— Чего-о? – Я поднялась с корточек и на всякий случай приметила краем глаза путь к отступлению через сиреневые кусты. – Дурак, что ли? Каким ещё трупом?

— Мы играем, - объяснил Сашка. – Я Шерлок Холмс, понятно?

— Нет, - сказала я.

— А, ну да, ты же ещё маленькая, - спохватился Сашка.

— Сам ты маленький! Я первый класс закончила, к твоему сведению.

— Ну, да. Я и говорю… В общем, Шерлок Холмс – это такой сыщик, понятно?

Я хмуро кивнула и сказала, что понятно. Хотя на самом деле со словом «сыщик» в моём представлении было связано только зубастое чудовище в клетчатых штанах из второй серии «Бременских музыкантов».

— Ну, вот, - обрадовался Сашка. – Я сыщик и должен расследовать убийство. Убита молодая прекрасная леди. Ну, в смысле, девушка.

— Молодая и прекрасная? – заинтересовалась я.

— Вот именно, - подтвердил Сашка. – И Шерлок Холмс должен найти убийцу. На самом деле он уже знает, кто убийца… это, конечно, профессор Мориарти… Но всё равно – знать мало. Профессора Мориарти же надо ещё и поймать.

Всё перепуталось в моей голове. До сих пор я думала, что профессор – это очень приличный, хотя и довольно беспомощный в быту человек, который, как правило, занят только своими научными изысканиями. Изредка его, правда, насильно вывозят куда-нибудь в Южную Африку, берут там в плен, продают в рабство, но он и в этих тяжёлых обстоятельствах остаётся верным себе и продолжает интересоваться исключительно положением небесных светил или видами редких насекомых. Но то, что профессор в некоторых случаях может быть и безжалостным убийцей - это было для меня новостью.

— Короче говоря, - вдохновляясь, пояснял мне Сашка, - ты будешь лежать на траве, вся в крови…

— В какой ещё крови? – встревожилась я.

— Я помаду губную водой развёл, очень натурально выглядит. Ты не бойся, она хорошо отмывается.

Идея с помадой мне не очень понравилась, но делать было нечего.

— Ладно. Только платье, чур, не пачкать. И лежать в траве я тоже не собираюсь. В траве холодно, можно простудиться. И бабушка из окна может увидеть.

— Ну… можно и не на траве, - согласился Сашка. Он был на всё согласен, лишь бы не упускать такой чудесный труп. – Мы могли обнаружить твоё тело на скамейке. Ты сядешь вон туда, на скамейку, откинешься на спинку… Можешь закрыть глаза, а можешь не закрывать – трупы бывают и с открытыми глазами. Главное – не двигайся. Просто сиди и молчи.

— Просто сидеть и молчать скучно, - вздохнула я.

— Я понимаю, - посочувствовал Сашка. – Но что делать? Труп обязан молчать и не двигаться, на то он и труп. Но это же недолго. Я всё быстренько расследую, а потом – иди себе спокойно, ковыряйся в своих грядках. Ну, чего, согласна?

— Ладно. – Я ещё раз вздохнула, вытерла о платье ладони, испачканные землёй и травяным соком, и пошла к скамейке.

Не помню, как меня мазали помадой, не помню, что говорил Шерлок Холмс своему другу доктору Уотсону над моим трупом (именно Уотсону, поскольку фильм «Шерлок Холмс и доктор Ватсон» тогда ещё, кажется, не вышел на экраны). Но хорошо помню, что в глубине души я была польщена тем, что большие ребята взяли-таки меня в свою игру. Пусть бессловесным трупом – неважно. К любой роли, какой был они ни была, надо относиться серьёзно. И я добросовестно таращила неподвижные глаза в небо и старалась дышать как можно незаметнее, пока Шерлок Холмс бегал вокруг скамейки с лупой, а доктор Уотсон бегал за ним и отпускал глубокомысленные замечания. А потом они оба куда-то убежали, оставив меня на скамейке и не дав никаких указаний по поводу того, что же мне делать дальше. Очевидно, игра ещё продолжалась, и я ещё могла им понадобиться в качестве мёртвого тела. И я осталась сидеть на скамейке.

Сидеть неподвижно было совсем не трудно и не так уж скучно, как я думала вначале. Наоборот – я как-то на удивление быстро свыклась со своим новым состоянием и уже смотрела на мир, как сквозь прозрачное, но непробиваемое стекло. Мир был по одну сторону этого стекла, а я – по другую. Какие-то малыши в панамках возились и дрались в песочнице, бабушки сидели на другой скамейке, напротив моей, и со вкусом перемывали кому-то кости, кот тайком рыл себе ямку в песке, чтобы туда пописать, цвели одуванчики, мурлыкали и стонали голуби… Но всё это было где-то там. Отдельно от меня. Как на экране в кинотеатре. Я больше не могла присоединиться ко всему этому, как бы мне ни хотелось. Я была НЕ ЗДЕСЬ, хотя всё отчётливо видела и понимала. Более того: я всех их видела, а они меня – нет.

Странное чувство тоскливого, беспредельного, безрадостного освобождения накрыло меня с головой, как волна, так что я едва не задохнулась. Всё, что минуту назад было важным и интересным, стало вдруг далёким и безразличным. Можно было не переживать из-за завтрашних уроков. Не потому, что конец четверти и конец года. А потому, что КОНЕЦ ВСЕГО. И наплевать, что платье всё-таки испачкалось в этой чёртовой помаде. Потому что ругать за это меня уже никто не будет. И завтра я это платье уже не надену. И послезавтра не надену. И НИКОГДА не надену. И это не плохо и не хорошо. Просто – так уж получилось, и ничего с этим уже не поделаешь. Ничего. Совсем ничего.

Я замычала от острой, режущей по сердцу тоски, но сдержалась и не заплакала – ведь мёртвым не положено плакать. И где же, в конце концов, этот проклятый Шерлок Холмс с его идиотским доктором Уотсоном? Может, они вообще про меня забыли? Ну, да. Скорее всего, так и есть. Забыли, сволочи… Но даже если и не забыли – что это меняет, в конце концов? Я вспомнила рассказ писателя Пантелеева про какого-то мальчика, который во время игры дал честное слово, что не уйдёт со своего поста, и так и не ушёл до поздней ночи, пока какой-то случайный прохожий не привёл военного, чтобы тот дал ему новый приказ: покинуть пост. Хорошо было этому мальчику - любой военный запросто мог освободить его от данной клятвы. А кто освободит меня? Ведь если человек умер – это же навсегда. И пусть Шерлок Холмс десять раз найдёт и покарает моего убийцу, меня-то он этим не спасёт. Меня ВООБЩЕ УЖЕ НИКТО НЕ СПАСЁТ!

Так я сидела и, холодея от тоски и безысходности, осознавала необратимость смерти и ненужность мёртвых – живым. И почти не заметила, как рядом со мной, на ту же скамейку, присел незнакомый большой мальчик в круглых профессорских очках.

— Ты – труп молодой леди? – деловито осведомился он.

— Да, - сказала я, сразу догадавшись, кто со мной говорит. – А ты – профессор Мориарти?

— Он самый, - кивнул мальчик.

— А что, тебя тоже убили? – с надеждой спросила я.

— Нет, - ответил профессор, протирая очки. – Так быстро нельзя, чтобы с первой же игры убивать главного злодея. Так неинтересно.

— Значит, ты живой? – вздохнула я. – А почему ты тогда со мной разговариваешь? Разве можно с трупом разговаривать?

— Вообще-то некоторые пытались, - засмеялся профессор, водружая очки на место. – Было даже такое увлечение – спиритические сеансы. Абсолютно ненаучная дребедень, конечно, но когда-то, ещё до революции, когда было много суеверий… кое-кто в это верил. Чушь, конечно… Ты не устала тут сидеть? Печенья хочешь?

Он высыпал в подол моего и без того уже безнадёжно выпачканного платья крошки земляничного печенья с изюмом, потом достал из кармана бутылку воды и тоже протянул мне.

— Надоел этот Шерлок Холмс до чёртиков, - доверительно объяснил он мне, пока я ела и пила. – Некогда спокойно посидеть и подумать. Меня тут одна проблема заинтересовала. Ты про планету Фаэтон что-нибудь слышала?

— Фаэтон – сын Солнца! – невпопад предположила я.

— Точно. Молодец. Фаэтон, сын Солнца – это древняя легенда. Но у всякой легенды есть какая-то реальная, научная подоплёка. Так вот, планета Фаэтон…