– Так точно, – поднялся комбат. – Вопросов нет.

– Чтобы отвлечь силы противника, в ночь с 25 на 26 июня будет осуществлен десант южнее мыса Сату-Ноу, в районе румынского поселка Килия-Веке, где предусмотрен захват плацдарма силами 23-го полка Чапаевской стрелковой дивизии. В качестве ударно-диверсионной группы полку будет придан взвод десантного батальона морской пехоты, который будет выделен капитаном Гродовым. В общих чертах у меня все. Детали операции с командиром отряда судов капитан-лейтенантом Крыновым и с капитаном Гродовым мы обсудим отдельно спустя час после этого совета.

– Ваша задача, – вновь взял слово контр-адмирал, обращаясь при этом к Гродову, – как можно скорее оттеснить румын от кромки берега, прорваться в глубь мыса и нейтрализовать обе батареи.

– То есть, прежде всего, ликвидируем батареи, – уточнил и приземлил задачу своего десантного отряда капитан.

– Как только получите подкрепление – расширяйте плацдарм настолько, насколько позволят обстоятельства. К мирному населению, если таковое в поселке Сату-Ноу все еще остается, излишнего насилия, а тем более жестокости, не проявлять. К солдатам противника, если они прекращают сопротивление, тоже.

– Мы к ним со всем возможным добродушием, товарищ контр-адмирал, – с легкой иронией заверил его комбат.

Сразу же после заседания совета Дмитрий связался со штабом батальона и приказал своему заместителю, старшему лейтенанту Владыке, отобрать пятьдесят добровольцев для десанта на мыс.

– Всего лишь пятьдесят? – удивился тот.

– Для штурмовой десантной группы достаточно. Чем больше людей бросим в первую атаку, тем больше потеряем. Остальные бойцы первой и третьей рот тоже пойдут в первом эшелоне, но высадку будут производить уже хоть какой-то плацдарм.

– Тогда что тут отбирать? – удивился Владыка. – Возьму пятьдесят человек из своей роты и поведу на Сату-Ноу.

– Вы не поняли меня, старший лейтенант. В штурмовой десантный отряд войдут только добровольцы. Не важно, из какой роты. Когда я прибуду через полтора часа, эти морские пехотинцы уже должны быть определены, экипированы, проинструктированы и построены. Предпочтение отдавать бойцам, прошедшим хоть какую-то специальную подготовку.

– Таковые у нас тоже есть, – признал Владыка. – Так я всех их, аккурат, в добровольцы и определю.

Гродов хотел рыкнуть на непонятливого великана, однако, в конце концов, отреагировал на его крестьянское упрямство так, как реагировал всегда, – рассмеялся. И, приказав: «Выполнять!», положил трубку.

Огневой артиллерийский вал все еще катился по мысу Сату-Ноу, когда, развернувшись веером, бронекатера стали один за другим подходить к его топким камышовым берегам. Еще на подходе к небольшой заводи пушчонка бронекатера, на котором находился с частью своих бойцов капитан Гродов, разнесла снарядом ожившее пулеметное гнездо противника, и теперь десантники буквально на четвереньках взбирались по крутому глинистому берегу, устремляясь туда, к вершине крутояра, на котором уже зарождались первые проблески раннего июньского рассвета.

Добравшись до пулеметного гнезда, Гродов обнаружил, что один пулеметчик убит, а второй тяжело ранен. Он уже собирался предоставить раненого его судьбе, но пулеметчик слегка приподнялся, и в тот же миг, прошелестев у виска комбата, нож вонзился ему прямо в горло.

– …Ради его же и нашего успокоения, – объяснил Малюта, извлекая свой нож и деловито очищая его от крови о гимнастерку врага. – Шевелись, шевелись, кабальеро! – прикрикнул он на взбиравшихся по склону десантников. – Хватит харч казенный переводить!

Капитан бегло осмотрел отброшенный взрывной волной ручной пулемет и, обнаружив, что оружие цело, тут же прошелся двумя очередями по ближайшему кустарнику, из которого по нему открыли огонь.

– Так-то оно проще, капитан, – метнул в этот кустарник гранату прилегший рядом с ним старший сержант Терехов.

– Поскольку в десанте мы как бы каждый сам по себе, предлагаю держаться вчетвером, – приземлился слева от комбата Жорка Жодин. Всю тыльную сторону его правой ладони украшала татуировка, увековечивавшая обвитый змеей якорь, а левой – кинжал, пронизывающий сердце. Он был только в тельняшке, на которой вместо отрезанной части левого рукава серела теперь набухшая от воды повязка. – В рукопашной так надежнее, да и в плавнях с четырьмя парами глаз и рук чувствуешь себя защищеннее.

Как только они начали прорываться по тропе через небольшой плавневый островок, Жодин подтвердил свои слова тем, что выстрелил в грудь передергивавшего затвор своей винтовки румынского вояки за несколько мгновений до того, как его сослуживцы успели заметить врага.

– Не останавливаться! Не окапываться! Вперед! Только вперед! – подбодрил своих бойцов Гродов, обращаясь к таким же, как его, стихийным группам десантников, которые растекались по прибрежным плавням и кустарникам.

– Полундра! – многоголосо откликнулись на его призыв не только морские пехотинцы, но и пограничники.

Капитан давно обратил внимание, что, поскольку службу местные пограничники несли на судоходной реке, то и сами причисляли себя к флотскому люду.

Сплошной линии окопов на мысе не было. Даже о более или менее прочных узлах обороны румынское командование не позаботилось, настолько было уверено, что сражаться его солдатам придется уже на бессарабском берегу. Один из таких узлов – с дотом и спиралью окопов – возник лишь у какой-то охотничьей хижины, за которой плавни завершались, и начиналось холмистое, поросшее кустарником пространство. Но то, что крики и стрельба уже долетали в столь ранний час со всех сторон, явно заставило гарнизон этой опорной точки запаниковать, тем более что мимо пробегало и гибло под пулями десантников немало тех солдат, которые обязаны были удерживать свои рубежи еще на побережье.

Какое-то время этот оборонный узел продолжал огрызаться, но после того, как подползавшие с трех сторон десантники забросали его гранатами, пулемет умолк, после чего часть румын бросилась к примыкающей с востока низине, пытаясь прорываться в сторону «материка», а часть – демонстративно побросала оружие и прямо в окопах подняла руки вверх. И только там, где появлялись черные мундиры эсэсовцев, каждую кочку в плавнях, каждый окопчик на островке приходилось брать штурмом.

Яростно сражались немцы и в районе рыбачьего хуторка, который комбат приказал взять в осаду, дабы зря не терять на двух его улочках людей и время. На его гарнизон и обрушили свой артналет оба монитора и комендоры бронекатеров. А тем временем Гродов нацелил часть своих десантников на южную оконечность мыса, намереваясь прорваться через широкое прибрежье к «материку».

– Оружие пленных и убитых собрать! – скомандовал он, скосив из пулемета какого-то румынского офицера, который, выбравшись из охотничьей хижины через пролом в стене, намеревался застрелить попавшегося ему на глаза пограничника. – Всех пленных – усадить вон на том лужке. Ты, боец… – указал он на спасенного пограничника.

– Красноармеец Лужицкий, – представился тот.

– Остаешься с пленными. Стреляй в каждого, кто попытается бежать.

– Есть охранять пленных! – проникся ответственностью задания пограничник.

– Булгар, – заметил он старшину второй статьи, который гнал впереди себя из плавней двух сдавшихся вояк, один из которых был ранен в руку, – где твой радист?

– Жив радист Воротов, жив! Где-то позади топает, под надежной охраной старшего краснофлотца Калинчука.

– Пусть радист свяжется с командиром судов, они еще у мыса. Требуется группа моряков с монитора[225], – завершал он свое распоряжение, уже видя выходящего из плавней радиста и его телохранителя, – которые бы забрали наших раненых и румынских пленных.

Пленный эсэсовский офицер, которого Гродов допрашивал позавчера, после истребления румынского десанта, не врал. Одна из батарей действительно располагалась уже за пределами мыса, на холмистой равнине, чуть южнее поселка Сату-Ноу. Судя по всему, тот батальон, который располагался на мысе, основную массу своих бойцов потерял во время форсирования реки, потому что никакой налаженной обороны ни у батареи, ни у брошенного жителями поселка десантники не встретили.