– У нас в Одессе говорят, что настоящий моряк рождается в тельняшке, – ответил за всех сержант Жодин. – А вы ж посмотрите, комбат, какие тут хлопцы подобрались! Разве ж не видно, что тельняшки с них можно снять только с кожей?

– Охотно верю, моряки. Обстоятельства складываются таким образом, что вам, морским пехотинцам, придется послужить даже на корабле. И ничего, что снять его с якоря вы не сможете. Корабль – он и на мели корабль, причем в данном случае, еще и боевой. Правда, сейчас он больше напоминает прибрежный форт береговой обороны. Но это детали.

– Держаться «Кара-Даг» и в самом деле будет, как форт, – признал ефрейтор Малюта. – Кстати, пушку мы с Васильковым и Федулиным проверили, она вполне боеспособна.

– Сектора стрельбы по вертикали и горизонтали, правда, ограничены, – пробубнил командир орудия, – однако снаряды зря не пропадут.

– Как и пулеметные ленты, – добавил первый номер пулемета Волощенко.

Комбат счел их высказывания докладом командиров подразделений и, никак не комментируя, продолжил:

– Сегодня ночью пограничники и моряки Осипова, которые держат фронт впереди нас, окопы свои оставят и уйдут на новую линию обороны. Уверен, что утром румыны попытаются с ходу атаковать нас, рассчитывая, что мы оставлены здесь в виде временного заслона. Так оно по существу и есть: через пару суток нам будет приказано отойти на новый рубеж, после которого останется только сдерживать противника в уличных боях[275]. Но враг не знает, что и здесь мы будем обороняться с таким упорством, словно получили приказ стоять на этом рубеже вечно. Ваша задача солдатская – ударить противнику в тыл, истребляя его из всех видов оружия.

– И мы таки-да ударим, – заверил его новый командир.

– С ходового мостика судна видна дальняя окраина Новой Дофиновки, которая предстает в виде отдельного хутора. Как вы уже знаете, там располагается наша первая рота. Значит, при попытке атаковать наши позиции на перешейке румыны неминуемо попадут под фланговый огонь и вашего «морского форта», и хуторского гарнизона. Но под такой же огонь они попадут и при попытке штурмовать хутор или ваш форт. Мы с вами должны сделать все возможное, чтобы превратить для врага это поле боя в погибельный треугольник.

– И превратим, – проворчал Малюта, давно прославившийся как мрачностью своего вида, так и своим немногословием.

– Шлюпка и плот будут оставаться у левого борта и под его прикрытием. На них вы и покинете свой форт, когда придет время возвращаться в батальон. В случае необходимости мы прикроем вас огнем из всего имеющегося оружия. Кстати, командиры эсминцев, которых вы видите на рейде, уведомлены, что на «Кара-Даге» появилась команда морских пехотинцев. Это судно уже занесено в таблицы для стрельб их артиллеристов как отдельный ориентир. Если же шлюпка и плот выйдут из строя – то ли во время шторма, то ли из-за артиллерийского обстрела, переправляться будете, придерживаясь за паромный канат или на остатках плота, словом, действовать придется исходя из ситуации.

Бригадефюрер СС фон Гравс вошел в купе маршала ровно через двадцать минут. Антонеску позволил ему сесть, проследил, как адъютант наполняет их бокалы «Дракулой» и как барон, едва заметно поморщившись, делает символический глоток этой жидкости. Шеф «СД-Валахии» знал о пристрастии диктатора к «Бальзаму Дракулы», которым тот пытался угощать всех своих гостей, и никогда не скрывал своего неприятия этого напитка, чтобы не сказать – отвращения к нему.

– Говорят, вы беседовали с Берлином, – первым нарушил чопорное молчание Антонеску.

– Там с нетерпением ждали моего звонка, господин маршал.

– Подозреваю, что в штабе фельдмаршала Кейтеля не очень-то довольны действиями румынских войск под Одессой.

– А разве сами вы, господин кондукэтор, ими довольны?

Антонеску сдержанно прокряхтел, однако кряхтение это очень смахивало на стон. Ему не нравилось, что этот генерал-майор позволяет себе говорить с ним не только на равных, но и с некими покровительственными нотками; не нравилось, что отвечает вопросом на вопрос. Даже само присутствие начальника «СД-Валахии» вызывало в нем некое чувство отчуждения.

– Судя по всему, командующего армией придется сменить. Впрочем, понимаю, что вас, генерал-майор от СС, это мало интересует. Хотя не трудно предположить, что вскоре мои войска понадобятся фюреру на Крымском полуострове. И на Дону – тоже.

– Именно об этом я и намереваюсь поговорить с вами, господин маршал. – Барон с тоской взглянул на бокал, затем бросил многозначительный взгляд на резной шкафчик из красного дерева, за прозрачным витражом которого покоились более благородные и привычные для него напитки, и только тогда произнес свое философское: «М-да…»

– Вот как… – иронично ухмыльнулся вождь нации. – Именно об этом?

– В штабе Кейтеля, прежде всего, недовольны созданием группы армий «Антонеску», после чего все румынские войска практически оказались выведенными из тактического подчинения германской группы армий «Юг», как это было обусловлено в ваших договоренностях с фюрером.

– Создание группы румынских армий продиктовано жестокой необходимостью. Оно способствует осуществлению масштабных операций, концентрации командования на южном направлении и, конечно же, организации армейских поставок. Вы сами могли убедиться, что присутствие германских частей на приморском театре действий – ничтожное. Но если командование группы армий «Юг» решится на более решительные шаги, мы, как верные союзники, готовы действовать совместно с воинами вермахта.

– Оно решится, – едва заметно склонил голову бригадефюрер. – Причем очень скоро. Речь, как вы уже сами только что сказали, пойдет о Крыме и, прежде всего, об основной базе Черноморского флота. Пока она существует, штабу Верховного главнокомандования трудно планировать стратегические операции на Кавказском направлении.

– …В котором рейх крайне заинтересован из-за тамошних нефтяных месторождений в район Грозного и Баку.

– Причем важно, чтобы ваши войска ликвидировали базу флота в Одессе еще до осени, то есть до первого сентября.

– Теперь это уже невозможно, – поморщился Антонеску.

– Понятно, что завтра взять город вы не в состоянии. Но тогда назначьте генеральный штурм его на тридцатое августа.

– При тех потерях, которые мы уже понесли, назначать срок взятия Одессы до конца августа я уже не решусь.

– Подбросьте подкрепления.

– Какие и откуда? Я не могу оголить страну. И потом, мне нужно удерживать под контролем новые территории, от Прута и Дуная – до Южного Буга, где уже сейчас зарождается партизанское движение и активизируется советское подполье.

– Почему бы вам не объявить новый призыв, в том числе и в Бессарабии[276], населенной, как утверждает ваша пропаганда, этническими румынами или братски породненными с ними молдаванами?

– Скажите прямо: вы уполномочены фюрером или хотя бы фельдмаршалом Кейтелем вести со мной официальные переговоры по поводу нашего дальнейшего военного сотрудничества?

Такой резкой постановки вопроса фон Гравс не ожидал. Антонеску обратил внимание, как побледнела его переносица и нервно вздрогнула нижняя губа – верный признак того, что шеф «СД-Валахии» чувствует себя оскорбленным.

– Никак нет, господин маршал, – как можно вежливее ответил он, подавшись чуть вперед, через стол. В эти минуты он по-настоящему испугался, что бухарестский фюрер прервет аудиенцию и попросту выставит его. В восприятии барона, с его гипертрофированным самолюбием это выглядело бы настоящей катастрофой. – Официальные переговоры с вами будет вести фельдмаршал Кейтель. Однако нам обоим понятна обеспокоенность германского Верховного командования топтанием ваших войск под Одессой.

– И что, Кейтель уже официально выразил эту «обеспокоенность»?

– Пользуясь тем, что я оказался рядом с вами, он попросил предварительно обсудить некоторые общие вопросы, – туманно объяснил бригадефюрер, не решаясь откровенно признаться, что ничего подобного начальник штаба Верховного командования рейха ему не поручал. И, похоже, Антонеску уже догадывался, что он блефует.