Ему снова захотелось уйти. Ничего не объясняя и навсегда. Он не был уверен, что готов со всем этим связываться. Есть раны, врачевать которые слишком долго и сложно, и не всегда есть шанс на выздоровление. Все вначале полны энтузиазма, но мало кто действительно проходит этот путь до конца, ибо никогда не знаешь, насколько затянется лечение. Но в груди неприятно ныло от холода, а единственный источник тепла сейчас сжимался в его руках и смотрел на него с таким отчаянием… И Кощей вдруг вспомнил мать. Всю свою жизнь она избегала мужчин, но что, если втайне от самой себя все-таки ждала кого-то, кто бы пришел и вырвал ее из самого страшного дня в ее жизни.

А что, если боги таким образом предлагали ему почистить карму? Кощей мог сколько угодно презирать человека, изнасиловавшего его мать, и делать вид, что не имеет с ним ничего общего, но все равно оставался его сыном и никогда не забывал об этом. А судьба – девка непредсказуемая и любит позабавиться за счет других.

И шансы что-то исправить в этой жизни выпадают не так уж и часто.

– Давай ложиться спать, уже одиннадцать часов, – вздохнул он. – И если рассчитываешь на совместные завтраки, лучше оставайся ночевать у меня. Я рано встаю, и от тебя мне все равно придется уезжать.

Василиса медленно кивнула, шаркнув макушкой по его подбородку. Потом подняла на него глаза.

– Ты так и не сказал, что я сделала не так, – напомнила она. – Мне нужно знать, если мы сейчас продолжим…

– Мы не продолжим, – резко оборвал ее Кощей.

– Я тебе совсем не понравилась?

Боги… Что это? Женское тщеславие? В такой момент? Вот тебе: насилуешь – сволочь, не насилуешь – получаешь такие вопросы.

– Если бы ты мне не нравилась, я бы не вернулся, – вздохнул он и тут же осознал, что это правда.

А иначе с чего бы вообще ему вздумалось нарушать столько правил и нестись через полгорода? Нет, определенно, пора задуматься о том, чтобы лучше контролировать ситуацию. Вот завтра утром он этим и займется, а сегодня слишком устал.

– Я не об этом… – Она спрятала лицо у него на груди и добавила неожиданно решительно: – Если тебе что-то нужно в постели, ты скажи.

Если ему что-то сейчас и было нужно, то это пойти и побиться головой о стену.

– Нужно, нужно, – ответил Кощей, старательно игнорируя возникшую потребность. – Ты.

– Тогда почему?..

– Не твое тело, а ты, – уточнил он. – Проблема в том, что я тебе в постели сейчас необходим исключительно в качестве плюшевого мишки. Безопасного и мягкого. Только для объятий. Вот и пошли, буду изображать. А как действительно захочешь меня, тогда и поговорим.

Наверное, ему следовало сказать это мягче, но он все еще был слегка зол и немного напуган.

Но Василиса вдруг рассмеялась.

– Что такое? – не понял он.

– Плюшевый мишка из тебя как из меня Лебедь, – всхлипнула она. – И спасибо, что вернулся…

И он наконец-то снова ощутил волну тепла, согревшую его изнутри.

Странно было просто лежать с ней в одной постели. Кощей уже и не помнил, когда в последний раз просто спал с кем-то рядом. Наверное, с Марьей, но все воспоминания о ней были окрашены в черные тона ее предательства и не приносили ничего, кроме горечи. Ему казалось, что, когда Василиса погасит свет и ляжет к нему, так или иначе, придут ассоциации. Но этого не случилось. Василиса ничем не напоминала ему Марью. И ощущать ее рядом было приятно.

Вопреки его ожиданиям Василиса не стала просить, чтобы он ее обнял. Она легла на соседнюю подушку, лицом к нему, и в темноте Кощей ощутил ее взгляд. Он мог видеть и без света – совсем простенький заговор, – но отчего-то не захотел. А потом почувствовал, как она нашла под одеялом его ладонь, сжала в своей. И ему показалось, будто неудобный диван обратился в горячую ванну.

– Когда только попала сюда, все мучилась – не могла спать, – прошептала Василиса. – Меня пугал шум дороги, из общежития его хорошо слышно. А потом поняла: либо привыкну, либо сойду с ума. И привыкла. А ты? Тебя напугали машины?

– Я пришел в этот мир задолго до того, как здесь появились машины, – ответил Кощей отчего-то тоже шепотом. – Было время, когда он мало отличался от Тридевятого. А потом тут грянул промышленный переворот, и я стал наведываться сюда чаще. Интересно было смотреть на то, как разнятся ожидания и результат… Но это долгая и отчасти скучная история.

– Нет, расскажи.

Одеяло пересекал косой луч света из окна. Василиса зачерпнула его ладонью, будто воду, поднесла к губам, подула, и он светлячками разлетелся по комнате.

Прошло больше месяца, а Кощей до сих пор помнил их полуночный разговор. Он рассказывал ей простые вещи, которые, однако, не рассказывал никому, потому что не с кем было ими делиться. Говорил и говорил, понимая, что не хочет останавливаться. Простой разговор внезапно оказался для него куда важнее и интимнее, чем самый умопомрачительный секс.

Что ж. Он хотел близости. И той ночью он ее получил.

Василиса вымыла руки, ополоснула лицо, тщательно вытерлась полотенцем и посмотрела в зеркало. Улыбнулась себе. Отражение улыбнулось ей в ответ. После прогулок в лесу она всегда чувствовала себя умиротворенно. Она вышла из туалетной комнаты на первом этаже и прошла на кухню, чтобы оттуда попасть на задний двор.

Ей нравился дом Кощея. Он был просторным и светлым, но не настолько большим, чтобы перестать быть уютным. Высокий сплошной забор скрывал их от любопытных взглядов. Громко пели птицы – их хорошо было слышно в тишине поселка. Здесь у Василисы получалось отдыхать и ни о чем не думать. Здесь она чувствовала себя в безопасности.

Прямо как с его хозяином.

«Как ты с ним работаешь?» – спросила ее как-то Настя. «Спокойно», – подумала тогда Василиса. Быть с Кощеем оказалось так же, как и работать с ним, – спокойно. Волна чувств поднялась, а потом опрокинулась, растеклась тихим озером, на берегу которого наконец-то можно было перевести дух. Василиса наслаждалась постоянством и предсказуемостью их общения. После бесконечных войн с Иваном, когда любое слово могло положить начало очередному сражению, простая возможность быть рядом и не задумываться о том, что говоришь, не бояться в любой момент услышать гневный окрик приводила ее в состояние едва ли не утопического счастья. Хотя, конечно, нельзя сказать, что она совсем не следила за тем, что говорила, и совсем не ждала окрика – слишком сильна оказалась привычка. И тем не менее с ним было легко. Легко быть самой собой. Она взяла за правило не притворяться. Либо Кощей принимает ее такой, какая она есть, либо они расстаются. И так хорошо это оказалось! Не нужно было изображать кого-то. Подстраиваться. Продумывать и просчитывать. И все сэкономленные на этом силы можно было потратить на то, чтобы наслаждаться жизнью.

На заднем дворе Кощей, скинув кофту, рубил дрова, чтобы затопить баню. Двор был просторный, только пустой. Увидев его впервые, Василиса подумала, что здесь можно было бы разбить сад. Да и вдоль дорожки, ведущей от калитки, хорошо бы смотрелись цветы. Ах, мечты, мечты…

Она присела в плетеное кресло и принялась разглядывать Кощея. В том, что он делал, было нечто простое и хорошо знакомое, а оттого особенно приятное ей. Она вообще заметила, что Кощею нравится физический труд и он никогда не использует магию, если мог сделать все сам. Он с большой охотой готовил еду – и готовил прекрасно! – убирал снег, рубил дрова. И это доставляло ей отдельное удовольствие. Она была убеждена, что мужчина должен не только уметь работать руками, но и любить это делать.

Кощей не был красив в том смысле, какой обычно вкладывали в понятие мужской красоты в ее родном Тридевятом. Богатырским размахом плеч он похвастаться не мог. Как и точеными чертами лица, волевым подбородком и ясным взором. Но Василисе нравилось на него смотреть. Худощав, зато подтянут, мышцы выделяются не сильно, но стоит ему напрячься, как они проступают рельефом. Когда два месяца назад она сказала, что у него красивые руки, то не покривила душой.