— Вот за инструктора — особое спасибо, — оживился комбат. — А то подготовка десантников-диверсантов у нас мало чем отличается от обычной, армейской подготовки.

— Ничего, с Сожиным она во всем будет необычной. Кстати, завтра еще одного инструктора направлю: по взрывному делу. И еще… Поскольку основная масса бойцов бригады военно-морских званий не имеет, принято решение звания в ней употреблять не флотские, а общевойсковые. Вот так, капитан, — комбриг умышленно пропустил вторую часть флотского звания «капитан-лейтенант».

— Деловое решение. Сам об этом думал. А как нам осваивать прыжки с парашютами? Начштаба говорил, что забрасывать в тыл противника нас могут и на самолетах.

— Начштаба многое говорил, потому как следовал инструкции. Но где же я тебе возьму все это — аэродром, самолеты, парашюты? И потом, вы ведь пехота морская, а не воздушная, правильно мыслю?

— Да, вроде бы правильно. Ежели мыслить… не по инструкции, — огрызнулся Корягин.

— Зато каждому твоему взводу положено по радисту, — ушел полковник от прямой стычки с резковатым на слово комбатом.

В смех, которым Корягин встретил это обещание, он постарался вложить весь свой, командирским опытом нажитый, сарказм:

— Хотелось бы знать, что мне положат из этого вашего «положено»?

— Должны прислать выпускников дивизионных курсов. Специалисты, может быть, не ахти какие, но поддерживать связь в полевых условиях смогут, это руководство курсов гарантирует. Вот со снайперами трудновато.

— У нас вон свой снайпер образовался: ефрейтор Гайдук, — кивнул комбат в сторону отошедшей на почтительное расстояние Евдокимки. — Любого профессионала за пояс заткнет. Ей бы винтовку с оптическим прицелом — и все вопросы сняты.

— С каким таким «оптическим»? — напряглось лицо комбрига, испещренное гипертоническими прожилками. — Раскатал губу! Тут самых обычных винтовок еле наскребли[259], и патронов явно маловато. Военком рассказывал, что маршевые роты они бросают в бой, не успев ни вооружить, ни обмундировать.

— Получается, довоевались?

— Ну, нападение неожиданное, а потому данная ситуация… временная, — мрачно парировал комбриг. — И вообще не об этом сейчас речь. Какие надежды командование бригады и всего корпуса возлагает на твой батальон — уже знаешь?

— Информирован, товарищ комбриг.

— А теперь сообщаю, что на подготовку батальона к активным боевым действиям, в частности, в тылу врага, тебе отводится десять суток.

Корягин на несколько мгновений уставился на полковника, но вовремя сумел овладеть собой. Другое дело, что иронии скрыть не смог:

— Это ж, с какой такой стати подобная «щедрость»?

— Ты эти свои ухмылки для противника оставь, — отрубил комбриг.

— Так ведь батальон еще только формируется. Что мы успеем за десять дней?

— Моли бога, — еще жестче бросил полковник, садясь в машину, — чтобы противник подарил нам хотя бы эти десять дней.

— Значит, все-таки противник? — насторожился Корягин. — А ведь сообщали, что враг остановлен, а на некоторых участках даже отброшен, и вообще…

— Сообщают всякое разное, капитан, — прервал его комбриг. — А фронт — вот он, уже в семидесяти километрах отсюда.

Анна Жерми только начала осваиваться с последствиями столь стремительного перевоплощения из «белогвардейской суки» и «лагерной пыли» в графиню и младшего лейтенанта, пирующего за одним столом с энкавэдистами, а Шербетов уже вновь направлял разговор в разведывательно-диверсионное русло.

— Кутепов, Врангель, Деникин, Шкуро, несколько других белых генералов и влиятельных старших офицеров неоднократно пытались наладить связь с вашим отцом…

— Простите, пожалуйста, что перебиваю, — воспользовалась Анна минутной заминкой Шербетова. — Но в дальнейшем речь пойдет не о моем отце, а о генерале Подвашецком. Исключительно о нем. Так будет проще для всех нас.

— Принимается, — буркнул Шербетов. — Так вот, разные паломники к поместью Лихтенвальд всячески пытались втянуть генерала Подвашецкого, с его деньгами и связями, в свои белогвардейские интриги. Однако граф по-прежнему остается непоколебимым монархистом, для которого Белое движение — цитирую — «давно перевернутая и бездарно написанная страница русской истории».

— О да, нечто подобное всегда было в духе генерала Подвашецкого, — вновь, как бы про себя, проговорила Анна. — Как раз на этой почве мы с ним когда-то принципиально разошлись во мнениях, взглядах, и даже в судьбах.

Полковник и генерал переглянулись, а затем встревоженно перевели взгляд на Гайдука, пытаясь выяснить, знал ли он о сложности отношений Анны с отцом.

— Не думаю, чтобы у вас с генералом Подвашецким дошло до откровенной вражды, — медленно, а потому внушительно, проговорил Гайдук, давая понять: «Не акцентируй на этом факте внимание начальства!»

— Нет-нет, конечно же мы найдем с ним общий язык, — точно расшифровала подтекст его слов Анна, — Тем более что прошло столько лет, да и Гражданская война давно завершилась.

— Не сомневаюсь, — ухватился за эти заверения полковник Волынцев. — Как и в том, что, ради примирения с отцом, вы проявите ангельское смирение, подобающее всякой благовоспитанной дочери.

Анна тут же намеревалась заверить в этом полковника, как вдруг на столе Шербетова ожил телефон.

— …Так точно, товарищ генерал-лейтенант, проверку прошла, — произнес он в ответ на вопрос, которого Жерми не слышала; при этом генерал-майор приложил палец к губам, предупреждая, чтобы никто из присутствующих не смел обнаруживать себя. — Самую жесточайшую, без поблажки. Да, сейчас она под опекой полковника Волынцева, который вводит ее курс происходящих в белогвардейских кругах событий. Через сорок минут они отбывают к месту дальнейшего прохождения службы… Есть, докладывать лично вам, — положив трубку, Шербетов старательно протер некстати вспотевший лоб. — Вы все слышали, товарищи. Операция «Поцелуй Изиды» находится под контролем в самых верхах разведуправления, поэтому отступать некуда. Прежде всего это касается вас, младший лейтенант Жерми.

— Отступление — вообще не в моих правилах.

— В таком случае продолжайте, полковник. Что вы там говорили о генерале Подвашецком? Курс ликбеза по поводу новой тактики «беляков» мне тоже не помешает.

Волынцев сдержанно кивнул и прокашлялся…

— При детальной разработке генерала и его окружения открылась любопытная черта мировоззрения бывшего императорского адъютанта, — поднял вверх указательный палец полковник. — Дело в том, что монархизм графа Подвашецкого — какого-то особого рода. Генерал считает, что, поскольку сразу два представителя династии Романовых, друг за другом, отреклись от трона, предав, таким образом, веру и Отечество, то, по европейским традициям монарших родов, претендовать на русский трон никто из рода Романовых больше не имеет права. «Династии, запятнавшей себя добровольным отречением, а следовательно, трусостью и предательством, не позволительно более осквернять своей коронацией русский трон!» — таков главный тезис графа как политика и дипломата.

— Кроме того, он предлагает все политические партии в России запретить, поскольку ничего, кроме смуты и раскола нации, они в себе не несут, — уточнила Жерми.

— Так все-таки у вас был контакт с генералом? — вклинился в их разговор Шербетов.

— Подобные взгляды сформировались у него еще во времена революции, — попытка подловить графиню на лжи опять не увенчалась успехом. — Не думаю, чтобы сейчас, наблюдая за натиском германских войск, он отказался от них.

— Новым является только то, — продолжил Волынцев, — что генерал, мнящий себя одним из идеологов русского монархизма, предлагает заменить разогнанные партии единым, всероссийским рыцарским орденом Святого Георгия.

— Заменить десятки партий неким рыцарским орденом?! В наше время? — искренне удивилась Анна. — Средневековье какое-то. Это нереально.