— В жутком сне представить себе не могу.

— Почему же тянешь с уходом?

Мать на минуту смахнула с лица усталость и удивленно уставилась дочь:

— Ты ничего странного в речах своих не заметила, о дочь моя?!

Евдокимка давно привыкла к тому, что обращение на восточный лад «о дочь моя!» всегда означает одно и то же — мать пытается иронизировать. Ту же манеру перенял у нее в последнее время и отец, правда, в его устах это не звучало иронично — он попросту копировал супругу.

— Заметила. Я намерена проситься с кавалерийский полк; вчера одну из их санитарок ранило осколком.

Пока мать приходила в себя от такого сообщения, Евдокимка вскочила в велосипедное седло и помчалась в сторону штаба полка.

— Какой еще кавалерийский полк?! — с трудом обрела голос Серафима Акимовна. — Какая санитарка?! Ты что, забыла, что тебе еще нет восемнадцати?! Никто не посмеет зачислить тебя. Я потребую!.. Господи, лучше бы ты в самом деле родилась мальчишкой! — последнее, что услышала девушка, исчезая за углом полуразрушенного во время бомбежки дома. — Тогда по крайней мере я знала бы, как к тебе относиться… Все равно ведь сорванец-сорванцом, — отводила мать душу, уже направляясь в сторону школы.

К счастью, Серафима Акимовна, еще не знала, что Евдокимка уже обращалась к начальнику полкового лазарета, но тот немедленно поинтересовался: «Сколько тебе лет? Только не вздумай врать!» Девушка врать не стала, тем более — в присутствии эскадронного старшины; повернулась и ушла. «Рано тебе пока еще в горе людское погружаться, — бросил вслед ей этот армейский начальник. — И крови людской на век твой еще, ой, как хватит!»

Это происходило несколько дней назад, когда немцы еще оставались по ту сторону Буга. Теперь же, считала Евдокимка, к ней обязаны были отнестись по-иному, как-никак начальная медицинская подготовка у нее все-таки имелась. Другое дело, что сегодня она намеревалась пробиться к самому командиру полка, или в крайнем случае к его заместителю, и конечно же следовало быть более настойчивой. Для важности девушка даже сумку свою санитарную прихватила.

Ее мечтания прервал вой единственной в городке заводской сирены; гул моторов, да крики «Воздух! Все — в укрытие!». Взрывными воздушными волнами девушку дважды сбрасывало с велосипеда, но она все же сумела добраться до центральной площади, рядом с которой, в старинном особнячке, располагался штаб.

Немецкие летчики, очевидно, тоже хорошо знали, где находится и штаб, и военкомат, и прочие районные организации, потому что как минимум шесть самолетов устроили над этой частью Степногорска штурмовую карусель: в центральных кварталах города уже начинали пылиться руины зданий, лежали убитые и раненые. Зрелище было ужасающим, однако девушка резко одернула себя: «А ты что ожидала увидеть, напрашиваясь в санитарки? Терпи! Или же отдай кому-нибудь сумку, а сама отправляйся домой; присоединишься к очередной колонне эвакуированных. Может, действительно рано тебе “в горе людское погружаться”?»

Однако отречься от санитарной сумки она так и не смогла.

Десантники все выходили и выходили из леса, поодиночке или небольшими группами: высадка диверсионной группы на сей раз оказалась не такой уж и учебной.

— Господин оберштурмфюрер, — доложил обер-лейтенант Вильке после того, как обе группы построились и была проведена перекличка. — Задание по учебному десантированию выполнено. Потери отряда — один солдат убит, один числится пропавшим без вести, четверо раненых.

— И такие потери вы умудрились понести, даже не вступая в бой? — поползли вверх брови Штубера.

— Ничего не поделаешь, господин оберштурмфюрер: возвращение на базу неожиданно превратилось для отряда в боевую операцию по прочесыванию прилегающих территорий…

— Почему «превратилось» и почему «неожиданно»? — доверительно как-то улыбнулся Штубер, покачиваясь на носках сапог, надраенных до блеска. — Как боевая операция, этот десант и был задуман с самого начала.

— Но нас не предупредили, что деревня, возле которой мы высаживались, и лес на пути к базе оказались наводнены окруженцами, дезертирами и просто беженцами.

— А кто и о чем станет предупреждать ваших солдат завтра, когда нам придется действовать в тылу врага, и не против беженцев и трусливых дезертиров, а против кадровых частей русских? — ожесточился Штубер.

— Но все же речь идет о первой серьезной тренировке…

— А вы обратили внимание, что среди моих «фридентальских коршунов» потерь нет?

— Они более подготовлены к подобным операциям, — развел руками обер-лейтенант. — Уверен, что после второго учебного десантирования мои бойцы тоже станут вести себя намного осторожнее.

— Второго учебного, Вильке, уже не будет.

— Позвольте, мы рассчитывали, что…

— Мы тоже рассчитывали. Однако на рассвете отряд десантируется в Степногорск. Уже есть приказ.

— В таком случае наши потери окажутся значительными.

— Было бы странно, если бы они оказались такими же, как на нынешних учениях. Единственное, чем я могу помочь, так это выделить инструкторскую группу во главе с фельдфебелем, — кивнул он в сторону ветерана своего отряда, стоявшего в двух шагах от них. — Что скажете на это, Зебольд?

— Через пять минут группа из шести диверсантов, имеющих инструкторские навыки, будет сформирована, — без какой-либо заминки заверил тот.

Штубер знал, кого подберет Зебольд, — уже сейчас мог бы назвать их поименно. Барон помнил, как эти диверсанты, входившие в состав полка «Бранденбург», действовали во время захвата моста через Днестр и уличных схваток в Подольске.

— Недалеко, в перелеске, где находится охотничий домик, — объяснил Зебольд смысл деятельности своей инструкторской группы, — мои коммандос, господин обер-лейтенант, продемонстрируют вашим солдатам способы передвижения под огнем противника и приемы рукопашного боя, с использованием любых подручных средств — саперных лопаток, ножей, топоров, и даже обычных палок.

— «Коммандос»! Именно так впредь мы и будем называть наших диверсантов, — подхватил это некстати подзабытое наименование Штубер. Вспомнил, что именно так предпочитал называть выпускников Фридентальской разведывательно-диверсионной школы ее куратор — начальник Главного управления имперской безопасности Гейдрих.

— Кроме того, наши инструкторы, — продолжил фельдфебель, — ознакомят со способами снятия часовых и проникновения в здание, занятое противником.

— Все остальное будете постигать уже в ходе операции «Выжженная степь», — добавил барон. — Она началась, наша авиация сейчас ведет зачистку плацдарма.

Как только коммандос принялись за тренировки, фон Штубер отправился в штаб 17-й армии, чтобы еще раз встретиться с генералом Швебсом. Визит этот оказался очень своевременным, поскольку за несколько минут до появления барона генерал приказал адъютанту для особых поручений Хунке позаботиться о прибытии всех тех офицеров, которые будут связаны с десантом в район Степногорска.

Выяснив, что барон прибыл в штаб по собственной инициативе, адъютант, дежуривший на штабном пункте связи, находившемся здесь же, в подвале здания, приятно удивился:

— Я как раз намеревался дозвониться до вашей базы, — поделился удачей этот совсем юный на вид капитан, эдакий фронтовой херувимчик, встретившись с оберштурмфюрером в приемной командующего. — Хотя сомневаюсь, налажена ли какая-либо связь с «Бугом-12».

— Связист докладывал мне, что налажена. Впрочем, я решил, что согласовывать по телефону детали столь секретной операции не стоит.

— Наши армейские связисты творят чудеса: удалось подсоединиться к местной ими восстановленной телефонной связи.

— Это не такая уж диковина, господин капитан. Отступая, противник уничтожает местную связь далеко не всегда и не везде. Русские все еще не осознают масштабы своего поражения. Они убеждены, что это всего лишь временное военное недоразумение и что скоро им удастся вернуть утраченные территории.