Однако генерал вел себя, как азартный игрок. «Румынский Бонапарт» понял, что настал тот самый момент, при котором выбор сузился до рокового решения: «сейчас – или никогда!» И он четко уловил перелом в настроениях армейского командования и пошел ва-банк. Конечно, он мог и проиграть. Но разве не в такие времена и не таким образом приходили к власти все прочие заговорщики, путчисты и просто баловни судьбоносных авантюр?

Понятно, что монархически настроенные силы восприняли эту атаку на короля болезненно. Даже самые лояльные из них по отношению к «румынскому дуче» возопили, что лишать страну полновластного правителя в столь сложное политическое время в ходе войны, разгоравшейся буквально у границ Румынии, причем войны, которая вот-вот должна стать мировой, было сущим безумием.

Но еще большее недоверие и генералов и некоторой части промышленников стало проявляться после объявления Антонеску страны национал-легионерским государством и провозглашением себя вождем нации, которым всегда, по Конституции и древней традиции, являлся король и только король.

«Теперь всем ясно, – витийствовал анонимный автор статьи одного из полулегальных коммуно-сионистских изданий, – что генерал Антонеску откровенно подражает Муссолини и Гитлеру. Почувствовав себя полноценным «дуче-фюрером» страны, этот диктатор, опираясь на профашистские партии и общественные организации, тут же постарается не только избавиться от молодого, неопытного короля Михая, но и вообще искоренить румынскую монархию как таковую».

И маршалу еще очень повезло, что к нему по-прежнему тянулась финансово-промышленная элита страны, особенно та ее часть, которая делала свой бизнес на военных поставках и нефти. А значит, ему было кого и что противопоставить зажиревшему на тыловом провианте генералитету.

Вражеские артиллеристы явно были в ударе. Вот уже в течение двадцати минут их орудия методично обстреливали окопы пограничников и морских пехотинцев, которые держали оборону на переднем крае. Они словно бы поклялись друг перед другом, что не позволят русским дотянуть до темноты, до той поры, когда по приказу они должны были отойти за Большеаджалыкский перешеек, на котором закреплялся сейчас четвертый батальон капитана Гродова.

А чтобы никто в русских штабах не сомневался, что им известно об этой промежуточной линии, время от времени тяжелая артиллерия давала залп, как бы предупреждая противника, что и на этом рубеже ему не устоять. Некоторые снаряды рвались настолько близко от «Кара-Дага», что осколки долетали до его борта и даже впивались в палубу.

– Майор, – взялся за трубку Гродов после очередного, третьего уже, залпа дальнобойщиков, – срочно свяжись по рации с миноносцами прикрытия. Какого дьявола они зря маячат на горизонте? Пусть подавят тяжелую батарею.

– Уже связался, комбат, – тут же доложил начальник штаба Денщиков. – Они засекают батарею, приближаются к берегу и сейчас…

Не успел он договорить, как эхо донесло звуки залпа орудий главного калибра обоих кораблей, затем тявкнули пушчонки помельче.

– Могут же, бездельники, если их пинками подбадривать, – молвил комбат.

– Кстати, докладываю, – старался перекричать их гул Денщиков, – только что, буквально перед твоим звонком, комбат, позвонил командир погранполка Всеволодов. Сообщил, что в районе Григорьевки накапливаются вражеские пехота и кавалерия, появились три танкетки. Если кавалерия пойдет вслед за пехотой и под прикрытием танкеток, оборону могут прорвать, причем как раз на нашем направлении.

– Сообщи о кавалерии и танкетках на эсминец «Беспощадный», пусть он и «Грозный» накроют эту конную гвардию Антонеску хотя бы двумя залпами. А как только остатки атакующих подойдут к линии бывшей береговой батареи, нашей батареи, – для верности напомнил комбат, – подключай «сорокапяточников». Думаю, они дотянутся.

– Вчера пристреливались, дотягиваются, – заверил его Денщиков. – Может, связаться с командиром дивизиона Кречетом? Пусть и его береговая батарея подключится.

Гродов помнил, что 29-я батарея призвана была поддерживать северное направление их Восточного сектора обороны, на котором между Куяльницким лиманом и Большим Аджалыком сражались два батальона полка морской пехоты и части 421-й стрелковой дивизии. К тому же после ликвидации 400-й батареи дивизион, состоявший из двух береговых батарей и приданных подразделений, должен был прекратить свое существование, поскольку теперь подразделение Гродова стало четвертым батальоном сильно поредевшего полка морской пехоты Осипова. Тем не менее он выдохнул в трубку:

– Звони, майор, а вдруг…

– Выполняю ваш приказ, товарищ комбат, – тут же подстраховался Денщиков. – А еще через несколько минут доложил: – Только что беседовал с комбатом 29-й Ковальчуком. Огонь через десять минут, по три снаряда на орудие. Он как раз завершает обстрел позиций в районе полка Осипова.

– По три на орудие? Маловато, но и на том спасибо. А что майор Кречет? На связь не выходил? Он все еще в штабе дивизиона?

– Кажется, да. Хотел поговорить с вами. Я объяснил ситуацию и сказал, что в штабе появитесь минут через сорок. – Начштаба выдержал небольшую паузу и только потом добавил: – Комдив просил позвонить, как только появитесь.

Денщиков нутром почувствовал, что звонить капитану не хотелось, но у него хватило такта умолчать, что на самом деле командир дивизиона не просил позвонить ему, а грубо обронил: «Где его опять носит, разгильдяя подтрибунального?! Мог бы и позвонить, доложить, как обстоят дела». А когда начштаба сообщил, что Гродов поплыл к останкам «Кара-Дага», комдив начальственно проворчал: «Делать ему, пляжнику батарейному, больше нечего, кроме как устраивать себе увеселительные купания!»

– Но он хотя бы понял, что батареи нашей уже не существует, а весь гарнизон артиллерийского комплекса переформировали в батальон морской пехоты? – не без иронических ноток в голосе поинтересовался Гродов.

– В известность-то он поставлен. – Денщиков немного замялся и все же сказал то, о чем умолчать попросту не мог. – Тем не менее заплывы ваши по-прежнему не одобряет. Неужели сам так и просидел все лето у моря, ни разу не искупавшись?

– Можешь не сомневаться, не искупался и офицерам батареи не позволил.

– Уже за одно это Кречета надо было убрать из КП дивизиона, расположенного на самом берегу.

– Причем сделать это «подтрибунально» – напомнил капитан любимое, почти роковое, словечко командира дивизиона.

А еще – они оба вспомнили, в какую ярость впал совсем недавно комдив, узнав от телефониста их батареи, что, воспользовавшись затишьем на фронте, комбат устроил своим бойцам очередное купание – эдакий праздник души и тела. И рассмеялись.

Осмотрев вмятины и пробоины в бортах и на палубе, Гродов пришел к выводу, что толщина металла на этом судне старой постройки – как на хорошем броненосце, по крайней мере, от пуль и гранатных осколков новая команда его будет защищена. После чего лично расставил бойцов по «бойницам» в виде иллюминаторов и проломов в надстройках, учитывая при этом и выбор самих моряков, где и как душа каждого из них «легла». Знал, что в бою для солдата это всегда важно – найти свое место в окопе, в укрытии, в засаде… Точно так же, как важно определить для себя товарища, рядом с которым «не так страшно» идти в атаку или в разведку, сражаться в штыковой или сходиться врукопашную…

Он не был суеверным человеком, но понимал, что выбор позиции на линии фронта, как и выбор товарища, выходит за пределы настроения: «нравится – не нравится», а что это еще и некий интуитивный выбор собственной судьбы.

Прежде чем оставить судно, Гродов собрал его команду в кают-компании. Теперь, когда все бойцы ознакомились с незатопленной частью «Кара-Дага» и осознали себя командой этого судна, их встреча напоминала инструктаж капитана перед выходом в море.

– Если не ошибаюсь, ни один из вас на кораблях раньше не служил, – сказал он.

Бойцы переглянулись и пожали плечами.