В моей нынешней жизни нет противников, кого надо одолеть — как выполнить сверхзадачу. Предполагаю, что паскудный «Вышний» достаточно быстро найдёт применение моим миллионам, вложит в Apple, в биткоин, что там растёт быстро, посчитает, какие акции компаний, рухнувшие в бездну после терактов 11 сентября, стоит скупить, потому что чисто кулаками намолочу десятки миллионов в лучшем случае, ну — сотню. И то, две моих тайных сверхспособности никак не гарантируют восхождения на боксёрский Олимп. К тому же нет уверенности, что восточные знания об энергии Ци не используются никем из нынешних чемпионов либо не будут освоены в ближайшем будущем. Лучше бы подкинул мне идею какого-то стартапа, чтоб в восьмидесятые годы я ввёл в обращение технологию девяностых, а то и нулевых.

Его долгое молчание настораживает. Вдруг увлёкся окучиванием других кавказских туристов и засылает всё новых в прошлое, наполняя трупами ближайшее ущелье? Ведь для инопланетного засранца длится всё тот же день девятого августа две тысячи двадцать четвёртого как День сурка.

Я не ищу конфликтов, стараюсь быть хорошим по отношению к живущим вокруг меня в СССР и хотя бы лояльным (чисто внешне) к заказчику, но тот обычно шпыняет, да и окружающие не особо любят, кроме бабушки с дедушкой, не понимающих мою сущность. Как тайный агент на холоде с заданием на шестьдесят три года, никому не откроюсь, останусь вечно одиноким. Даже если кому-то рассказать, не поверят, материалисты.

Впрочем, я несправедлив, одно исключение есть — папа Ким. Кореец заранее готов принять меня таким, какой я есть, не вникая в детали, которые ему не могу сообщить. Готовый к восточным загадкам, а многие из них не имеют решения, он считает меня загадкой западной, что не мешает благоволить.

В понедельник, свободный от занятий по боксу в честь закончившегося чемпионата, я после школы поехал на Якуба Коласа. Помимо всего прочего, хотел проставиться. Общество «Динамо» выделило победителям премию по двести рублей каждому, полторы месячных зарплаты Аркадия, мужа Марии Васильевны, давшие возможность впервые почувствовать себя профессионалом. Вдобавок, прямо во Дворце спорта мне вручили значок и корочки перворазрядника, что не менее приятно. Конечно, в том во многом заслуга Когана. Но без поддержки Кима не справился бы.

Он удивлённо взял в руки бутылку «Рижского бальзама». Его в самой Риге вот так просто в магазине не купишь, а здесь специально выпросил у дедушки, в плане употребимого в пищу и в питьё тот достанет что угодно, существующее в СССР либо импортируемое как венгерский зелёный горошек или индийский растворимый кофе. Корейский тренер режим соблюдал, поэтому коньяк, к примеру, был бы для него актуален лишь для передаривания пьющим товарищам. Бальзам же — это вроде пищевой добавки к чаю или кофе для вкуса, мне не нравится, но многие ценят.

— Наслышан про финал, хоть сам там не был. Чувствую, все запасы из дракончика влил в один удар?

— Половину или около того. Объективно, по отзывам, Хакашев был куда сильнее меня. Вообще, прущиеся головой вперёд — неудобные противники, учитель. Если бы не грохнул его первой атакой, не знаю… Потому и сам опустил репу, как бодающийся козёл, его ассистенты наверняка подсмотрели мою типичную манеру — держаться на длинной и средней, он вряд ли ожидал «головастика», получилось криво, зато — сюрприз!

— С жуткими травмами органов брюшной полости. Говорят, его часов шесть зашивали в госпитале КГБ, теперь минимум год — никакого ринга, никаких ударов в корпус. Со страху ты сделал того погранца инвалидом?

Беседовали мы в тренерской, из-за неурочного времени занималась другая группа, все парни мне неизвестные, вёл занятие помощник Кима. Сэнсэй поставил электрочайник и откупорил бальзам, с удовольствием принюхавшись к горлышку.

— Страх — неточное слово. Скорее, расчет риска в усложнившейся ситуации. К тому же на собрании в субботу в Доме правительства, вас я там видел, Хакашев сам ко мне подсел и пообещал закатать меня в асфальт за расправу над его брестским коллегой.

Об отборочном поединке перед Новым годом Ким был в курсе.

— То есть сам нарвался… Тогда, парень, к тебе никаких претензий. Говори, с чем пришёл в неурочное время. Пузырь мог принести и на тренировку.

Я откинулся на спинку низенького стульчика.

— Много чего накопилось. О некоторых вещах говорить, наверно, преждевременно, пока не выиграю республику. А, ладно. Первое. Работе с Коганом наметился конец. Чемпиона СССР он может вырастить, но настоящий международный уровень — не его. Надоел причитаниями, что боксировать надо аккуратно, красиво, экономно, мой брутальный стиль, особенно когда срываюсь в форсинг и начинаю просто забивать противника массой ударов в кубинском духе, пока тот не упадёт, называет «пещерным»… Папа Ким, хочу, чтоб дальше меня тренировали вы. Особенно когда выбьюсь на международку.

— Да запросто! Но только по самбо и дзю-до. На бокс ни корочек, ни умений нет.

— Уверен, в «Динамо» что-то можно придумать для включения вас в делегацию сборной, например, на Европу. Если официальным тренером не можете быть, поедете моим секундантом. Их же допускается двое? Понятно, что не в паре с Коганом, он вас уважает, но рядом у ринга не потерпит.

Ким смотрел на меня долго, с прищуром.

— Занимательно. Когана того же, несмотря на еврейство, за кордон должны выпустить. Фронтовик, большая семья, партиец с долгим стажем, никто из его питомцев, насколько я знаю, не сбежал. Со мной сложнее, один как перст, кореец, что ничем не лучше еврея.

Я решил раскрыть все карты.

— Мой график: в текущем году беру золото на республике. Зимой семьдесят восьмого делаю Союз и добываю путёвку на чемпионат мира в Югославию. Это май-июнь. Потом перерыв, надо же получить аттестат и поступить в какой-то вуз с военной кафедрой. Так что всякие спартакиады пролетают мимо носа, как и чемпионат Европы среди юниоров в Дублине.

— Выставив тебя в Белграде, не отправят на юниорский. А дальше?

— В семьдесят девятом чемпионат СССР и чемпионат Европы. Ну а главное — мне подарок к девятнадцатилетию, Олимпиада в Москве. Если хотя бы часть этой программы выполню, я — мастер спорта или международный мастер, ко мне будут прислушиваться, кого хочу секундантом.

— Больше прислушиваются, когда на совещаниях подаёт голос большой начальник, ни хрена не смыслящий в спорте, и весомым голосом роняет «есть мнение, товарищи…»

— Ну так другие боксёры брали золото на Олимпийских, на Европе, на мировом, побеждали в турнирах СССР-США, им тоже ставили палки в колёса, говорили «есть другое мнение», может, кого-то талантливого похоронили…

— Десятки, если не сотни спортсменов с угробленными судьбами, — перебил Ким.

— Ну и пусть! Я меряюсь с победителями, а не с неудачниками. Коган с Ботвинником — мужики классные. Но никто из них на ринге не достиг высот, состоялись только как тренеры.

— Понятно. Идея ясна, реализацию отложим на после Олимпиады. Надеюсь, буду живой и бодрый. Что второе?

— Расскажите мне про профессиональный бокс. Американский. Вы же интересуетесь…

Он усмехнулся специфическим таким движением губ на малоэмоциональном азиатском лице.

— Это — шоу. И бизнес. Там не важно, сильнее ты или слабее. Главное — больше срубить долларов.

То, что в устах папы Кима звучало с осуждением, мне было совершенно в тему по программе «восемьсот миллионов».

— Но мастерство спортсмена имеет значение?

— Конечно! Но чтоб тебя ставили на титульные поединки, важно не только победить конкурентов, но сделать это надо красиво. «Головастики» вроде твоего последнего не приветствуются, их бодание не зрелищно. Обожают нокауты, тяжелейшие, чтоб проигравший истекал кровью на полу. Готовят сюрпризы, когда фаворит за деньги ложится под дебютанта, а большие дяди стригут купоны на ставках на тотализаторе. Могут подловить в переулке и переломать руки, если не выполнил их условия боя. Конечно, имеешь право не соглашаться на договорняки, но твои промоутеры заключают соглашения без тебя, потом ставят перед фактом. И без договорных поражений выбор боёв снижается. А ты же не привык проигрывать!