— Это не ерунда. Я устала…

— Ну, тут ничего не поделаешь, надо потерпеть. Ты же не хочешь стирать в реке…

Хотел добавить еще про рожать, но внезапно отчего-то смутился и остановился. Вдруг представил Яру беременной. Испытал странное ощущение, которому не смог сразу подобрать название. Что за чушь? Прав Сокол: она еще совсем ребенок.

— Чего не зашла поздороваться? — спросил он, чтобы уйти от опасной темы.

— Я к тебе стучалась, но тебя в кабинете не было, — ответила Яра.

Грач взглянул на нее сверху вниз. А ведь и правда устала. И настроение хуже некуда. А он — за булочками. Вот как ее сейчас бросить?

— Через сколько Настя освободится?

— Через полтора часа.

— А зачем так рано приехала? — удивился он.

— Не рассчитала время, — мрачно ответила Яра и спустила ноги со скамейки.

Грач ей не поверил. Как можно ошибиться на два часа? Яра тем временем с каким-то особым ожесточением запихала учебник в рюкзак и встала, набросив его на одно плечо.

— Пойду погуляю пока, — сказала она. — До завтра.

И снова этот взгляд. Впору бежать. Но во всем ее виде было что-то болезненное, и Грач осознал, что этой бой он проиграл.

— Пошли мороженое есть, — предложил он. — Отметим твои тройки.

Яра замерла, осмысливая предложение, а потом наконец-то улыбнулась, и это было так, словно солнышко показалось из-за туч.

— Как в детстве? — спросила она.

— Как в детстве, — кивнул он.

Когда она была совсем маленькой и ее оставляли на его попечение, Григорий временами водил ее в парк есть мороженое. Потом она пошла в школу, и эта их традиция сошла на нет. Но вот теперь, когда они брели, перешагивая — он — и перепрыгивая — она — через ручьи и лужи и месиво из воды и снега, ему показалось, что этих походов не хватало им обоим.

— Какое? — спросил Грач, когда они наконец всеми правдами и неправдами дошли до парка и пробрались к ларьку с мороженым, стоящему на небольшом островке суши посреди огромного моря воды. В лотках за стеклом было мороженое всех вкусов и расцветок. Он уже присмотрел себе манговое с черникой.

Яра обвела прилавок взглядом на сотый раз и неуверенно выбрала:

— Пломбир с черным шоколадом. И орешками пусть посыпят.

— Тебе ложку взять?

— Не-а. Пусть в рожок положат.

Нет так нет. Себе Грач ложку конечно же взял: сложно есть мороженое иначе, будучи обладателем такой бороды, как у него.

Самая чистая лавочка стояла на очередном островке посреди очередного моря. Грач перешагнул, но неудачно, в самый последний момент наступил в снег, а под ним оказалась вода, ботинок погрузился в месиво с противным чавканьем. Он поспешно отдернул ногу и по ощущениям попытался понять, промочил обувь или нет. Вроде нет.

Яра неуверенно топталась на той стороне лужи.

— Руку давай и прыгай, я поймаю, — предложил Григорий, протянув ладонь.

И тут же понял, что сделал, но идти на попятную было уже поздно, как он теперь ей объяснит, почему передумал? Яра неуверенно взглянула на его руку и спустя небольшое промедление вложила в его пальцы свою ладонь, затянутую в перчатку. В отличие от шапки, перчатки она носила всегда. Прицелилась и прыгнула, но поскользнулась на мокром льду, неловко взмахнула рукой с зажатым в ней рожком с мороженым. Спасая ее от падения, Грач резко дернул ее на себя, и, явно не готовая к этому, Яра полетела вперед и врезалась ему в грудь. Замерла, не торопясь отодвигаться. Слишком близко. Большой пушистый помпон на шапке уткнулся ему в нос. Сердце пропустило удар и тут же забилось быстрее. Грач поспешно сделал шаг назад. Нужно было срочно перевести все в шутку, не дать этому происшествию принять хоть какое-то серьезное значение.

— Мороженое цело, или плыть за новым? — поинтересовался он, садясь на лавку.

— Цело, — тихо ответила Яра и, не смотря на него, села рядом.

На ее щеках играл слабый румянец. Боги… Пусть это будет лишь игрой его воображения.

— Ну и прекрасно, — ответил Грач, отводя глаза. — А то, судя по глубине здешних вод, тут вполне могут водиться акулы. Рискую не доплыть…

Она засмеялась, и у него от сердца отлегло. Вроде обошлось. Больше такой оплошности он не допустит.

Они сидели на лавочке, ели мороженое и наслаждались теплыми лучами весеннего солнца. В ветвях деревьев щебетали птицы. Так упоительно пахло весной. Яра сняла перчатки, положила рядом с собой.

И внезапно ему вспомнилось, что когда он приходил сюда с ней маленькой, местные бабушки любили поумиляться на такого ответственного и заботливого «папу». Тогда это его смешило. Сейчас ужаснуло. А ведь и правда, наверное, со стороны они вполне могут сойти за отца и дочь… Боги, как же он умудрился в это вляпаться? И как ему с этим быть? Перестать с ней общаться? Так нельзя. Обидит. А может быть, если сделать вид, что ничего не происходит, оно пройдет само собой и не оставит следов? Как ветрянка в детстве. Правда вот говорят, в более взрослом возрасте она может быть смертельно опасна, а он ею так и не переболел…

— Я, наверное, в мае не смогу ходить на тренировки, — вдруг подала голос Яра. — Там репетиторы и все такое…

— Конечно, — поспешно согласился Грач: вот и решение подоспело. — Я все понимаю.

— Но в следующем году ты же продолжишь со мной заниматься?

— А ты уверена, что оно тебе надо?

— Да!

Слишком поспешно. Сама почувствовала, ссутулила плечи, явно смутившись. «Яра! — хотелось закричать ему. — Не надо, не смей! Я переболею этим за нас двоих! Не влезай в это, не усложняй все!»

— Да, мне бы хотелось, — повторила она.

— Значит, буду.

До сентября еще дожить надо. Все может поменяться. И ее намерения в том числе. Отчего-то от этой мысли стало горько. И почему все не может быть как прежде?

— Можно я просто так буду заходить? Поздороваться?

Яра повернулась к нему, и Грач не удержался, фыркнул. У нее весь нос был в мороженном.

— Яр, ну ты как поросенок! — засмеялся он.

Она вспыхнула, и Григорий немедленно укорил себя за бестактность, но забрать сказанное назад уже было нельзя.

— У тебя нос в мороженом… — пояснил он. — Дать платок?

— У меня влажные салфетки есть, — ответила Яра, и ему показалось, что голос у нее дрогнул. Но ведь показалось же, правда?

Она вытерла нос и совершенно кощунственно выкинула в урну салфетку вместе с недоеденным вафельным рожком.

Надо было идти обратно. Ей к маме. Ему работать.

— Полегчало хоть чуть-чуть? — спросил Григорий.

Яра кивнула, а потом, все так же не глядя на него, протянула в его сторону свой кулачок. Грач широко улыбнулся и шутливо ударил по нему своим. Этому его, кстати, научила она, правда, ей было тогда лет шесть, и в ее группе в детском саду была мода на особые приветствия.

— Спасибо, — поблагодарила она. — Вкусно было.

— Ну и хорошо, — вздохнул Грач. — И правда, Яр, не волнуйся, все у тебя будет замечательно. Все сдашь, везде поступишь.

— Обещаешь?

— Да.

— Ну, раз уж Григорий Михайлович обещает мне…

— Яра.

— Все-все, молчу…

— Вот и правильно. Пойдем?

Яра с тоской оглядела лужи на предстоящем им пути, и Грач подумал, что будь она поменьше, он бы посадил ее себе на шею: пусть развлекается, пока он мочит ноги. А потом понял, что и сейчас вполне мог бы подхватить ее на руки. Ну что она там весит? Как воробушек… А воображение уже поспешно дорисовало все остальное: ощущения от тяжести ее тела на его руках, и прижатой к его груди щеки, и серые глаза, которые могли бы оказаться так близко...

Черт!

Григорий с трудом удержался, чтобы не выругаться.

— Все, Яр, пошли, — бросил он, поспешно подскакивая.

Убедить Сокола, что ей и в апреле тренировки ни к чему. Не видеться с ней как можно дольше. Незачем ей встречаться со старым извращенцем, который не может держать в узде свою фантазию. Стыд-то какой!..

И он рванул вперед, не замечая особо, куда и на что наступает. Яра послушно подхватила рюкзак и перчатки и пошла следом. И все равно догнала его.