– Хорошо хоть противнику не оставили батарею, а то ведь городу придется теперь туго.

– Вы отходите последними?

– Последние должны подойти через полчаса. Взвод прикрытия старшины Ковальского. – Словно бы подтверждая свое существование, взвод тут же огрызнулся двумя скупыми пулеметными очередями и прицельной ружейной стрельбой. – Только бы румыны раньше времени не сообразили, что полк уже отошел, и не ринулись в атаку. Эти ребята мне бы еще пригодились.

– …И сколько их еще поляжет, – задумчиво молвил капитан, полагая, что никакие слова утешения здесь не уместны.

Выступая в роли хозяина в штабе батальона, он угостил командира полка и начштаба раздобытым накануне его бойцами в Новой Дофиновке терпковатым красным вином и жестковатой, приправленной остатками брынзы, мамалыгой. Сам капитан, хоть и с трудом, но все же осваивался с этими непривычными степными блюдами еще там, на «румынском плацдарме», и тогда же убедился, что они наиболее приспособлены к степной жаре, неприхотливы, сытны и долговечны. А в соединении с красным вином – еще и блаженственны.

– Как бы там со временем ни оценивали оборонительные бои под Одессой, – вместо тоста произнес полковник, – у нас с тобой, капитан, у наших солдат совесть чиста. У всех: уже павших и все еще живых.

– Особенно – у павших, – поддержал его комбат.

Они выпили и, настороженно прислушиваясь к тому, что происходит к востоку от них, на недалеком рубеже последнего заслона, помолчали.

– Повезло полковнику Осипову с твоим батальоном в виде пополнения, капитан. Честно признаюсь: пытался уговорить командование, чтобы твоих ребят пристегнули ко мне. Все равно половина твоих бойцов, особенно отряд майора Денщикова, к морской пехоте отношения не имеет, точно так же, как половина моего полка смутно представляет себе, что такое служба на границе.

– Стоит ли огорчаться, товарищ полковник? Так или иначе, сражаться нам суждено плечо в плечо. А если уж дойдет до уличных боев за каждый двор, каждый дом, от подразделений наших в любом случае одно упоминание останется.

Едва Гродов произнес это, как появился телефонист и сообщил, что его просит к телефону полковник Осипов. «Легок на помине», – улыбнулись друг другу при свете керосинки пирующие командиры.

– Пограничники через твои порядки уже прошли, комбат?

– И не только они, но также остатки полка 421-й стрелковой дивизии. Командир пограничников полковник Всеволодов находится сейчас рядом со мной на КП. Ждем отхода его взвода прикрытия. Желаете говорить с полковником?

– Со Всеволодовым мы сегодня уже общались, – сухо заметил командир полка морской пехоты. – По телефону, естественно.

– Передаю ему привет, – поспешил размягчить сухость наставника морской пехоты Гродов.

– Значит, он все-таки отходит к Крыжановке, на основную линию обороны?

– Собственно, уже отошел. Почти весь личный состав, во главе с полковым комиссаром, уже там.

– Вот видишь… А мне хотелось надеяться, что он со своим полком или с тем, что от него осталось, займет оборону вместе с твоим батальоном, – не скрывал своего разочарования Осипов. – Пусть даже вторым эшелоном. Однако Всеволодов решительно воспротивился, требуя отвода своих подразделений на основной рубеж и хотя бы временной передышки, – не очень-то заботился Осипов о том, чтобы командир пограничников не догадался о сути их разговора.

– Таковым, очевидно, было решение командования дивизии и Восточного сектора обороны, – проговорил комбат, стараясь не встречаться при этом взглядом с полковником.

– Прежде всего, таковым было его собственное решение, – не собирался щадить своего коллегу Осипов. И присутствие Всеволодова при этом разговоре его не смущало. – Тебе ведь хорошо известно, что это не обычная армейская часть, а полк войск НКВД. От решения его командира зависит многое, к нему прислушиваются, с ним трудно не считаться. Впрочем, к черту подробности, капитан. Возьми карту.

– Она под рукой.

Поняв, что дальнейшее его присутствие при этом разговоре уже не имеет смысла, командир пограничников поднялся, прощально сжал предплечье капитана и вышел.

– Будем взаимодействовать, комбат, – бросил уже из-за двери. – Как только обоснуюсь, тут же налажу связь.

Гродов заверил его, что за связью дело не станет, и вновь приготовился слушать своего командира полка.

– Последний рубеж обороны Восточного сектора, – не заставил себя ждать Осипов, – в штабе оборонительного района, похоже, прокладывали циркулем. Так вот, представь себе, что ты тоже ведешь циркулем от западных окраин Протопоповки, выходящих к Хаджибейскому лиману, мимо северных окраин этого же села – и вплоть до западного берега лимана Куяльницкого. Ну а дальше – от восточного берега этого же лимана – проводи линию южнее юго-восточной окраины поселка Гильдендорф[283], затем, полукругом, по северо-восточной окраине Корсунцев – к Крыжановке и до берега Одесского залива, оставляя при этом за передовой село Фонтанку и 29-ю береговую батарею капитана Ковальчука, вместе со штабом дивизиона. Вот так она теперь будет выглядеть – очередная «последняя» линия обороны.

«Значит, дни батареи капитана Ковальчука тоже сочтены, – с досадой подумалось комбату, когда перед ним вырисовался предельно сжатый и приближенный к городу полукруг новой и последней линии обороны Восточного сектора. А ведь на ее артиллерийскую поддержку Гродов рассчитывал сейчас куда больше, нежели на поддержку корабельной артиллерии. Эсминцы – птицы вольные: пришли, ушли… Пока комендоры разберутся с целями, пока пристреляют стволы главного калибра… А береговая батарея здесь давно, чуть ли не каждый холмик, каждое деревце – пристреляны».

– Но, я так понимаю, что мой батальон по-прежнему остается на своих позициях?..

– Как и весь наш полк. Следи по карте. От того места в районе Корсунцев, где новая линия будет пересекаться с железнодорожной веткой, проведи линию до Большого Аджалыкского лимана по северной оконечности Александровки. Это и есть та временная линия, которая призвана: первое – не допустить прорыва румын к морю; второе – обеспечить создание хорошо укрепленной основной линии обороны. На большей части этой линии оборону будут держать бойцы 421-й стрелковой дивизии и батальон народного ополчения. На остальной – наш полк, на который также возложено патрулирование западного побережья Аджалыка.

– Дабы не допустить форсированного прорыва врага через лиман, – признал правильность такого решения Гродов.

– Считаешь, что такой вариант прорыва противник исключил?

– Не считаю. Наоборот, участок побережья до северной оконечности Вапнярки мой батальон возьмет на себя.

– Именно об этом я и хотел просить тебя. Хотя и понимаю, что в боевых порядках твоих каждый штык – на вес победы.

Они помолчали, как бы придавая этим молчанием вес своим словам.

– Сколько дней нам придется держаться на этих промежуточных рубежах? – спросил Гродов.

– Уверен, что дня три-четыре, не меньше[284]. Кстати, к тому времени нужно будет перебазировать куда-то вглубь обороны 29-ю береговую батарею. А скорее всего взорвать ее.

– Что при нынешней ситуации вполне объяснимо и оправданно, – мрачно согласился с ним комбат.

– Ну, ты как, к обороне готов? Перешеек, в общем-то, удобный: довольно узкий, к тому же, с одной стороны – Большой Аджалык, с другой – морской залив. Еще бы местность чуть гористее – и можно было бы…

– Я и так чувствую себя царем Леонидом, пришедшим со своими тремястами обреченными спартанцами под Фермопилы.

– Знаю, что ты мастак на всякие там тактические ловушки. В этот раз тоже придумал что-нибудь эдакое?..

– Да есть тут кое-какие задумки, есть…

– Ладно, не конкретизируй. Утром появлюсь у тебя, вместе осмотрим позиции, тогда и продемонстрируешь. Так что будем ждать утра.