– Так ведь двоих, которые сумели прорваться по плавням, чтобы зайти вам в тыл, я все-таки уложил.

– Вот как?! Я этого не знал.

– Уложил, сам видел, – подтвердил Курилов, который прекрасно слышал их разговор.

– Тогда, мореман, считай, что победа в этом бою – на твоем счету.

– Ну, я так не говорил.

– Не скромничай, мореман. Командир отряда катеров на связь, я так понимаю, не выходил?

– Хотя обещал. Я трижды пытался связаться с ним. Радист флагманского катера не отвечает – и все тут.

– Это не аргумент, мореман. Вызывай еще раз, – скорее из безнадежности, нежели из веры в успех, приказал Зубов и был удивлен, когда после двухминутного бормотания в микрофон Сенчук вдруг воскликнул: – Есть связь! Не может быть: они все-таки на связи!

Прежде всего, Зубов попросил к рации капитан-лейтенанта Осминова, но радист сказал, что тот, тяжелораненый, переправлен на эсминец. Теперь катером и десантным отрядом командует старший лейтенант Изотов.

– Да кто бы он ни был! – нервно подстегнул своего собеседника комроты.

– Значит, ситуация складывается таким образом, – тут же скороговоркой зачастил командир отряда. – Во время нескольких авианалетов один катер затонул; два, в том числе и наш, получили повреждения. Рация тоже вышла из строя, поэтому ее пришлось заменить. К тому же…

– Ваши дальнейшие действия, мореман? – прервал его брюзжание Зубов.

– То есть?

– Вы собираетесь снимать остатки моей роты с плацдарма? Только так: «да» или «нет», поскольку противник снова готовится к атаке. Я должен знать, на что могу рассчитывать.

Те несколько мгновений, которые Изотов провел в молчании, командиру десанта показались вечностью.

– Через час мы будем в районе плацдарма.

– А чуточку раньше? Понимаешь, мореман, здесь важна каждая минута.

– Насколько я знаю, вам приказано держаться до утра. Таков был последний приказ, который последовал в девятнадцать ноль-ноль.

– Такого приказа мое командование до меня не доводило. Перед высадкой нам приказано было захватить плацдарм и удерживать его до последней возможности.

– Вот именно, старший лейтенант, до последней.

– Если мы все здесь погибнем, удерживать плацдарм будет некому. До утра он будет румынским.

– Сказал же: буду через час. Раньше просто не получится. Почти все экипажи заняты ремонтом. И находимся мы на рейде Одессы, под прикрытием портовых зениток. Нужны еще какие-то доводы?

– Да все понятно, мореман…

– Где вы сосредоточены? Сколько вас и откуда снимать?

Эти вопросы, имея под рукой карту, Изотов задавал уже под вытье моторов вражеских штурмовиков, которые совершали очередной налет на плацдарм. Однако Зубов успел объяснить командиру катеров, что сосредоточены они будут в двух местах: на островке Русин, на котором имеется рыбацкий причал и где находится лазарет десантников, и на косе, уходившей далеко в Днепровский лиман, располагаясь на которой бойцы могут прикрывать подступы к островку.

– Судя по всему, вечер будет лунным, – завершил свои объяснения Зубов, – тем не менее месторасположение свое определим красными ракетами. Единственный вопрос, ответить на который пока не могу, – сколько нас осталось. Сам слышишь, мореман, что здесь творится. В атаку снова пойдет вражеская пехота.

– Как только приблизимся, тут же поддержу вас огнем, – попытался хоть как-то приободрить его Изотов.

Налет «юнкерсов» продолжался немыслимо долго. Пользуясь беззащитностью десантников, немецкие летчики утюжили плацдарм вдоль и поперек, словно бы упражняясь в умении вычерчивать в небе виражи да в огневой точности. Особенно они изощрялись над лазаретным островком морских пехотинцев, который лишь время от времени огрызался редкими винтовочными выстрелами. Когда же штурмовики наконец улетели, появился румынский самолет-разведчик, пилоты которого исполняли роль корректировщиков сразу для двух батарей: тяжелой дальнобойной и обычной полевой, удары которых тоже становились все более точными. Причем на сей раз основной удар пришелся по рыбачьему стану да по окопам, прикрывающим косу.

Потери в роте оказались такими, что Зубов едва успел отозвать последних четырех бойцов из хижины и лабаза. Даже в окопах, у косы, десантники с трудом отбили атаку двух танкеток, поддержанную кавалерией и пехотой противника. Но после этого уцелевшим морякам пришлось отходить на косу и в плавни. Когда же подошел катер, шестеро остававшихся на кончике косы бойцов отбили последнюю атаку, после которой старший сержант Курилов прокричал Зубову, радисту и еще какому-то десантнику:

– Уходите вброд, вплавь, я прикрою!

– Отходим вместе, отстреливаясь! – предложил старший лейтенант.

– Вместе не получится!

– Значит, вместе погибнем!

– Э, нет, кто-то должен выжить. Тут уж кому как суждено. Прощай, старшой! Видно, не подфартит мне вырваться из этой чертовой трясины.

И действительно, Курилов прикрывал, пока мог. Да еще какой-то уцелевший на «лазаретном» островке боец поддерживал его, не позволяя румынам высовываться из-за подготовленного моряками завала.

Десантники уже подходили по плавням к морскому охотнику, когда рядом разорвался снаряд. На палубу старшего лейтенанта втащили бросившиеся в воду моряки катера. Одного, теряющего сознание…

До начала наступления осиповцев оставалось еще полчаса, а десантники уже полностью овладели окопами тех румынских солдат, которые удерживали восточный плацдарм прикрытия перешейка, и теперь шестью пулеметами, два из которых оказались трофейными, очищали от противника саму косу. Под их прикрытием моряки двумя прибрежными колоннами стали продвигаться вдоль моря и лимана, все дальше оттесняя уцелевших легионеров к средине перешейка да к небольшим камышовым островкам, подступавшим к ней со стороны лимана.

– Ты что, решил отбить перешеек своими силами? – рассмеялся в трубку Осипов, как только радист опустился рядом с командиром полка на удобно вымощенном шинелями командном пункте. Даже в таких, сугубо фронтовых, условиях румынские офицеры старались устроиться поуютнее. – Моя разведка доносит, что с восточного берега ты их уже потеснил.

– Да комбат у меня тут нервный объявился, – ответил майор, подставляя руку санитару. Рана оказалась значительно сложнее, нежели он мог предположить, просто в горячке боя Дмитрий этого не осознавал.

– Уж не Владыкой ли кличут этого комбата?

– Он самый, кто же еще? Вы, товарищ полковник, с наступлением не торопитесь. Пусть отходят на тот берег. Под вашим огнем, ясное дело.

– «Хочешь победить врага – дай ему возможность отступить»? – уловил суть его замысла Осипов.

– Древние учили нас действовать именно так. Уцелевших потом добьем. Где вы сейчас располагаетесь, товарищ полковник?

– На том же полевом стане, на котором когда-то располагался фронтовой госпиталь, а затем и твой штаб. Кстати, после прорыва тебе снова придется держать оборону на этом же участке.

– Вот уж действительно пути Господни… Так, может быть, мне и батальон мой вернут, коль уж так романтично все складывается? – Несколько секунд Осипов натужно сопел в трубку и молчал. Чувствовалось: то, что он вынужден будет произнести, давалось ему с трудом. Уловив его настроение, майор встревоженно спросил: – Он что, погиб? Весь?!

– Не то чтобы весь и не то чтобы погиб… Но потери за дни твоего отсутствия понес значительные. И поскольку по штатному расписанию он в полку был вроде как лишний, то есть сверх штата… Словом, пришлось остатки его личного состава разбросать по другим батальонам. От которых, сам знаешь, тоже одно название оставалось.

– Тягостное известие, товарищ полковник.

– Скажи спасибо, что хоть в морской пехоте воюют, а то ведь могли по общевойсковым стрелковым ротам разбросать, поползновения такие были.

Гродова так и подмывало удариться в расспросы: кто погиб из его батальона, а кто уцелел, да как сложились судьбы офицеров. Однако понимал, что затевать подобные разговоры с полковником сейчас, в эти минуты, бессмысленно. Вместо расспросов он произнес: