— Нет. Всё равно мы скоро будем брать всю организацию.

На следующий день Крестов отправился к Брину — тот оставил адрес, где остановится. Саня Брин совсем не удивился, когда на пороге сторожки возник худой дёргающийся Крестов. Встал ему навстречу.

— Недолгая была разлука!

— Вот видишь, какой цирковой номер, — Крестов развёл руки в стороны, — без твоей помощи, Санек, никак не обойтись. Придётся тебе идти к «серебряной дудке».

— Ладно, — коротко произнёс Брин, огляделся. — Чем же мне тебя угостить?

— Да ничем, Саня… Ты меня недавно угостил воблой, этого вполне достаточно. С лихвой. Вобла хоть и популярный продукт в Петрограде, но страшно дефицитный.

Старый сторож оглядел Крестова с головы до ног, изучил его форменку, бескозырку, худое усталое лицо и произнёс, вроде бы ни к кому не обращаясь:

— Похоже, из наших… Да?

— Их наших, из наших, — подтвердил Брин. — В войну с германцами моря вместе пахали, целых два — Балтийское и Чёрное. Немцев там давили.

— Что-то я не вижу, чтобы вы их там додавили, — сварливо заметил сторож, — живут они и здравствуют… И в ус не дуют.

— Мы действовали согласно приказу, папаша, — сказал Брин, забавно подёргал одной щекой, будто контуженный, — что нам командиры внушали, то мы и исполняли.

— Лучше бы командиры кровь свою собственную проливали, толку было бы больше, — продолжал ворчать сторож, — войну, глядишь, не продули бы.

— А мы её и так, папаша, не продули… История обязательно внесёт в это дело свою поправку, помяни моё слово.

— Поживём — увидим, — проговорил сторож тускло, в следующее мгновение вообще скис: — Впрочем, до того времени я вряд ли доживу.

— Доживёшь, доживёшь, отец, — бодрым тоном воскликнул Брин, — у тебя на роду написано: до ста лет дотянешь.

— Это чего-сь, на лбу в виде морщин выложено? Прочитал, что ли?

— Прочитал. Но только не в виде морщин, а… — Брин замялся было, но заминка его длилась недолго, — у тебя на лицо печать нанесена, она хорошо просматривается.

Сторож нахмурился, проговорил недовольно:

— Что за печать?

— Печать долголетия.

— Це-це-це-це, — поцецекал сторож, сердито свёл брови к переносице, потом лицо его разгладилось, он махнул рукой прощающе: — Ладно, пусть будет так.

— Была бы самогонка, выпили б за твоё здоровье, дедунь, — Брин весело хлопнул ладонью о дверь.

— Самогонки нет! — вновь обретая суровость, произнёс сторож.

— И не надо! — воскликнул Брин звонко, будто юный будённовец.

Наверху, за каменной стенкой канала, раздался выстрел. Крестов стремительно выскочил из сторожки, на бегу расстегнул кобуру маузера. Раздался ещё один выстрел, следом за ним кто-то дунул в свисток, в обычный полицейский свисток, из тех, которые взяли на вооружение охранники новой власти — милиционеры.

Через несколько минут Крестов вернулся, тяжело дыша, уселся на лавку.

— Милиция на юных гопстопников проводит облаву, — пояснил он, с трудом перевёл дыхание, в горле у него что-то клокотало хрипло.

— По пацанам-то чего стрелять? — сердито заметил сторож. Он всё время пребывал в ворчливом настроении — видать, за долгие годы в душе накопилось много тяжести, боли, жалости к самому себе, недоверия к людям. Да и вообще усталость проглядывала во всех его движениях. — У мальцов мозги куриные, часто не ведают, что творят. Но пулями по ним — это слишком…

— Вот именно — мозги куриные, — согласился со сторожем Крестов, — хорошо сказано. Только не милиционеры по ним стреляли, а они по милиционерам.

Сторож досадливо крякнул.

— А вот это — нелады. Никто бы не подумал…

— Думать — штука невредная, папаша.

Сторож вновь поднёс ко рту чёрный печёный кулак, опять крякнул, только костяшка кадыка гулко взлетела на жилистой шее вверх и тут же опустилась. Накладочка вышла.

— Ну, — Крестов положил руку на плечо Брина, — мы с тобою обо всём договорились, Саня?

— Так точно!

— А мне надо ехать за границу.

— Что-то случилось?

— Да. Какие-то очень уж деловые люди пытались подкупить пограничников. Как бы нам, Саня, кроме того, что уже известно, не открыть бы чего-нибудь новенькое…

— Тьфу-тьфу-тьфу, — поплевал Брин через плечо. — Лучше не надо.

— Я пошёл, — Крестов заскрипел по-стариковски суставами и поднялся со скамейки, — мне предстоит дорога длинная. Часа на четыре, а то и больше.

До заставы, где неизвестные пытались подкупить одного из пограничников, оказалось четыре с половиной часа езды. На автомобиле, конечно, можно было добраться быстрее, но из-за частых дождей образовалось много серых топких мест, в которых машина могла безнадёжно увязнуть, так что на заставу, которой командовал Костюрин, пришлось ехать на обычной подводе, запряжённой понурой, не самой проворной на белом свете лошадёнкой.

На заставе Костюрина уже находился начальник погранотряда — молодцеватый, совсем не старый, с голубовато-седой головой. В волосах этого человека не было ни одного тёмного волоса.

Глядя, как под колёса телеги уползает просёлочная дорога с высокой густой травой, вставшей по обочинам, Крестов прокручивал в мозгу то, что знал про «Петроградскую боевую организацию», про специально прорубленное в границе окно, о котором его информировал Алексеев, а потом подробно рассказывал начальник погранцовской разведки, про тех людей, которых чекистам нельзя было жалеть… Имя у них было одно — контрреволюционеры. Или ещё, если по-газетному, по-лекторски — враги советской власти.

Одна штука была загадочной — через окно в Россию прошёл небезызвестный Герман, его благополучно взяли под наблюдение, думали, что он развернёт здесь свою бурную деятельность, но бывший штабс-капитан, известный своим крутым нравом, пробыл в городе недолго, вновь нырнул через готовно открытое окно в Финляндию. Что бы это значило? Уж не спугнул ли кто его? Удрал Герман и больше не вернётся? Такое может быть? Очень даже может… Или причина в другом — отправился сколачивать обширное войско для незаконных боевых действий в Советской России. Это тоже похоже на Германа. Герман готов выжечь калёным железом весь Петроград вместе с людьми и зданиями, лишь бы здесь не было новой власти…

Тяжёлые были эти думы, у Крестова даже щека задёргалась нервно, часто. Нервы износились вконец, ещё немного и он вообще перестанет воспринимать жизнь во всех её красках, ограничит спектр восприятия двумя-тремя цветами, не самыми радостными… В бегстве Германа могло быть ещё одно — он ушёл назад за людьми и деньгами. Для существования такой организации, как таганцевская, нужны не только люди и оружие — нужны хорошие деньги. Желательно — золотые царские червонцы…

Вот за ними Герман и ушёл.

Фамилия пограничника, которому предложили взятку, была самая что ни есть многомиллионная русская — Иванов. Это был ловкий складный парень из-под Твери, перед призывом в армию он работал на железной дороге, мечтал выучиться на машиниста, чтобы гонять составы из Москвы в Питер и обратно — вначале товарные, потом, когда будет повышен класс, пассажирские, но помешала армия: пришлось взять в руки винтовку. Остапчук, который вместе с Крестовым приехал на костюринский участок границы, проверил его биографию — парень чистый, хорошо стреляет из винтовки, владеет грамотой. Пригласили Иванова к командиру. Пока командир разговаривал, наблюдали за ним со стороны, проверяли себя, проверяли тех, кто дал ему характеристику: подтянутый, гимнастёрка подогнана — значит, старательный, к службе относится серьёзно, руки сильные — видно, что рабочий, голову с одного раза скрутить не только курице может, не горбится, плечи широкие, разворот прямой — муштровочка есть, мышцам не даёт усохнуть, лицо открытое, взгляд прямой — врать не умеет.

Конечно, будь Остапчук с Крестовым профессионалами, они действовали бы по-другому, с иными бы мерками подходили и к этому парню, и к своему делу, но они ещё только учились, вслепую нащупывали то, что профессионалы давным-давно уже одолели. Но и такой метод познания — тоже метод.