Впервые мой противник подает голос, взвыв тонко и внезапно, а его уродливый напарник (я вижу его, причем совершенно непостижимым образом, хотя нахожусь к комнате с банками данных почти спиной) вздрагивает и даже тревожно прерывает работу.

Лишившийся оружия лазутчик еще пытается сражаться — силится ударить, пнуть, оцарапать, удушить хвостом и выцарапать глаза. Но я не позволяю, с легкостью уклоняясь от его неуклюжих выпадов. А затем небрежно чиркаю ножом и разом отсекаю ублюдку пару пальцев и кусок хвоста.

Он смекает очень быстро. Я бы даже сказал — молниеносно.

Больше не вопит, старательно разрывает дистанцию и ныряет в одну из вскрытых спален, через окно которой и пробрался в дом Нискирича Скичиры. Его напарник что-то шипит вслед компаньону, вскакивает на крохотные лапки, но мне сейчас не до него. Они оба кажутся мне медленными, сонными, до смешного заторможенными.

Я настигаю ездового лазутчика, подсекаю и наваливаюсь поверх кожаной сбруи на спине. Вонзаю нож в правую ключицу, подворачиваю, веду в сторону. Клинок послушно проваливается в тело чу-ха, скрежещет по кости.

Когда тело обмякает, я позволяю ему упасть к своим ногами. Бездонную секунду цепенею в раздумьях, задумчиво лохмачу перепачканные кровью и порошком волосы, и иду в хранилище данных.

Бритый малыш отключает консоль и что-то бормочет. Он стоит на своих малюсеньких коленках и, вероятнее всего, умоляет его пощадить. Наверное, он даже клянется рассказать о заказчиках, но я нахожусь не совсем в том состоянии, чтобы слушать; на глазах все еще мерцает патина «Явандры», в уши словно набили ваты.

Я убиваю глабера быстро, одним движением, будто всю жизнь только и делал, что вскрывал глотки здоровенных (хоть и карликовых) прямоходящих крыс. А затем задумчиво прикладываю липкий нож к щеке и падаю в бездонную пропасть, где меня ждут изголодавшиеся демоны…

Вижу себя будто бы со стороны, бесцельно мечущегося по холлу и сметающего со стола остатки посуды и ужина. Бьющего рамы редких картин на стенах, срывающего занавески. Затем железная хватка наркотика слабеет, совсем незадолго до того, как на шумиху и мои бессвязные вопли в крыло сбегаются перепуганные слуги и парочка гарнизонных бойцов…

Похмелье, пророчимое чудовищной дозой «Явандры», способно убить самого крепкого чу-ха. Но не меня, хотя это я позна ю многим позже, после нереально тяжелого и болезненно долгого отходняка.

Впрочем, он дотянется до меня только утром, а пока я сижу в углу, обхватив колени и подвывая, а рядом валяется окровавленный нож лазутчика. В таком виде меня и застают слуги и вооруженные «Дети», ворвавшиеся в холл.

Я покачиваюсь и напеваю, не замечая ни чу-ха, ни трупов, ни следов погрома. Перед глазами встают картины недавнего прошлого, такие родные и столь же далекие.

Как наяву я вижу сухие шершавые барханы и поросшие колючим мхом каньоны… А вот колонна самок Стиб-Уирта с напевами идет за водой к драгоценному роднику… Воины племени с молитвами свежуют тушу пятипалой антилопы… Детишки со смехом зашептывают плосконосого суслика, заставляя того плясать и кувыркаться…

Я немелодично мычу и выдуваю кровавые пузыри. Моя песенка проста и неуловимо похожа на стишки пустынных детенышей, бессознательно и нелепо в ней самым вульгарным образом рифмуются «кровь и любовь», «победа-беседа» или «тварь-фонарь»…

Надо мной склоняется самый отважный из слуг Нароста. Болезненно оттягивает веко, нащупывает пульс. Но я не вижу морды парня, я вижу лишь бескрайнюю жаркую степь и монотонные волны каменистых холмов.

Я что-то говорю слуге. Что-то обидное и властное, и конечно же не замечаю, что перед этим он почти минуту вслушивался в мою дурацкую песенку в попытке разобрать слова… и глаза его остекленели…

Не успевают казоку-йодда среагировать, как парнишка подхватывает перепачканный запекающейся кровью нож и без лишних раздумий полосует себя по груди. Вскрикивает, пронзительно пищит от боли, но раскалывает оковы невольных чар и испуганно отшвыривает черное оружие.

После этот малый чуточку свихнется, увы. Но примерно то же я могу сказать и о себе…

Когда «Дети» разбираются в случившемся и восстанавливают картину схватки, а в крепость возвращается Нискирич и его ударный отряд, меня держат в запертой комнате, словно дикого зверя.

Размазанный «Явандрой» в бесформенный блин, с осознанием первого убийства обитателя Тиама, я даже не способен протестовать такому заточению. Но раз за разом прокручиваю в памяти произошедшее, берегу каждую крупицу искаженных боевой лихорадкой воспоминаний, и обещаю себе понять.

Пожалуй, впервые в моей новой жизни Нижний Город вызывал у меня меньше страха, чем распластавшийся над ним неохватный Юдайна-Сити.

Несмотря на грязь, безудержное старение Такакханы или сумятицу ее противоречивых и опасных правил, которые двое местных в споре станут трактовать сразу пятью способами, сейчас она казалась мне куда более надежным и безопасным местом, чем закутки родного Бонжура.

Не сказать, что приличные ребятки из «Уроборос-гуми» совсем не захаживали в Нижний. Но я был уверен, что шансы встретить их здесь стремились к нулю. Да и камер слежения тут встречалось куда меньше, чем на поверхности. Ну, то есть, они конечно были, причем немало, но на тотальную поверку любая оказывалась или разбитой, или закрашенной из баллона.

Фаэтон полз по грязным улицам Такакханы, терпеливо дожидаясь, пока с проезжей части уберутся переходившие ее пьяницы и попрошайки, самых настырных или тупых разгоняя пронзительным гудком. В голове скрипел «джаз», предвестник нескучных событий. Настороженно поглядывая по сторонам и ежеминутно проверяя, не принес ли кого на хвосте, я двигался к месту встречи на стареньком «Барру» Сапфир…

Конечно, полуанархия Нижнего Города заставляла держаться настороже. Особенно с учетом того, что ребра еще не до конца зажили после восстанавливающего гелевого корсета. Однако, несмотря на легкую боль в боку и лежащий на приборной доске башер, дышалось мне легче. Метафорически, разумеется, потому что воняло на улицах Такакханы все же знатно — ее глубинные канализационные системы не ремонтировались со времен, когда верхнюю часть гнезда еще только проектировали.

Вонь, к слову, была не единственной проблемой Подпола Дна, как минимум потому что сюда не хотел брать заказ ни один здравомыслящий гендорикша. Возможно, моя недавняя знакомая-изгнанница из кочевой стаи и рискнула бы доставить пассажира в нужную точку, но выискивать старуху на улицах Бонжура было бы излишне опрометчивой идеей. Так что я снова выпросил транспорт у Сапфир. Как обычно не отказавшей своему «Малышу».

Именно на этой скрипучей, но все еще надежной колымаге я и притащился в жилой район Такакханы под названием Малый Фурай, через четверть часа блужданий по улицам-тоннелям загнав фаэтон в защитно-парковочный короб напротив заведения с кричащей вывеской «БОЙЦОВСКАЯ СТОЙКА».

Над головой, в мире сытых чу-ха и тетронских патрулей, где тянулись к облакам высотные здания, а на невидимых потоках парили пузатые ветростаты, сгущался вечер. Но Нижний Город его не видел — мрак, разгоняемый лишь мутным светом дорожных фонарей и болезненными вспышками свето-струнной рекламы, царил здесь круглосуточно, в итоге ломая психику даже самых стойких…

На утреннее сообщение ответили, причем уже к обеду.

Без ложной скромности отмечу, что случилось это во многом благодаря моей виртуозности в составлении скрытого послания, мимо которого проскочил бы только полный глупец. Впрочем, когда играешь на тщеславии чу-ха, их нестерпимом азарте и зудящем стремлении сокрушать ослабевших, особых сложностей не возникает. Ну и не станем забывать намеки на щедрую оплату, разумеется.

Поэтому, когда немногим после полудня я вернулся в Мицелиум и проверил наживку, меня уже ждал лаконичный ответ. Место, время, правила безопасности и условия переговоров.