– Начальник медицинской службы оборонительного района дождался его окончания, встретился с начальником штаба и давно успел сообщить о своей беседе с ним начальнику госпиталя.

Гродов мягко, растерянно улыбнулся: такого холодного, напористого приема он явно не ожидал.

– У тебя найдется несколько свободных минут?

– Не более пяти, – едва заметно качнула головой Магда. – Причем не покидая госпиталя. Так что затевать что-либо бессмысленно.

– Понимаю, мне не следовало приходить сюда… Во всяком случае, ты моему визиту не рада. Надеюсь, на твою репутацию мое посещение госпиталя не повлияет?

Магда демонстративно привлекла Дмитрия к себе, нежно поцеловала в губы, однако выражения лица не изменила.

– Я рада видеть тебя, майор. Но еще больше рады будут видеть твои бойцы. У них там, в районе Новой Дофиновки, идут сейчас тяжелые бои. Только что привезли трех тяжелораненых бойцов. Из твоего полка. Одному придется ампутировать ногу.

– Надо бы проведать их, – помрачнел Гродов.

– Чтобы выслушать тот же вопрос, который выслушал от меня: почему ты все еще здесь, наш неустрашимый «Черный Комиссар»? Не хотела бы я присутствовать при такой встрече.

– И снова ты права.

Магда проводила майора до ворот госпиталя, и они вновь на несколько мгновений приникли друг к другу. Как же Дмитрию не хотелось расставаться с этой женщиной, как панически он боялся потерять ее! Какое-то тягостное предчувствие угнетало его сознание, его душу, заставляя все оттягивать и оттягивать момент прощания.

– Кажется, тебе совершенно не страшно за меня. Неужели ты не опасаешься, что можем потерять друг друга?

– Женщин, которые в такое страшное для страны время пытаются удержать мужей при себе или же, провожая, бредут за ними, рыдая, как над покойниками, я бы отдавала под трибунал.

– За что?!

– За дезертирство и предательство.

– Жестокая ты женщина, – улыбнувшись, повел рукой по ее подбородку Гродов.

– Как все, кто работает в кровавом фронтовом госпитале. Но дело даже не в этом. Так уж случилось, что я влюбилась в тебя, по слухам, не как в мужчину, а как в солдата, воина. Неужели ты не запомнил, упустил этот момент? Так вот, теперь я по-прежнему хочу помнить тебя как того самого Черного Комиссара и чувствовать себя женщиной настоящего воина.

– Видно, и мне придется помнить, что судьба одарила меня истинной спартанкой.

Еще на подъезде ко второй линии окопов грузовик Гродова был атакован двумя «юнкерсами». С пробоиной в борту ефрейтор Малюта все же успел загнать его в прибрежные плавни, спасая таким образом и машину, и ее экипаж. Но пока они вдвоем совершали марш-бросок в направлении командного пункта полка, самолеты улетели, а позиции моряков принялась вспахивать вражеская артиллерия, причем крупнокалиберные орудия палили вперемешку с противотанковыми пушчонками и полковыми минометами.

– Как воюется, «полковник»? – вошел Гродов в блиндаж, устроенный в свое время румынами в склоне каменистого приморского косогора.

Старший лейтенант Владыка, который оставался в полку за старшего, кивнул майору и тут же предложил выйти из КП, где кроме телефониста и начальника штаба приходило в себя после перевязки еще двое раненых. Говорить он хотел наедине.

Направляясь вслед за ним, комполка приказал Малюте взять шестерых бойцов, вернуться в плавни и освободить машину из болота. Ему же надлежало заняться перевозкой в тыл, до ближайшего лазарета, раненых.

– Лучше я найду кого-нибудь, кто умеет крутить баранку, – тут же поставил условие Малюта. – Мне нужно быть с вами.

Гродов и сам понимал, что использовать такого бойца в качестве тылового водителя было бы неразумно, и согласился:

– Если только сумеешь найти. Желательно кого-нибудь из легкораненых.

Тремя последними залпами румыны накрыли все пространство, от морского мелководья до лиманных плавней, и офицерам пришлось пережидать эту артиллерийскую истерию противника в окопчике, у пустующего пулеметного гнезда.

– А доложить, товарищ майор, я тебе должен вот о чем, – жадно курил самокрутку из кулака Владыка, – от полка нашего в строю осталось около трехсот бойцов! Точнее, оставалось до этого летно-артиллерийского ада. Да и то четверть из них – в бинтах, и должны были бы отлеживаться сейчас в лазарете. И это – из полка, который еще недавно насчитывал более полутора тысяч!

Они сдержанно, по-мужски, стараясь не смотреть друг на друга, помолчали, мысленно помянув всех тех, кто…

– И все же ударятся в скорбь сейчас не время, – первым нарушил молчание майор.

– Понимаю, что не время. Но через несколько минут румыны снова попрут на нас. Там их, как минимум, два батальона пехоты и до эскадрона кавалерии.

– Атаковать такими силами?

– А ты не помнишь, какими силами они набрасывались на нас раньше? – Владыка развернул карту и показал, где именно накапливается вражеская пехота и кавалерия. – Поняли, что наши ресурсы иссякли, что потери у нас большие. А тут еще оправдываться перед Антонеску надо. Мы одного офицерика ихнего в плен взяли, так в планшетке его нашли приказ маршала. Вот, – протянул он листик майору, – ты ведь по-молдавски шпрехаешь. Мне тоже один наш молдаванин переводил.

– «Командиров полков, – прочел Гродов, – батальонов и рот, чьи части не наступают со всей решительностью, снимать с постов и предавать суду. Маршал Антонеску»[315]. Многих же офицеров ему придется перестрелять, пока его «бесстрашные» войдут в город. Кстати, телефонная связь со штабом есть?

– Недавно восстановили. Как и раньше, базируемся на подземном кабеле, который к береговой батарее подходил.

С адъютантом командующего удалось связаться очень быстро, и обещание свое он не забыл. Через несколько минут, когда, уже находясь в первой линии окопов, майор рассматривал в бинокль передовые подразделения противника, с ним по рации связался командир первой батареи реактивного дивизиона, чтобы запросить координаты целей. И как раз в те минуты, когда, дождавшись трех танков, которые должны были составить штурмовой кулак, румыны пошли в атаку, батарея дала залп, затем второй.

От взрывов ее странных снарядов не только все, что было на земле, но и сама земля неожиданно запылала каким-то багряно-зеленоватым бездымным пламенем. Ни эскадрона, ни пехотных подразделений уже не видно было как таковых, их попросту не существовало. Из трех танков два пылали, а водитель уцелевшего гнал машину куда-то в степь, подальше от того ада, который только что перед ним разверзся.

В бинокль Гродов видел, как те немногие, кто уцелел после второго залпа, в панике разбегались по степи, бросаясь, кто к морю, а кто – к лиману.

– Поднимай людей в атаку, комполка! – азартно прокричал Владыка. – Пока они в панике, мы ворвемся в деревню на спинах врагов.

– Если бы «на спинах врагов», это было бы неплохо, – невозмутимо согласился Гродов. – Классический образец. Однако же «классики» сегодня не получится. Уцелевшие солдаты слишком далеко от нас. Когда мы ворвемся в деревню, которую нам в любом случае удерживать бессмысленно, они встретят нас огнем из каждой усадьбы. И потеряем мы такую массу бойцов, о какой, приступая к своей атаке, противник даже не мечтал.

Владыка вроде бы и согласился с его доводами, но, глядя на разбегавшихся по степи вражеских солдат, все же не мог укротить свой охотничий азарт.

– А я все-таки поднял бы наших морячков. Пусть хоть напоследок…

– К их счастью, командир полка не ты, – задумчиво обронил Гродов, в очередной раз поднося к глазам бинокль.

– Комдив Небоженко говорит, – возник в наушниках голос командира реактивных минометов. – Ну и как оцениваете работу моих «миноносцев», товарищ майор?

– Постарались. Впечатляет.

– Их старания всегда впечатляют, даже своих, не говоря уже о врагах.

– Если вы нам еще и завтра утром…

– «Завтра утром» – не будет. Меня уже предупредили, что это был последний залп[316]. По крайней мере, на вашем участке.