— Твоя золотая рыбка сдохла еще на новогодних каникулах, — усмехнулся Сокол, — так что не надо тут сказки рассказывать, что тебе нужно кормить домашнее животное. Да погоди ты, я ж еще ничего не подписал. Торопыга… Насть, где у нас ручка?

— В гостиной посмотри.

Финист поднялся и вышел с кухни, прихватив с собой стопку бумаг. Настя вытерла руки о фартук, пробормотала что-то о том, что сам он ручку не найдет, и унеслась следом.

На кухне воцарилась тишина. Яра все так же смотрела в столешницу, Григорий мельком глянул на нее и перевел взгляд в окно.

— Как дела? — наконец спросил он.

— Это не обязательно, — горько и едко ответила девушка.

— Что не обязательно? — недоуменно свел брови он.

— Не обязательно делать вид, что тебе интересны мои дела, — пояснила она.

Голос предательски дрогнул.

— Яра, я…

Яра подняла глаза, в них стояли слезы и читалась жгучая мучительная обида.

— Два месяца прошло! — шепотом воскликнула она. — Сейчас конец февраля! И ты все это время молчал! А теперь тебе интересно, как мои дела? Да прекрасно! Живу и радуюсь!

Она отставила почти нетронутую тарелку и вскочила со стула.

— Яра… — подался вперед Григорий, но она не дала ему сказать.

— У тебя нет права спрашивать, как мои дела! — всхлипнула она. — И нет права заявляться в этот дом и сидеть на этой кухне. Да ты…

Лицо задрожало, несколько слезинок скатилось по щекам, Яра даже не попыталась их вытереть.

— Сообщение! — шепотом закричала она и наконец заплакала. — Ты прислал мне сообщение! Да я тебя ненавижу!

— Яра, пожалуйста, я должен объясниться. Я очень виноват перед тобой, я…

— Виноват в чем? — раздался от двери ледяной голос Сокола.

Яра и Григорий синхронно вздрогнули и посмотрели в его сторону. Финист стоял прямо, скрестив руки на груди, и от всей его мощной фигуры тянуло холодом. За ним, прижав кулак ко рту, стояла Настя. Яра еще раз всхлипнула и забегала глазами по кухне, будто ища что-нибудь, что могло бы сейчас ее спасти. Григорий же неожиданно успокоился, словно обрадовавшись, что его наконец-то поймали с поличным и больше не нужно прятаться. Он спокойно встал со своего стула и уверенно произнес, глядя Соколу в глаза:

— Я поцеловал Яру. На новогоднем корпоративе.

В наступившей тишине было слышно, как задребезжал лифт в подъезде. Настя подняла было руку, чтобы взять мужа за плечо, но передумала, убрала.

— Еще раз, — переспросил Сокол.

— Я поцеловал Яру на новогоднем корпоративе, — повторил Григорий, на шее дернулась жилка, — и…

— И не переживай, папа, — перебила его Яра и процедила сквозь зубы со странной, не свойственной ей интонацией, явно цитируя, — ему очень жаль, он был пьян, и больше такого не повторится.

Сокол шумно выдохнул. Его ладони сжались в кулаки, глаза прищурились и потемнели, на щеках заходили желваки. Яра, не привыкшая видеть отца в гневе, невольно сделала шаг назад, а Грач наоборот машинально подался вперед, чтобы заслонить ее.

— Яра, в комнату! Живо! — рявкнул Финист.

— Но!.. — воскликнула было девушка, но Настя из-за плеча мужа поспешно замотала головой, и Яра, кинув взгляд на Григория, прошмыгнула мимо отца и унеслась вперед по коридору. Хлопнула дверью.

— Теперь ты, — произнес Финист так, будто готовился зачитать смертный приговор. — Как ты посмел?

Григорий молчал, хотя, надо отдать должное, взгляд не отвел.

— Финист… — попыталась было Настя, но он щелкнул пальцами, и она не стала продолжать.

— Я доверил тебе свою дочь, а ты… Через четыре дня я возвращаюсь на работу. Тогда и поговорим. А теперь вон из моего дома.

Григорий молча кивнул, прошел мимо него, обулся, схватил пуховик и вышел за дверь. Финист повернулся, намереваясь идти к Яре, но Настя перегородила ему дорогу.

— Не нужно сейчас к ней ходить, — попросила она.

Финист нахмурился, Настя видела, что он все еще в бешенстве.

— Я… — начал было он, но осекся, встретившись взглядом с женой. Она смотрела устало и грустно. — Ты вообще понимаешь…

— Больше, чем ты думаешь, — ответила Настя. — А теперь дай мне пройти на кухню. В отличие от вас я не поела. И не порти мне ужин, пойди полетай, выплесни злость.

Сокол рыкнул и метнулся по коридору. Снова хлопнула дверь, только на этот раз в их спальню.

Настя прошла на кухню, убрала со стола лишние тарелки, взяла чистую вилку и села на место дочери, пододвинув к себе ее порцию. Пельмени вышли вкусные. Она ела, прислушиваясь к тишине в квартире, и думала о том, как все циклично в этой жизни: и чувства, и грабли.

2.

Настя помялась перед дверью, собираясь с духом, и постучалась.

— Я не хочу разговаривать, — отозвалась Яра.

— Это я, — осторожно позвала Настя.

— Мама? Входи, — разрешили из-за двери.

В комнате было темно. Дочь нашлась за столом, выхваченным из общего мрака кругом света от настольной лампы. Она раскачивалась на задних ножках стула, уперевшись одной ногой в столешницу, и рисовала что-то отрывистыми движениями карандашом в скетчбуке. Настя подошла ближе, и Яра закрыла блокнот.

— Я тебе поесть принесла, — вздохнула Настя.

Она поставила тарелку с пельменями на стол, но Яра даже головы не подняла.

Настя села на кровать, провела рукой по пледу, который сама же когда-то и связала, оглядела комнату. Та все еще хранила в себе следы ее маленькой девочки: любимая мягкая игрушка Яры в виде плюшевого сокола, кукла, подаренная ей Финистом на шесть лет, прикрепленная к ручке шкафа связка фенечек, которые та без устали плела, когда ей было десять. Полка с книгами: тут все еще стояли несколько из тех, что Настя читала дочери, когда та была крошкой. Они кутались в плед и хихикали, Финист заходил в дверь и притворно сердился: «Девочки, вы вообще спать собираетесь?» Эта маленькая девочка выросла, исчезла, осталась только в ее памяти, и теперь эта комната несла в себе доказательства того, что она больше ей не принадлежала. Стереосистема, боксерская груша, плакаты с неизвестными Насте личностями…

Понимал ли Финист, о чем просит, когда просил у нее дочь?

Вряд ли.

— Твой отец очень любит тебя, — снова вздохнула Настя. — И порой эта любовь заслоняет ему рассудок. Знаешь, я ведь увидела и услышала вас одновременно с ним, и из коридора вся эта сцена выглядела не очень. И твои слова, конечно, ситуацию не улучшили.

— Я себя ненавижу за это, — пылко прошептала Яра. — Зачем я это сказала?! Мне вдруг так захотелось, чтобы папа накричал на него, чтобы он защитил меня… А теперь я так жалею…

Она заплакала, Настя протянула к ней руки, и Яра с готовностью бросилась к ней, спряталась у нее в объятиях. Она была такой маленькой, такой хрупкой, и Насте отчаянно хотелось спрятать ее, защитить от этого мира. И ее остро ранило понимание того, что она никогда не сможет этого сделать. Яра выросла, и Настя больше не могла водить ее за ручку и ревностно следить за тем, чтобы никто на детской площадке не стукнул ее по лбу пластмассовой лопаточкой. Но разве не в этом была суть взросления: стать свободной, научиться жить самостоятельно. Настя погладила ее по голове.

— Поплачь, поплачь. Станет легче. Все наладится, вот увидишь. Все всегда налаживается.

Яра замотала головой с дикой уверенностью человека, которому девятнадцать и который точно знает, что его мир рухнул и больше никогда не поднимется из руин.

— Расскажешь? — спросила Настя.

Яра еще пару раз всхлипнула, обняла ее за талию, положила голову ей на колени. Насте едва ли не выть хотелось. Финист делал точно так же, когда, иногда сам не сознавая, искал у нее поддержки и защиты.

— Он ушел с корпоратива, — всхлипнула Яра, — а я заметила и пошла за ним. Догнала в коридоре. Мы поговорили немного. А потом… Это даже не он поцеловал, мы как-то оба, я не была против, правда, он меня не принуждал… Но потом он просто сбежал, даже не сказал ничего… А утром прислал мне сообщение… что ему жаль, что он был пьян и больше такого не повторится… И все…