– Вот как высоко возносит кое-кого из аристократок их снобизм, – назидательно молвил маршал.

Сам он прекрасно помнил, что до аристократического, а тем более – до высокородного, его дворянский род не дотягивает.

– Кстати, русские, наверное, тоже догадывались, что баронесса служит не только им. Однако же мирились с этим.

– Еще бы… Им льстило, что столь высокородная аристократка снизошла до сотрудничества с их жалким пролетарским НКВД! – так и не сумел побороть своей иронии диктатор.

– Так вот, – не стал реагировать на его ироническое невосприятие бригадефюрер СС, – секрет заключается в том, что агенток подобного типа мы обычно используем для тех деликатных поручений, которые они способны выполнять, не наступая на горло собственной гордыни. К слову, вместе с Литкопфом она была приглашена на парад победы в Одессе, увы, так и не состоявшийся, – не упустил случая вежливо позлорадствовать генерал-майор войск СС.

– Вы хотели сказать: «…время проведения которого перенесено на более поздний срок», – с той же змеиной вежливостью парировал вождь нации.

– Само собой разумеется, – не стал обострять отношения шеф «СД-Валахии».

– Днем раньше, днем позже, но город будет нашим. И, кто знает, возможно, со временем он даже станет столицей всех отвоеванных нами исторических земель. – Антонеску хотел добавить еще что-то, однако в следующее мгновение в купе-кабинете появился его адъютант.

– Срочная радиограмма из Берлина, господин маршал, – доложил он, не обращая внимания на присутствовавшего германского генерала. – От фюрера. Вот ее расшифровка.

– Неужели опять просит расширить румынское присутствие на Восточном фронте? – великодушно ухмыльнулся кондукэтор, явно набивая себе цену.

– Спасибо за беседу, господин премьер-министр, – тут же откланялся фон Гравс, прекрасно понимая, что последний вопрос относился не столько к полковнику-адъютанту, сколько к нему, представителю рейха.

Еще недавно в здании штаба располагался госпиталь, и это до сих пор ощущалось: в воздухе витал какой-то специфический запах лекарств и человеческих тел, на окнах и столах лежали пузырьки из-под каких-то препаратов, а по углам валялись ватные тампоны и небольшие мотки окровавленных бинтов. Комбат понимал, что надо бы заставить ординарца и штабного писаря навести в здании порядок, но для этого у него уже не было сил.

Усевшись на уставленный медиками невысокий лежак, он привалился спиной к стене и почти немедленно погрузился в забытье, сквозь которое в сознании его проявился образ женщины в медицинском халате и в белой шапочке. В таком одеянии ему могла являться только одна женщина – Римма Верникова. Доктор Верникова, начальник полевого госпиталя[281]. Именно в таком облике капитан впервые встретил ее здесь. Происходило это совсем недавно, и какое же прекрасное время тогда было, время, которое не способна была омрачить даже война.

Конечно же, Дмитрий куда чаще вспоминал Римму такой, какой запомнил во время ночного купания под луной, да во время коротких любовных встреч. Однако из того, иного, мира эта женщина, которая, как ему сказали, погибла вместе с госпитальным судном «Пятого севастопольского конвоя», неожиданно явилась ему вот такой – строгой, сдержанной, со страдальчески грустным лицом.

«Как же плохо, что нам уже никогда не дано увидеться! – в бредовом полусне пробормотал комбат, безнадежно вздыхая. – Сложись все по-иному, возможно, из этой войны мы вышли бы самыми счастливыми людьми».

– Ротные списки личного состава мы с писарем подготовили, товарищ капитан, – уже сквозь глубокий сон услышал он голос начальника штаба Денщикова. – Будете просматривать?

– Сформированы они, как и предполагалось? – спросил Гродов, не открывая глаз и даже не просыпаясь.

– Так точно.

– Зачитайте список командиров рот и взводных.

– Комиссар батальона политрук Лукаш.

– Правильно, – тут же исправил свою оплошность Гродов, – начинать следует с должности комиссара.

– Первая рота – старший лейтенант Лиханов, вторая – старший лейтенант Владыка, третья – лейтенант Дробин. Командиры взводов: первого взвода первой роты – мичман Мищенко, второго взвода – мичман Юраш, третьего – младший лейтенант Кириллов. Вторая рота…

– Понятно, разберусь, – попытался остановить его комбат, но не тут-то было. Начштаба твердо знал, что существуют формальности, придерживаться которых следует неукоснительно.

– Надо бы утвердить вашей подписью и штабной печатью, – напомнил майор уже после того, как огласил фамилии всех командиров, и положил на столик перед Гродовым планшет со списком. – В том числе и перечень лиц командного состава батальона. Это – для штаба полка, а также для командира полка, которому надлежит издать приказ.

Обе подписи Гродов поставил, чуть приоткрыв глаза, и начальник штаба понял: комбату нужно позволить немного поспать. Судя по всему, он выдохся, а завтрашний день обещал быть трудным.

Однако поспать капитану пришлось не более двух часов. Посреди ночи его разбудил дежурный телефонист, сказав, что его срочно просит подойти к аппарату старший лейтенант Лиханов.

– К хутору подошел противник? – тут же встрепенулся Гродов.

– Никак нет, стрельба доносилась только со стороны передовой, где батарея наша осталась. А со стороны хутора ни одного выстрела, я для верности у дозорного спросил, который на прибрежном холме устроился в засаде…

– Тогда, что же там происходит? Какого дьявола?

– Старший лейтенант не объяснил. Но чтобы звонить посреди ночи просто так… Лиханов на такое не решился бы, – предостерегающе молвил телефонист.

– Мне тоже хочется верить, что он не самоубийца, – проворчал капитан. А еще через минуту сон его мгновенно развеялся.

– К нам сюда женщина из деревни пришла… – услышал он бодрый голос Лиханова и представил себе, как, запрокинув голову, старший лейтенант блаженно ухмыляется и самодовольно скребет ногтями горло, проявляя таким образом высшую форму самодовольства.

– Причем, судя по кошачьему тону твоему, не дурна собой, – проворчал комбат.

– Потрясающая.

– Не пойму только, зачем я понадобился?

– Этого я не знаю. Она же утверждает, что видеть тебя желает срочно, и по крайне важному делу. – Комроты хотел добавить еще что-то, однако женщина, очевидно, вырвала у него из рук трубку и жестким, приказным тоном произнесла:

– В том, что женщина потрясающая – можешь, комбат, не сомневаться. Прикажи своему офицеру усадить меня на броневик и срочно доставить к тебе.

– Вот так, сразу, и тоном, не допускающим возражений? – сонно зевнул Гродов.

– Если бы узнал меня по голосу, то не зевал бы, – с надеждой произнесла собеседница, как бы рассуждая вслух.

– И кто же вы, любезнейшая?

– Самая красивая женщина Румынского плацдарма – такого объяснения достаточно?

Капитан запнулся на полуслове, словно удавился непроглоченной косточкой.

– Неужто Терезия Атаманчук объявилась, – не то чтобы спросил, а просто вслух пробормотал про себя комбат. – Да только где ей, ведьме дунайской, в этих степях взяться?!

– Попробовал бы не узнать меня, комбат! – угрожающе молвила она. – Правда, мне больше нравится, когда меня называют «атаманшей». Однако «дунайская ведьма», как величали некоторые мои соперницы, тоже устроит.

Гродову понадобилось несколько мгновений, чтобы убедить себя, что этот голос из ночи действительно принадлежит Терезии, и что слышит его наяву, а не в потоке прифронтового бреда.

– Все же остановимся на «атаманше», поскольку это благословенное словечко понятнее, – парировал капитан, напоминая женщине, что по документам военно-морской разведки она тоже проходит под вполне естественным при ее фамилии псевдонимом – «Атаманша». – Откуда ты появилась в этих краях, да еще почти на передовой? Какими ветрами?

– Все вопросы, которые ты имел право задать по полевому телефону, ты уже задал. Остальные излишни.