- Понимаю. А вот как вы в семнадцать лет научились летать на боевых самолетах, не понимаю.

- Когда у вас в кармане ни пфеннига, и никого не осталось дома, и вы в какой-то дыре в Швеции…

- Там вы стали личным механиком генерала Удета?

- Да. Он и ввел меня в школу Лилиенталя.

- Почему же вы не остались с Удетом?

- Хочу заработать офицерское звание на фронте!

- Прекрасный ответ, — суховато проговорил Коссовски.

Он снова уткнулся в документы. Повертел в руках диплом об окончании летной школы. Он не привык доверять первому впечатлению.

- Двадцать два года… — в раздумье проговорил он и вдруг резко опустил руку с дипломом на столик, отчего тот жалобно пискнул. — Идите. Я подумаю о вашем назначении.

Коссовски встал, пропустил новичка вперед и тоже вышел из палатки. На аэродром возвращались истребители. Они показались из-за невысоких холмов. Шли вразброд. Двукрылые «хейнкели», похожие на майских жуков. Разгоняясь на планировании, они заходили на посадку и, приземляясь, делали «козла»[70] .

- Пилоты измотаны боем, — проговорил новичок.

- Такое и вам предстоит, — усмехнулся Коссовски.

- Благодарю вас, господин Коссовски. Ни о чем так не мечтаю, как побывать в настоящем деле.

Один из истребителей с дымящимся мотором косо промчался по аэродрому, сбил крылом пустую бочку из-под бензина, развернулся, взвихрив пыль, и замер. Техники бросились к самолету. Пилот поднял на лоб разбитые очки, расстегнул привязные ремни, попытался встать, но не смог.

Гехореман, растолкав остальных, вытащил его из кабины:

- Опять вы лезли в самое пекло!

- Красные ощипали меня, как гуся, — вяло пробормотал пилот, стягивая шлем с большой мокрой головы.

Толпа окружила его, но, когда подошел Коссовски, техники расступились.

- Что случилось, Альберт? — спросил Коссовски.

- У красных тоже появились бипланы. Мы сначала думали, что это макаронники на своих «фиатах», а это были республиканцы. Хватились, но поздно. Задали они нам головомойку. Едва ноги унесли.

- Вы родились в сорочке, — проговорил новичок, рассматривая пробоины.

Летчик оглянулся и вдруг раскинул руки:

- Пауль! Глазам своим не верю! Откуда ты?

Новичок и пилот стиснули друг друга в объятиях.

- Вы знакомы, Альберт? — удивился Коссовски.

- Еще со Швеции, Зигфрид! — ответил летчик радостно. — Дети рейха собираются вместе!..

В солнечный и тихий день 30 июня 1939 года над бетонной полосой испытательного аэродрома в Ростоке пронесся с необычным свистом маленький самолетик. Он только взлетел и сразу пошел на посадку. Свист как будто захлебнулся. Кончилось топливо.

Из тесной кабины выбрался летчик, сорвал с головы шлем и ударил им по фюзеляжу.

- Я жив! — закричал он подбегающим техникам и механикам.

Тут же по полевому телефону набрали номер главного конструктора.

Хейнкель схватил трубку:

- Ну как, Варзиц?

- Я рад сообщить вам, доктор, что ваш «сто семьдесят шестой» впервые в мире совершил ракетный полет!

- Как вы себя чувствуете?

- Я жив, жив!

- Сколько вы продержались, Варзиц?

- Пятьдесят секунд.

- Я немедленно сообщаю в Берлин, Варзиц. Приготовьте самолет к двум часам.

Хейнкель быстро связался с отделом вооружений министерства авиации и попросил соединить его с генерал-директором люфтваффе[71] , старым своим другом Эрнстом Удетом.

- Дорогой генерал! — воскликнул он, услышав в трубке ворчливый голос Удета. — Я поднял свой «сто семьдесят шестой» в воздух! Очень прошу вас сегодня же посмотреть на него в небе.

- Зачем спешить, доктор? — спросил Удет недовольно, но тут знаменитый пилот, очевидно, понял нетерпение Хейнкеля и, помолчав с минуту, бросил: — Ладно. Ждите.

Во второй половине дня Варзиц еще раз поднял свой маленький самолетик.

Машина с короткими, будто срезанными крыльями, на маленьких, как у детской коляски, шасси взвыла так оглушительно, что механики зажали уши. Огнедышащей ракетой «Хе-176» пронесся по аэродрому и взмыл вверх.

Эрнст Хейнкель, владелец и главный конструктор всемирно известной фирмы «Эрнст Хейнкель АГ», не мог скрыть своего торжества. Его реактивное детище — первое в Германии — увидело наконец небо. Он был настолько захлестнут ощущением удачи, что не заметил настроения Эрнста Удета.

Удет, хмурясь, слушал Хейнкеля и позевывал. Прославленный ас первой мировой войны уважал доктора и обычно подолгу беседовал с ним о разных авиационных проблемах. Но на этот раз он, ведающий новым вооружением люфтваффе и теснейшим образом связанный с авиапромышленниками, не хотел понять Хейнкеля, который расхвастался этим маленьким, ужасно свистящим попрыгунчиком.

Было жарко и душно. Удет изнемогал. На крепких, коротких ногах он прошелся по полосе и оглянулся на Хейнкеля. Но Хейнкель, сверкая единственным глазом, любовался полетом своего самолета. Своего. А Удет отвечал перед Герингом за оснащение всего военно-воздушного флота, и для него одного рейхсмаршал придумал и форму, и редкостный чин — генерал-директор люфтваффе.

И Удет не мог, как Эрнст Хейнкель, восторгаться этим крошечным недоноском, пусть хоть и с реактивным двигателем.

- И это все? — спросил он, когда самолетик пронесся мимо них, отчаянно тормозя.

Хейнкель с удивлением уставился на Удета. Его большой, вислый нос начал багроветь, задергалось веко кривого глаза.

- Право, доктор, вы настоящий энтузиаст. — Удет положил руку на плечо конструктора. — Но, боюсь, меня эти прыжки — вы не обижайтесь, если я назову их лягушачьими, — не привели в восторг. Впрочем, поздравьте Варзица. Он — храбрец.

- Разве вы не хотите поздравить его лично?.. Он был бы счастлив, — пробормотал Хейнкель.

- Простите, доктор. Я слишком долго ждал, когда же наконец ваш лягушонок оторвется от земли. Я спешу. До свидания.

Хейнкель неумело вскинул руку в нацистском приветствии, как обиженный ребенок, посмотрел вслед квадратной генеральской спине, резко повернулся и, подталкиваемый сухим горячим ветром заработавших винтов, по-старчески засеменил к дожидавшемуся поодаль Варзицу.

- Эти люди не заметят и божественного перста истории, — проговорил он, и Варзиц расценил эту фразу, как невольно вырвавшееся извинение.

И хотя Хейнкель мог не извиняться перед собственным летчиком-испытателем этой заранее придуманной фразой, он действительно оправдывался, что не сумел объяснить Удету невероятность происшедшего.

- Все же сегодня великий день, доктор, — сказал Варзиц.

Летчик был взволнован неожиданным доверием Хейнкеля. Эта вспышка откровенности значила для него больше, чем само участие в решающем испытании реактивного самолета. Она заслонила собой и напряжение страшного пятидесятисекундного полета, и фантастичность перспектив, открывшихся ему там, наверху.

Но Хейнкель уже понял, что в раздражении сказал ненужную, очевидно, опасную фразу.

- Я уверен, Варзиц, ОН нас поймет, — напыжившись, проговорил Хейнкель, — и ОН оценит наши усилия. Так что будем работать дальше.