За спиной вестового уже стоял адъютант контр-адмирала старший лейтенант Зырянов. В руках он держал планшет адмирала, а также бинокли – его и полковника флота.

Как только контр-адмирал и Райчев поднялись на мостик, командир доложил, что он взял курс на гибнущее судно, но если последуют возражения…

– Никаких возражений, – резко парировал Владимирский. – Что это за канонерка?

– Радист связался с базой. В этом районе могла оказаться только одна канонерская лодка – «Красная Армения». Из ближайшей базы к ней направились спасательный буксир и торпедный катер. Однако придут они позже нас и вряд ли успеют. Тем более что с минуты на минуту над канонеркой вновь могут появиться «юнкерсы».

Высказав все это, командир эсминца вопросительно взглянул на командующего эскадрой.

– Держи курс, капитан, держи, – прощупывал тот окулярами бинокля пространство впереди судна. – Мы же не можем бросить эту канонерку и ее команду на верную гибель.

До «Красной Армении» оставалось не более двух миль. Пожар команде, очевидно, удалось погасить, однако заметно было, что канонерка «пьет воду» и держится на плаву с явным креном на левый борт.

– Я к тому, что мы потеряем немало времени и вряд ли успеем к началу Совета обороны.

– Постараемся долго не задерживаться. Нужно хотя бы спасти людей.

– Закон морского братства, – пожал плечами Волков. – Но именно такой случай я и имел в виду, когда говорил о «жребии моря», – все-таки не упустил он случая отомстить адмиралу за его окрик.

– Сформируйте спасательную бригаду, капитан, – осадил его командующий. – Приготовьте плоты и шлюпки. Словом, командуйте, командуйте. Забудьте, что у вас на борту адмирал, от командования вас пока что никто не отстранял, – а выдержав небольшую паузу, недвусмысленно уточнил: – Как это ни странно.

Еще на дальнем подходе к терпящему бедствие судну, «фрунзенцы» подобрали два плота с ранеными и обожженными моряками, среди которых старшим по званию был мичман Гвоздавин. Как оказалось, судну пришлось сражаться с четырьмя «юнкерсами», один самолет пулеметчикам даже удалось подбить, однако силы все же были неравными. Канонерка получила несколько осколочных и массу пулевых пробоин, более десяти человек погибли, а трое тяжелораненных моряков все еще оставались на ее борту. Легко ранен был и командир канонерки капитан-лейтенант Кадыгробов. К тому же вышла из строя рация.

Боцман эсминца, который возглавил спасательную команду из опытных моряков, вскоре прокричал в мегафон, что ситуация небезнадежная. Насосы работают, опасность взрыва в пороховых погребах миновала. На одну пробоину моряки канонерки завели пластырь сами, вторую им сейчас помогут заделать; словом, если на спасательном буксире в самом деле окажется хорошо оснащенная бригада, канонерку еще можно будет дотащить до ближайшей крымской бухты.

На какое-то время контр-адмирал словно бы забыл, что выше по чину и должности, чем он сам, на эсминце нет, и вопросительно переглянулся сначала с командиром судна, затем с Райчевым. Они все трое стояли теперь у правого борта, покачивающегося менее чем в кабельтове от борта канонерки.

– Но это, други мои походные, в том случае, если спасательный буксир успеет подойти и если на борту его окажется хорошо оснащенная бригада, – с тоской посмотрел Райчев в ту сторону, где грядой островков открывался путь к устью Днепровского лимана и дальше – к Одессе.

Бывший контрразведчик, Райчев мало смыслил в корабельных делах, потому и предпочитал, чтобы его именовали не капитаном первого ранга, а «полковником флота». Но зато он прекрасно понимал, в какой сложной ситуации оказался командующий эскадрой, который по одной нити логики обязан был заставить эсминец следовать своим курсом, а по другой – не имел права оставить в беде судно, которое к тому же находилось в его подчинении.

А еще полковник флота интуитивно ощутил, что худшие предчувствия, которые сопровождали его на рассвете к трапу эсминца, начали сбываться. И что впервые за многие годы странноватое, давно приклеившееся к нему обращение «други мои походные» неожиданно начало приобретать вполне реальный смысл.

Крики: «Внимание! Сзади по курсу наблюдаю два малых судна!» и «Воздух! Немцы!» – долетели до его сознания с разных концов эсминца почти одновременно.

Райчев метнул вооруженный биноклем взгляд сначала на быстро приближающиеся суденышки, затем – на четыре неспешно заходящие друг за другом на атаку самолета с огромными черными крестами на крыльях и фюзеляжах.

– Спускайтесь вниз, капитан, – приказным тоном молвил контр-адмирал. – Немедленно вниз.

– А вы намерены оставаться на палубе?

– Или на ходовом мостике, – с мрачной раздраженностью ответил Владимирский. – Какое это имеет значение?

– Имеет, товарищ адмирал, вы – командующий.

– Здесь два подчиненных мне корабля, которым предстоит принять бой.

– У них есть командиры, – упрямствовал Райчев. – На всяком судне всегда томится по несколько офицеров, каждый из которых готов, способен и даже мечтает…

С первого дня полковнику флота почему-то казалось, что его только для того и командировали в Севастополь, чтобы непременно вернулся с адмиралом. Стоит ли удивляться, что теперь он чувствовал себя ответственным за его «доставку» и его безопасность.

– Сейчас у них общий командир. И вообще вас это не касается, – раздраженно парировал контр-адмирал.

– Мне так не казалось. Однако поступайте, товарищ командующий, как считаете нужным, – обиженно процедил полковник флота.

Последние слова контр-адмирала, которые Райчев сумел расслышать: «Портфель с бумагами все время должен находиться при вас. Головой отвечаете! Выполняйте, капитан, выполняйте!» – уже расплавлялись в шуме авиационных моторов и глуховатом «тявканье» орудий обоих кораблей.

Не в состоянии противостоять атакам «юнкерсов», катера держались чуть поодаль, под защитой плавней, и, постоянно маневрируя, пытались подлавливать немецкие машины на разворотах, да всячески отвлекать их на себя. Спускаясь вниз, под защиту брони, полковник флота подумал об этих суденышках с какой-то особой теплотой. Их участие в этой операции, как и вообще судьба, чем-то напоминала его собственную судьбу. С той только разницей, что катера все же пытались отстаивать себя, помогать другим кораблям, словом, сражались. Он же, пленник штабного портфеля, подобной возможности напрочь лишен.

Владимирский прекрасно понимал, что, в общем, Райчев прав: принять на себя практическое командование этими двумя гибнущими кораблями он уже не сможет. Да и толку от подобного начальствования! Сейчас все решали бойцы, стоящие у орудий, и те офицеры, которые еще в состоянии были командовать своими корабельными подразделениями. Так что было бы благоразумнее подумать о своей собственной безопасности, о выступлении на предстоящем Совете обороны, о том, что именно ему поручено командовать операцией «Севастопольский конвой». Но что-то мешало контр-адмиралу отрешиться от того пафоса незаменимости и той мессианской предначертанности, на которые он сам себя на глазах у моряков обрекал.

Особой необходимости в одиночку идти на эсминце, в отрыве от конвоя, у контр-адмирала тоже не возникало. Поскольку общими представлениями о предстоящей операции все три командования: оборонительного района, флота и «Севастопольского конвоя» уже владели, а на доклад и согласование позиций вполне хватило бы пятнадцати-двадцати минут непосредственно перед высадкой. Однако изменить что-либо он уже был не способен.

Напутствие десантникам-парашютистам, всей группой уходившим на одном из сторожевиков, выдалось более сдержанным и коротким.

– Задача у вас предельно простая, – слегка осипшим от влажности и ночной прохлады голосом благословлял их Гродов, – сеять панику, уничтожать линии связи, штабы, склады и средства передвижения, а также любого, кто предстанет перед вами во вражеской форме. Как вам подобный расклад? Такую диверсионную вольницу ценить надо.