– Считаю это идеальным решением, господин бригадефюрер. Можете быть уверены, что ни как офицер, ни как женщина особых проблем доставлять вам не стану.

– Учитесь, штандартенфюрер: вот она, реакция истинного служащего СД.

– А главное, реакция женщины, – уточнил фон Кренц, не отнимая ото рта бокала. Уж он-то знал, что моральные запреты, связанные с сексуальными связями с нужными людьми, баронесса Валерия изъяла из своего нравственного багажа давно и решительно.

– Поскольку замок расположен неподалеку от Дуная, предлагаю отправиться туда всем вместе, прямо на этой освященной Богом яхте.

Брови фюрера «СД-Валахии» поползли вверх, а губы растянулись в улыбке.

– Даже так? Прекрасная идея!

– Ваше согласие, бригадефюрер, и вместе с фон Кренцем вы становитесь гостем баронессы фон Лозецки в ее родовом замке.

Валерия помнила, что с передачей замка в ее владение еще предстоят хлопоты, в том числе, возможно, и судебные, но в том-то и дело, что с ее переходом на службу в СД да при таких покровителях, которые у нее теперь появляются, многие проблемы будут решаться значительно проще.

– К сожалению, с поездкой в Австрию придется повременить, иначе в Берлине решат, что мы с вами бежали с передовой, подальше от фронта. Но замысел уже заполонил мое сознание.

– Напомню, – он все же попытался увести Валерию от ее аристократических бредней, – что в одном из донесений вы сообщали о знакомстве с очень интересной личностью, неким капитаном артиллерии Гродовым, давно взятым на заметку контрразведчиками флота и даже прошедшем кое-какую подготовку. К слову, о нем сообщал и безвременно убиенный чекистами поручик Крамольников. Где сейчас этот капитан?

– Уже на берегу Дуная. Пока еще на том, советском берегу. Но поскольку командует он особым десантно-диверсионным батальоном морской пехоты, то не исключено, что в первые же дни войны он со своими моряками окажется на румынском берегу.

– Ну, это вряд ли… – скептически ухмыльнулся штандартенфюрер. – При той силе, которая без объявления войны хлынет вскоре на восточный берег реки, ни с каким десантом в Румынию не пробиться.

– Молите Бога, фон Кренц, чтобы однажды утром вы не увидели комиссаров в черных бушлатах у борта нашей «Дакии». Потому что это будет черный день для всех нас.

– Черный день, черные комиссары… – проворчал бригадефюрер.

– Замечу, что в свое время «черными комиссарами» революционных моряков-балтийцев называли еще белогвардейские офицеры.

– А нельзя ли сделать так, чтобы однажды этот ваш черный комиссар оказался за этим щедрым столом, причем без стрельбы и излишнего кровопролития? То есть до того, как нам удастся взять его в плен?

Валерия опустила голову, пожевала зубками лепесток нижней губки, и еще несколько мгновений задумчиво вертела между пальцами ножку бокала. Чутьем самцов мужчины чувствовали, что в эти минуты женщина с трудом подавляет в себе нахлынувшую сексуальную страсть, а еще они ощущали, что в инстинктивном выборе самца она, конечно же, остановилась бы на черном комиссаре Гродове, а не на ком-либо из них.

– Этого человека, господа, я, как никто другой, хотела бы видеть рядом. И не только здесь, но и там, в замке. Но это уже сугубо женские страсти, которые, полагаю, не только не интересны вам, но и в какой-то степени вредны. Тем более что я способна оценить вас не только как сослуживцев, но и как мужчин. – Бригадефюрер и фон Кренц удивленно и в то же время с какой-то долей затравленности переглянулись. Такого таранного признания они явно не ожидали. Но понимали, что от зова плоти своей эта самка отрекаться не намерена ни на «Дакии», ни за ее пределами. – Однако скажу откровенно: если вы действительно хотите знать реальное положение вещей…

– Предельно реальное. А посему просветите нас, баронесса, – подбодрил ее бригадефюрер. – Этот человек давно интересует нас.

– Взять его в плен нам вряд ли удастся, дай бог, самим не оказаться его пленниками. А вот пригласить на борт яхты в качестве приятного собеседника… Возможно, когда-нибудь и сможем. Но не раньше, чем эта яхта окажется у одесского причала. Или уже на рейде Севастополя.

– И все же к разговору об этом офицере мы еще вернемся, – дал понять бригадефюрер, что идея вербовки комбата черных комиссаров не отметается.

Во время всего перелета в Одессу полковник мучительно решал для себя: стоит ли сразу же информировать Крымского Канариса об измене баронессы Валерии, а значит, и полном провале не только операции «Контрабандист», но и всей операции по подготовке агента Баронессы? Или же нужно как можно дольше потянуть время, делая вид, что ничего особенного не произошло – агент переправлен и внедряется?

В штабе он оказался под вечер, однако, следуя своему плану, торопиться с докладом контр-адмиралу не стал. Несколько раз появился в приемной командующего военно-морской базой, чтобы засвидетельствовать свою занятость текущими делами; выехал с инспекционной поездкой в расположение 411-й, «западной», как ее еще называли, береговой батареи, орудия которой томились в чехлах совсем близко от города, на полпути к Сухому лиману; начальственно использовал свое «телефонное право», чтобы поиграть на нервах кое-кому из подчиненных – не одному же ему ходить по минному полю собственной ярости…

А вот Крымскому Канарису позвонил только утром, уже зная о том, что на границе произошла крупная провокация; что вражеские самолеты атаковали одесский порт и суда, стоящие на рейде, а также подвергли бомбардировке придунайские порты и несколько аэродромов военного округа.

– Операция «Контрабандист» завершена, товарищ контр-адмирал, – как можно бодрее докладывал он. – Все шло согласно утвержденному вами плану действий. Исходя из этого…

– Ну и?.. – нетерпеливо прервал его Крымский Канарис, давая понять Бекетову, что слишком уж невовремя сунулся он со своим докладом.

– Если кратко… Баронесса Валерия и радист удачно переброшены на западный берег. Никаких сбоев не последовало. Местные товарищи сработали…

– Ну и?.. – еще нетерпеливее отреагировал контр-адмирал.

В этот раз полковник действительно замялся, решая для себя, как завершить доклад таким образом, чтобы больше к нему не возвращаться?

– По моим сведениям, баронесса вышла на сушу, была встречена и приступила к выполнению задания. Связи с ней пока что нет, однако…

– Да к черту твою баронессу, полковник! – буквально прорычал заместитель начальника контрразведки флота.

– К черту… баронессу? – с меланхоличным удивлением спросил Бекетов. – Понимаю, понимаю… – тут же попытался он угомонить Крымского Канариса.

– Да что ты там мямлишь, полковник?! Только что бомбили Севастополь и военную гавань, атаковали ведущие суда флота. Война, полковник, война!

– То же самое происходит и в Одессе, – имитировал излишнюю взволнованность полковник. – Но коль уже речь идет об операции «Баронесса», то для меня важно знать…

– Да никто не отменяет твою операцию, – вновь прервал его Крымский Канарис. – Веди своего агента, налаживай радиосвязь, обустраивай, внедряй, пока есть возможность. Только, пойми полковник, не до баронессы Валерии сейчас.

Положив трубку, коммунист Бекетов, который официально всегда оставался атеистом, а в душе – правоверным мусульманином, впервые в жизни, причем стоя лицом к портрету вождя «всех времен и народов», перекрестился. Затем оглянулся, хищно рассмеялся и вновь перекрестился. Значит, все-таки война! Как же она на сей раз вовремя!

К полуночи к штабу капитана Гродова доставил один из трех разъездных мотоциклов, которые теперь постоянно дежурили в небольшом, из какой-то пристройки переоборудованном гараже.

Самая короткая в году ночь выдалась на удивление лунной и тихой. Река, плавни, подковообразно охватывавшая небольшой портовый городок степь – все словно бы замерло в ожидании пришествия чего-то необычно, непознанного, страшного. Ни тебе гула моторов, ни корабельных гудков, ни крика ночных птиц; даже лягушачьи хоры, которые обычно донимали десантников, временно расположившихся на окраине города, в полуаварийном складском помещении, предоставленном флотилии местным судоремонтным заводом, теперь почему-то безмолвствовали.