— Как мудрствовал мой дед: «Гайдук — он и есть гайдук. Вся судьба его определена прозвищем».

Прежде чем доложить летчику, что самолет к вылету готов, механик осмотрел низкое, серое небо, глубоко вдохнул уже насыщенный леденящей влагой осени воздух и проворчал:

— Это же полет самоубийц!

— Но-но, не каркай! — попытался остепенить его летчик.

— Да это не карканье, это вытье. Если бы хоть с прыжками, а то ведь с посадкой и взлетом. Это — полет в один конец… — и безнадежно махнул рукой. — Машины жалко, вчера, почитай, весь мотор заменили…

Понимая, что слова эти рассчитаны на него, подполковник Гайдук, только что закончивший последний инструктаж летчика, вынужден был глубокомысленно признать:

— Ежели сугубо по летным канонам, оно, может, и самоубийственно. С другой же стороны — для коршунов люфтваффе погода тоже нелетная; да и зенитчики не очень-то разгуляются. Опять же десанту легче скрыться. Словом, смотри мне, лейтенант, — обратился он опять к командиру «транспортника». — Самолет — дело наживное, но за людей головой ответишь.

— Кто бы за мою голову ответил, товарищ подполковник? — со вздохом козырнул пилот. — Пусть даже хоть самой несолидной частью тела.

Будь на то воля Евдокимки, за такой пессимизм она отстранила бы летчика от полета. Но пока что у нее оставалась только одна возможность — немедленно сесть в самолет, где уже ждала по-крестьянски, с глубоко надвинутым на лоб платком, одетая Жерми.

На прощание подполковник попытался сказать Евдокимке что-то напутственное, однако она тут же пресекла его старания:

— Опять родственные угрызения? В два счета из родственников разжалую, — и нарочито широким, мужским шагом направилась к борту самолета.

…В конечном итоге пилот оказался молодцом. Сориентировавшись, он сумел посадить самолет на лугу, между берегом небольшой речушки, притоком Днепра, и рощицей.

Евдокимка первой спрыгнула на землю и, пока остальные выбирались из машинного чрева, буквально просверлила все пространство вокруг стволом своего карабина. К месту встречи с агентом «Соболь», запланированной у карьера, неподалеку от руин камнетесного цеха, она двинулась на много метров впереди всех. При поддержке Разлётова, за ней шла основательно покачивавшаяся после полета Анна. Их прикрывал продвигавшийся чуть сбоку, со стороны дороги, сержант Кожин. Замыкали шествие саперы.

Как и предполагалось, появление самолета незамеченным в поселке не осталось. Услышав долетавший из-за лесополосы гул автомобильных моторов, Евдокимка подала знак, и основная часть группы метнулась к неглубокому, поросшему кустарником овражку. Вне его склона, прячась за валунами и кустарником, остались только Евдокимка и Кожин. Они видели, как легковушка и две крытые машины с немецкими солдатами свернули с дороги и поехали по степной равнине к тому месту, где еще недавно приземлялся самолет.

— Может, ударим, пока они в машинах? — предложил Кожин.

— Немцы обстреляны, — возразила Евдокимка, которая и сама еле сдерживалась, чтобы не пальнуть по легковушке. — Они расползутся по степи, возьмут нас в клещи и дождутся подкрепления. Пока что мы не можем рисковать.

— Из-за этой бабы, что ли? — повел чекист подбородком в сторону оврага.

— Неужели так и не понял, сержант, что вся наша операция задумана только ради этой «бабы»?

Взлетая с земли, пилоты не забыли оставить на месте приземления гаечный ключ и ворох промасленных тряпок, создав видимость того, что посадка была вынужденной — дескать, машине понадобился ремонт. Однако немцев с толку это не сбило. Развернувшись цепью, они принялись прочесывать берег реки и рощу, полагая, что где-то там и прячутся сейчас диверсанты.

Воспользовавшись тем, что гитлеровцы начали углубляться в рощу, группа скрытно ушла в сторону руин цеха, а оттуда — к карьеру. К удивлению Евдокимки, через несколько минут к хижине, черневшей у входа в карьер, подкрался крепко сбитый подросток. Заметив Анну, он неокрепшим баском произнес:

— Меня зовут Кирилл. Ты идешь со мной. Остальным не велено. Сами в поселок тоже не суйтесь, там полно немцев. Садами-огородами проведу.

— И далеко вести? — спросила Евдокимка.

— Четвертая хата с краю, по левую руку.

— Если с самолетом не выйдет уйти, — добавила Жерми, — паренек станет ждать вас на этом же месте. Что вы намерены сейчас делать?

Евдокимка поднесла к глазам бинокль и осмотрела едва очерчивавшиеся на фоне вечерних сумерек дома, до ближайшего из которых оставалось не более километра, и ответила:

— Создавать видимость того, что в районе поселка высадилась десантная бригада морской пехоты в полном своем составе.

— Судя по твоему настрою, у вас это получится, — потрясла ее за предплечье Анна.

Приказав группе оставаться на месте, Гайдук еще метров двести сопровождала Анну, продвигаясь короткими перебежками по ложбине. И все это время, нарушая приказ, двигался вслед за ней старшина Разлётов. Оба они сошлись у каменистого пригорка, как раз в ту минуту, когда мчавшийся по дороге немецкий мотоцикл резко свернул на обочину и по полю направился наперерез Анне и подростку.

Убедившись, что имеют дело с женщиной и мальчишкой, немцы расслабились, офицер даже вышел из коляски, чтобы пообщаться с красивой фройляйн, прекрасно владеющей немецким. Вот только длилось это общение недолго. Двумя выстрелами с обеих рук агент белой и красной контрразведок одновременно уложила и офицера и солдата на заднем сиденьи. Водитель мотоцикла попробовал рвануть с места, но следующие два выстрела в спину навсегда заставили его отказаться от этой затеи. Еще два патрона Жерми потратила на «выстрелы милосердия», дабы окончательно угомонить своих жертв. Поскольку, прочесывая местность, немцы палили из автоматов, на эти пистолетные выстрелы никто внимания не обратил.

— Кто-то из вас мотоцикл водить умеет? — спросила Анна, когда десантники приблизились к ней.

— Сержант Кожин, — молвила Евдокимка.

Старшина тут же по-разбойничьи свистнул, подзывая остальных бойцов.

— Вот и усаживай его за руль. Соберите трофеи и привыкайте к «шмайсерам»; с винтовками против автоматчиков воевать трудно. До утра вам следует сделать все, что планировали, — настоятельно посоветовала Жерми, наблюдая, как старшина и парнишка закатывают мотоцикл в ложбину. — А на рассвете — основательно залечь. Саперы пусть сразу же отправляются на железную дорогу; судя по звукам, она рядом.

Едва они оказались в ложбине, как из-за лесополосы появилась колонна вермахтовцев, возвращающихся после прочесывания местности. Все десантники тут же залегли, готовясь к бою, однако ничего подозрительного в вечерних сумерках немцы не заметили.

— Самое время прощаться, сержант Гайдук, — поднялась из-за своего валуна Анна Жерми. — Вряд ли судьба еще когда-либо сведет нас, но я всегда буду помнить о тебе, и если представится случай…

— Верю, что когда-нибудь представится, — воспользовалась ее паузой Евдокимка.

— Кирилл хорошо знает окрестности поселка. Усадите его сзади, на запасное колесо, и мальчик покажет все, что необходимо. Это ускорит вашу миссию.

— А вы… — потянулся вслед за ней Кирилл.

— Не волнуйся, сосчитать дома до четырех я сумею, — уже на ходу, не оборачиваясь, обронила она. — Тебе же пора по-настоящему понюхать пороха, мой юный корнет.

Определение в проводники Корнета оказалось очень мудрым решением Жерми. Благодаря парнишке десантники по едва приметной тропинке сумели почти вплотную приблизиться к эшелону. Как оказалось, большую часть его составляли цистерны с горючим. «К сожалению, — подумала Евдокимка, — это не военная техника и не живая сила врага, но все же…»

Легкого свиста старшины оказалось достаточно, чтобы прохаживавшийся вдоль железнодорожного полотна часовой на несколько мгновений остановился. Евдокимке же их вполне хватило, чтобы метким выстрелом «снять» его. После чего Кожин выпустил по трем ближайшим цистернам пулеметную очередь, в которой специально подобранные бронебойные пули перемежались с зажигательными. Ну а завершила этот налет брошенная старшиной Разлетовым граната.