное отношение к царю-ребенку. За последнее трое из рода Шуйских и поплатились своими жизнями, растерзанные псами по приказу 13-летнего царя.

С Шуйскими соперничали Бельские, известный княжеский и боярский род, ведущих свое происхождение от великого князя литовского Ольгерда. Династия Бельских в пору своего расцвета довольно успешно соперничала с Шуйскими за власть в стране, что нередко выливалось в жестокие расправы над проигравшими оппонентами. Род известен также и тем, что «подарил» стране одну из знаковых фигур второй половины XVII века, Малюту Скуратова. Правда, сейчас их влияние уже было не таким, как еще двадцать-тридцать лет назад.

Вокруг этих двух соперничающих за влияние на царя родов крутилось и несколько десятков других — Шереметьевы, Воротынские, Трубецкие и другие, кто не мог похвастаться таким же богатством и знатностью. Поэтому они предпринимали просто титанические усилия, чтобы стать чуть ближе к трону.

Особняком у царского трона стояли Захарьины-Юрьевы. Это был в сущности не знатный, можно сказать, захудалый дворянский род, единственным богатством которого стала Анастасия Романовна, жена царя Ивана Васильевича. В это время, как сумели разузнать мои добровольные шпионы, возле трона вилась целая прорва родственников царицы, выпрашивавших для себя и земли, и казну, и должности.

— Ха-ха-ха, поздравляю вас, господин Ядыгар, вы попали в террариум! А учитывая благосклонность царя к моей персоне, на меня скоро обратят внимание и все они, — будущее мне рисовалось очень даже нерадостным. — Проклятье! Доживу ли я эти пять оставшихся дней?! Может и доживу, если как сыч продолжу сидеть в комнате и языком трепать лишнего не буду.

Проблема была в том, что Иван Васильевич вновь начал настойчиво интересоваться подробностями странной смерти своей матери. И мне чувствовалось, что на этот раз мне придется ему рассказать все, что я знаю. Знал же я очень даже не мало: и о неприглядной роли Бельских, и отравителях Шуйских. «Б…ь, едва я только голос про них подам, то «пиши пропало»… Не дай Бог, еще и Ваня где-нибудь что сболтнет. Меня же прямо в этих палатах спалят, как окорочек… Надо тянуть время. Пытаться заболтать Ване зубы новыми и новыми история и сказками. Глядишь и смогу протянуть до крещения. А там сделать шаг и я дома… Надеюсь…».

Собственно, этой тактики следующие дни я и старался придерживаться. Днем лишний раз не отсвечивал. Ни с кем старался не разговаривать. Если же, кто из окружения Ивана Васильевича цеплялся ко мне с вопросами, то старался отделываться от него лишь общими ответами и замудренными разсуждениями. Для царя же и его приближенных лиц каждый вечер я устраивал из своих рассказов едва ли не представление с пантомимами, разговорами на разные голоса. В один из вечеров, рассказывая о Маугли, я так вжился в роль неуклюжего медведя, Балу, что присутствовавшего здесь митрополита Макария едва кондратий не хватил. Не знаю, чего он так сильно взъярился, но получил я по хребтине его посохом довольно сильно. Царю же понравилось…

Последнюю ночь перед крещением я долго не мог уснуть. Волновался. Мысли о завтрашнем моем крещении все ни как не выходило у меня из головы. Назойливые мысли о прошлом, настоящем и будущем роились вокруг меня, снова и снова не давая погрузиться мне в сон. Едва же усталость срубила меня и я без сил упал на постель, как по коридору кто-то протопал и сразу же в мою дверь с силой застучали.

— Господин, господин, — из — за закрытой на засов тяжелой двери из массивных рубленных дубовых досок раздался знакомый голос моего телохранителя. — Откройте! — к моему удивлению, в голосе этого вечно невозмутимого как скала человека слышалась неподдельная тревога. — Беда, господин!

Чертыхаясь, я слетел с постели и, сшибая с пути массивный медный горшок, подбежал к двери. Еще мгновение ушло на то, чтобы сдвинуть в сторону здоровенную щеколду. Дверь тут же распахнулась, пропуская вперед Ису с таким выражением на лице, которого, признаюсь, я не видел даже в дни осады Казани.

— Что?

— Урусутский царь умирает, — сразу же выпалил татарин. — С самого утра занеможил…

От этой новости у меня едва челюсть не отвисла. «Урусутский? Ваня? Какая к черту смерть? Ему же еще лет двадцать куковать, кажется». Я не особо разбирался во всех перипетиях царствования Ивана Грозного и поэтому не знал о том, что в моей истории примерно в это время с царем приключиться странная болезнь. Этот малоизученный и очень подозрительный эпизод его царствования, мне был совершенно не известен, что собственно и стало причиной такой моей реакции. «Это я что-ли все поменял? Черт, черт, черт! Что же теперь будет?».

В растерянности я заметался по светлице, то начиная одеваться, то пытаясь что-то найти в бумагах у себя на столе. Такой же бардак царил в этот момент и в моих мыслях.

— Бояре съезжаются, — многозначительно пробормотал Иса, застыв возле окна, через которое он внимательно что-то или кого-то рассматривал. — С холопами. Что-то много их тут…, — он повернулся ко мне и после некоторого молчания добавил. — Слишком много холопов с оружием. Как бы чего не было, господин.

Я поймал угрюмый взгляд Исы, который явно намекал на возможный боярский переворот. Ему, долгое время прожившему и при дворе Крымского хана и при дворе Астраханского хана, были хорошо известны и кровавые стычки наследников за престол, и междоусобные войны между их сторонниками. «Воронье слетается и, значит, скоро грянет гром… А как же я? Мне надо в собор к иконе. Бежать туда прямо сейчас? А если это не та картина, тогда что? Черт, Ваню же просто убрать решили. Кто-то скорее всего пронюхал про то, что я ему рассказал про убийц его матери. Собственно, решив не ждать, когда придет Ваня и пооткручивает им бошки, они решили радикально решить эту проблему…».

Застыв на одном месте, я все перебирал вариант своих дальнейших действий. К сожалению, ничего радостного в своем будущем я не видел. Я, здесь в Москве, ноль без палочки. По существу, сейчас за мной ничего нет и никто за мной не стоит. Меня можно просто проигнорировать, а можно и на меня повесить что-нибудь, например, убийство царя. «Мать вашу, пучисты чертову! Эх, Ваня, Ваня, не мог подождать, пока я доберусь до иконы… Стоп! Какого черта я сижу здесь? Он же выкарабкаться может!».

От этой мысли, я подскочил с посетил и рванул к двери. В одно мгновение взобрался по крутой лестнице коридора, в конце которого едва не свалил с ног какого — то коренастого человека в рясе, шедшего рядышком с моим старым знакомым князем Курбским.

Человек в рясе оказался духовником Ивана Васильевича протопопом Сильвестром, по слухам пользовавшийся громадным влиянием на молодого царя и отличавшимся редким миролюбием и спокойствием. Последнего, правда, я в его взгляде, быстро брошенным на меня, и близко не увидел.