— Я хочу, чтоб ты был с семьёй…

— В СССР, пока он не рухнул, это невозможно. Сейчас ты лети ко мне. А дальше будем перемещаться и выбирать где лучше.

— Это ты всегда выбираешь…

— Как Маша?

— Ждёт папу. Спрашивает каждый час. Звони!

Не ободрила. Я пересчитал оставшиеся марки, истратил их на газировку и пошёл к Киму, ожидавшему у такси в аэропорт. В ожидании рейса набрал офис сенатора. Ответил женский и очень знакомый голос.

— Джей! Рад тебя слышать. Это Валерий Матюшевич из Советского Союза. Помнишь весёлый перелёт в Лондон?

— Валери… Мой Бог! Где ты?

— В аэропорту. Жду рейса Вена-Нью-Йорк. Сбежал и запросил в американском посольстве политическое убежище. Сенатор обещал поддержку, пока не растаяла его благодарность. Ну и тебя рад услышать, при случае — увидеть.

— Секунду… Ты — суперчемпион и одновременно политический невозвращенец? Грейт! Одно совместное выступление Венса по Си-Эн-Эн, и ты — в шоколаде. Когда прибывает твой рейс? Сразу пересаживайся в самолёт до Ди-Си. Встречу, размещу близ Вашингтона. Я ведь помню, чем тебе обязана…

— Не стоит благодарности. Со мной, кстати, тренер. Найдётся для него палатка и спальный мешок?

— Палатка в «Хилтоне» устроит? Тебя повезу домой, пусть муж видит героя, вернувшего мать его детей на землю живой и здоровой.

— Взревнует, нет? Лечу!

Полёт с одной промежуточной посадкой прошёл без осложнений и приключений, даже без турбулентности, пересадка тоже, в Вашингтоне Джей, сопровождавшая босса, прорвалась прямо к трапу на лётное поле.

Вышло замечательно, кроме одного — Вика с Машей остались в Минске. И это «но» испортило всю малину.

Госдеп не снял сливки с моего побега, зато Венс оторвался по полной. Светили софиты, стрекотали камеры, изощрялись в остроумии интервьюеры, я отвечал на вопросы, старательно не выпрыгивая за рамки, установленные парнями с чистыми руками и холодным сердцем… или как-то у орлят Дзержинского иначе. О них начал думать как об отрезанном ломте, хоть, на самом деле, мне сохранено капитанское звание, пусть — в тайне, придёт срок, вырасту до майора, и где-то накапливается денежное содержание за годы спецкомандировки, оно, правда, скоро рассыплется в труху как весь СССР и его денежная система.

— У вас осталась в СССР семья? — первый человечный вопрос задал британец из Би-Би-Си.

— Увы — да. Не смог вывезти жену и двухлетнюю дочь. Пользуясь этой сценой, заклинаю власти США быстрее оформить мне пребывание, чтоб мог отправить вызов в СССР. Молюсь, чтоб он попал на стол порядочному офицеру КГБ, и тот не препятствовал отъезду. Виктория! Мария! Я люблю вас! Кричу с другого континента и надеюсь: вы услышите! Приезжайте! Свободный мир ждёт вас!

Дальше посыпалось всяко-разное о боксёрской карьере, отвечал уклончиво: конкретных планов нет, открыт к любым разумным предложениям, надеюсь сразиться с сильнейшими тяжеловесами-профессионалами США и всего мира как сильнейший любитель планеты. Но пока нет ничего важнее, чем обеспечить переезд семьи.

Три дня я прожил у Джей, успев сделать очень многое. Главное, мы с Кимом избавились от наличности, положив её в банк. У сообщника по побегу вышло более двухсот тысяч долларов, у меня в районе четырёхсот тысяч. Помощница сенатора, сопровождавшая нас в банк, цифр не видела, зато узрела, как два эмигранта на глазах невозмутимого представителя банка резали и потрошили боксёрские перчатки, извлекая перевязанные стопки денег.

В двадцать первом веке нас бы замела полиция, и очень сложно было бы доказать, что пачки мятых купюр с рожами американских президентов добыты не оборотом наркотиков. В восемьдесят четвёртом ничего подобного не произошло. Мы с Кимом получили по чековой книжке. После чего Джей сама отвезла его в Балтимор, в лучшую больницу соседнего штата на обследование.

Грин-карту я получил на пятый день с прибытия в столицу, срок невероятный даже для ненаучной фантастики. Сенатор Вэнс в память о полёте на Ил-62, а также в благодарность за пиар-акцию на пресс-конференции, сделал физически невозможное. А потом ещё переправил вызов Виктории через Госдеп, минуя почту.

Мы расстались с сенатором, я полетел в Лос-Анджелес — готовиться к первому бою на профессиональной арене. Кима оставил на Восточном побережье, навестив перед вылетом в больнице.

— Подремонтируешься — прилетай. Будешь секундировать мне против профи.

Он лежал на койке в отдельной люксовой палате, сотка долларов в сутки как с куста, не меньше. На высохшем азиатском лице тлела лёгкая улыбка.

— Я нужен тебе только для боёв и ставок?

Вопрос был под ребро.

— Ничего, что ты для меня — единственная частичка оставленного мира, совсем, кстати, неплохого? Помнишь, как ты меня заприметил, тогда ещё шкета, в детском спортивном лагере? Если бы не ты…

— Остался бы обыкновенным разрядником. Я помог тебе начать намного раньше.

Ну, ты не знаешь всех моих возможностей…

— Спасибо.

— Эх, Валера. Если бы я умел заживлять на себе любые болячки так же сверхъестественно быстро, как удаётся тебе, то и рак не страшен… Я умираю.

— Все мы умираем, вопрос в сроках. Что врачи говорят?

— До трёх месяцев. Если бы раньше, то интенсивная химиотерапия помогла бы.

— А почему к ней в СССР не прибегал? Там тоже что-то умеют.

— Умеют. Но я заплатил, чтоб уничтожили мои анализы. Кто бы выпустил онкологического в Югославию?

То есть, не умри проклятый армяшка в Донецке, и мы бы сбежали двумя годами раньше, тренер имел шансы протянуть намного дольше? Теперь не изменить. История не знает сослагательного наклонения, если не топтать бабочек.

Вышел из белоснежного корпуса под палящее солнце Мэриленда, оглянувшись. Медицина в Штатах безумно дорогая, страховки у Кима нет, но его денег хватит и на три, и на пять месяцев, и на похороны.

Увидеть Вашингтон и умереть?

Буду навещать его в Балтиморе, ну хоть пару раз, пусть перелёт через континент напрягает и по деньгам, и по затрате времени. У него никого нет в этой стране, кроме меня. В Минске ушёл бы, окружённый десятками учеников и коллег по «Динамо». Стоило ли улетать?

В Лос-Анджелесе снял небольшую квартиру, что было крайне сложно и дорого из-за наплыва людей, здесь начинались Олимпийские игры. Сходил, кстати, на некоторые из соревнований по боксу, горько пожалев, что так всё повернулось. Если бы не выпендрёж советских партийных чиновников, и сборная СССР приехала бы сюда, я перенёс бы побег на Олимпиаду, после золотой медали в супертяжёлом весе… Поздно сокрушаться. Позже планировал искать дом, пока арендный, чтоб уместиться с Викой и двумя детьми, а также с какой-то проживающей нянькой-латиноской. Посмотрим, какую недвижимость приобрести в собственность. Я пока плохо ориентируюсь в местных реалиях, слишком много непривычного… Несмотря на огромный опыт до вселения в эмбрион Валеры Матюшевича, двадцать три года в СССР во многом превратили меня в ординарного хомо-советикуса, в американскую жизнь надо врасти. А потом уехать в Европу или куда-то ещё, глубинное неприятие заокеанской сверхдержавы не преодолею.

Несколько долларов ежедневно улетали на разговоры с Минском. Точнее — ежесуточно, у нас обычно висела ночь. Мой друг Стас пришёл, забрал викин паспорт, вызов в США и постоянно сообщал, на каком этапе документы. Сам я Стасу не звонил и не уточнял, кто ему поручил заняться её выездом. С высокой степенью вероятности телефон такого эмигранта, слишком заметного, стоит на прослушке ФБР или какой-то другой родственной конторы.

О конторах. ЦРУ начало мной интересоваться только в Эл-Эй. Беседовал с ними дома, один представился агентом, второй, с чувством превосходства, специальным агентом.

— А я — капитан КГБ. Это примерно как начальник над специальным агентом.

Серьёзные белые парни в деловых костюмах не приняли шутки. Хорошо, что не щеголяли в августе под солнцем Калифорнии как агенты ФБР или вообще персонажи фильма «Люди в чёрном», их всегда изображают в антрацитовом прикиде, как ортодоксальных евреев в чёрных лапсердаках в Израиле. Пахнут потными подмышками, наверно, за версту.