Таманцев с двумя офицерами должен был приехать еще полтора-два часа тому назад. Ожидая их в условленном месте, у мостика через крохотную речушку, Алехин лежал близ обочины мощенной булыжником пустынной дороги на успевшей остыть земле, размышлял о деле и терялся в догадках, почему они так задерживаются.

Еще не стемнело, но от низких сумрачных туч повечерело раньше времени.

Звук мотора полуторки он заслышал издалека и погодя, когда шум приблизился, вышел на дорогу.

Как только машина остановилась, Таманцев и за ним двое прикомандированных выпрыгнули из кузова.

– Капитан Фомченко, – представился плечистый, с головой, обожженной справа от виска до затылка.

– Старший лейтенант Лужнов, – вытянулся перед Алехиным высокий, помоложе.

Как и Таманцев, они были без головных уборов, в плащ-палатках, с автоматами «ППШ» и вещмешками в руках; только Таманцев дополнительно захватил еще «шмайссер»[30].

Обоих прикомандированных Алехин наверняка видел в отделе контрразведки авиакорпуса. Он даже припомнил, что у капитана на одной из медалей вмятина от пули или осколка.

– Развернись и стань сюда, – указывая в кусты на отходящую перпендикулярно неторную дорогу, велел он Хижняку и позвал офицеров: – Идемте.

Широкой травянистой тропой, обжатой с обеих сторон кустарником, они направились к темнеющему вдали лесу – Алехин и Таманцев впереди, Фомченко и Лужнов за ними.

– Что так долго? – справился Алехин у Таманцева.

– Можете проколоть себе дырочку для ордена, – небрежно сообщил Таманцев. – Мы нашли этих – капитана и лейтенанта.

– Кто это? – заинтригованный упоминанием об ордене, поинтересовался Фомченко.

– Подозреваемые, – пояснил Алехин, – точнее даже – проверяемые… Где они?

– Зашли в дом шесть на улице Вызволеня. Судя по всему, они там уже бывали. Блинов наблюдает за ними. По данным комендатуры, фамилия капитана – Николаев, лейтенанта – Сенцов. Прибыли из воинской части тридцать один пятьсот восемнадцать… Цель командировки указана стандартно: выполнение задания командования.

– Блинову там не управиться, – вздохнул Алехин. – Тридцать один пятьсот восемнадцать – это что за часть?

– Второго Белорусского фронта. Я сделал запрос. Подполковника не было, потому и задержался.

– Если они действительно из этой части… другого фронта, что же они лазят у нас по хуторам? Странно… Твои соображения?

– Ничего примечательного. Держатся спокойно, непринужденно… По виду в армии не новички… Их надо понаблюдать, – заключил Таманцев. – Вы же сами говорите – проверяемые. Возможно, этим и ограничится… К утру будет ответ.

– Ну уж к утру.

– Будет, – заверил Таманцев. – Я сам звонил по вэ-че в Управление Второго Белорусского. И передал с литером «Весьма срочно»… За подписью генерала.

– Плачет по тебе гауптвахта, – покачал головой Алехин. – Кончится война, посадить на полгодика – вполне по заслугам!

– Уж я бы там отоспался. И ряшку бы наел – во! – Таманцев развел руками. – Есть элементы авантюризма, – со вздохом признал он, – но исключительно для пользы дела.

– Там гроза… – оборачиваясь в сторону Лиды, помолчав, проговорил Алехин.

– Уж это точно!.. Веселенькая ночка вам предстоит…

Таманцев осмотрел темное небо, потом лес впереди – выглядело все вокруг мрачно, диковато – и заметил:

– Прекрасное место для отдыха. В каком отеле для нас приготовлены номера?

Алехин, будто не слыша, молчал.

– Распорядитесь доставить туда багаж, – не унимался Таманцев, – массажистку и педикюрных операторов.

– Ожидают тебя с нетерпением, – принимая тон Таманцева, сказал Алехин.

– Очень мило… А каков приказ Родины?

– Взять Казимира Павловского и тех, кто с ним, – вполне серьезно сказал Алехин.

– Кто это – Павловский? – спросил Фомченко; он, видно, был любознателен и, во всяком случае, хотел быть в курсе дела; а Лужнов молчал.

– Агент германской разведки, – оборачиваясь, сказал Алехин.

– Милейший парень, – добавил Таманцев. – Девять успешных перебросок и четыре железки от немцев… Особо опасен при задержании. Как-то под настроение ухлопал трех лопухов из комендатуры.

– Понятно, – несколько озадаченно проговорил Фомченко.

– Ну уж – лопухов, – не согласился Алехин. – Офицера и двух патрулей. С ним надо ухо держать востро. Я ознакомлю вас с ориентировкой и фотографиями, – пообещал он.

– Нам сказали… – наконец произнес Лужнов, – здесь полно банд. Правда?

– Говорят, убивают, – Таманцев пожал плечами, – но мы не видели.

Лужнов держал автомат наизготове, время от времени утыкаясь стволом в спину Таманцеву.

– Поставьте на предохранитель, – посоветовал ему Алехин и улыбнулся. – Вы летчик?

– Летчик, – покраснев, подтвердил Лужнов и сдвинул шишечку.

– Восемьдесят семь боевых вылетов, – сказал за него Фомченко. – Комиссован после ранения. Как и я, грешный…

«Вот так… Восемьдесят семь боевых вылетов, а автомата, возможно, в руках не держал. Летчики… Ладно, скажи спасибо, что этих дали».

Они вышли к всполью и все четверо встали за кустами. На поле, метрах в двухстах от них, виднелся добротный дом с мансардой, левее – две бедноватые хаты, за ними зловеще чернел лес.

– Это дом Павловских, – показал Алехин.

– Он заколочен, – заметил Таманцев.

– Да… Сам хозяин, Павловский-старший, арестован как фольксдойче… сидит в Лиде, – объяснил Алехин Фомченко и Лужнову. – В меньшей хате, – Алехин указал рукой, – проживает Юлия Антонюк.

– А это кто? – нетерпеливо осведомился Таманцев.

– Сирота… Она с детства в услужении у Павловских; то ли батрачка, то ли служанка – не поймешь. Имеет дочку полутора лет.

– От кого? – спросил Таманцев.

– Поговаривают, что от немца, но я думаю иначе… Эта Юлия – родная сестра жены Свирида. Кстати, вон его хата…

– А кто это – Свирид? – вступился Фомченко.

– Приятель капитана, – с иронией заметил Таманцев. – Он и подарил нам Павловского.

– Вот именно… – улыбнулся Алехин и пояснил Фомченко: – Обездоленный человек, горбун.

– А тетка? – озабоченно спросил Таманцев. – У Казимира тут где-то есть родная тетка.

– Не здесь, а в Каменке… Я отдаю предпочтение Юлии. На две засады у нас просто нет сил.

– Нам-то все равно, где блох кормить – там или тут. – Таманцев сплюнул. – Только просветите. Не дайте помереть дурой! При чем тут Юлия? Почему Павловский должен появиться здесь?..

Трудно было допустить, что, попав в эти места после многих месяцев отсутствия, Павловский не попытается встретиться с кем-либо из родных или близких ему людей. Но с кем?

Отец, которого он, по словам крестьян, уважал и любил, находился в тюрьме, дом стоял заколоченный, и со стороны издалека было видно, что там никто не живет. Следовало предполагать, что Павловский через кого-нибудь (скорей всего через свою родную тетку Зофию Басияда) постарается узнать о судьбе отца.

Как я выяснил, Басияда, истовая католичка, без симпатии относилась к немцам, запрещавшим религиозные службы на польском языке и жестоко притеснявшим не только рядовых верующих, но и «наместников божьих» – ксендзов. Фактом было, что она, наполовину немка, не подписала фолькслист, как это сделали ее брат и племянник, хотя в тяжелых условиях оккупации германское гражданство давало немалые блага. Своего единственного брата она любила, с племянником же отношения у нее, как я понял, были не лучшие.

Обдумывая все, что мне удалось узнать о Павловских, Свиридах, о их родственниках, я из двух вариантов – Зофия Басияда и Юлия Антонюк – постепенно склонился ко второму.

Дело в том, что у меня еще раньше возникло предположение, что дочка у Юлии Антонюк от Казимира Павловского.

Эта догадка появилась у меня, когда, узнав, кто такая Юлия, я обдумывал текст записки, извлеченной из пирога в отделе госбезопасности. Зачем сидящему в тюрьме отнюдь не сентиментальному пожилому человеку в коротком тайном послании сообщать, что девочка его батрачки здорова?