— Они искали меня…

— Разумеется искали. Но ты ушел и не сказал куда. Но могу сказать, что они старались.

Новая картина. Приезд Фии. Один из тех редких случаев, когда я видел её по-настоящему испуганной и разбитой.

— Через сколько меня нашли?

— Больше двух недель, — сухо, я бы даже сказал раздраженно ответил Нуорр. — Вернее, тебя ДОЛЖНЫ были найти через две недели. Такова была твоя судьба, Люциус Готхард. Умереть в том колодце.

— Что⁈. — я изумленно уставился на него.

— И не нужно так смотреть. Считаешь, что ты особенный? Что сын Максимилиана Готхарда не может просто так умереть, свалившись в колодец? Бывают и более глупые смерти, — Нуорр сделал небольшую паузу и продолжил. — И вот что должно было быть дальше.

Он показал, как мое мертвое тело достают из колодца, как его приносят Фие, и она рыдает над ним. Как спустя недели она сообщает о трагедии сестрам. А затем дальше и дальше. Сотни, тысячи сценок проносятся перед глазами со скоростью поезда. Я вижу мир без Люциуса Готхарда. И затем остается только тьма.

— Но если я умер, то почему я все ещё жив? — наконец спросил я.

— А вот это, Люциус, правильный вопрос, — Нуорр появился передо мной так внезапно, что я невольно дернулся назад, чем явно его насмешил. — Но готов ли ты на самом деле к правде?

Нуорр странно ухмылялся, отступая, а меня все ещё потряхивало от увиденного. В один миг я пережил то, что давно позабыл, каждый миг тех дней, наполненных болью и страхом. А ещё перестуком игральных костей.

— Что-ж… Вот истина.

Позади Нуорра появилась картина, закрытая куском ткани. Он жестом пригласил меня взглянуть. Сглотнув вязкую слюну, я подошел и сдернул ткань, открывая своему взору ещё одну картину прошлого, но совсем не моего. Видимо поэтому она и была изображена на полотне в виде рисунка.

Черная река, в которую заходит женщина с золотистыми волосами. Рядом с ней стоял мужчина с золотым лицом, словно ожидающий чего-то. Это был скорее образ, ведь лицо женщины не было прорисовано, но я точно понимал, что женщина была моей матерью. Мужчина — Николас, а черная река скорее всего Пустота.

Это был момент, когда моя мать отправилась за отцом…

Рядом появилась ещё одна закрытая картина, и я после секундного раздумья подошел к ней, сдернул ткань и всмотрелся в новый рисунок.

Там во тьме было изображено два образа. Моя мать, берущая за руку мужчину в черной броне. Думаю, это был мой отец. Мама словно плыла, пыталась вытянуть из черной реки его на поверхность.

Ещё одна картина возникла справа. К ней я перешел не раздумывая.

Продолжение. Теперь плывут они оба, почти оказываются на поверхности.

— Неужели…

Я бросился к следующей картине. Они появлялись друг за другом.

Мои отец и мать сидели на берегу и словно говорили о чем-то, но их отвлекло появление ещё одной фигуры. Пустого. Он указывал на черную реку.

Следующая картина, и на ней был изображен я…

Я в черной реке, идущий ко дну.

Внутри всё похолодело.

Следующая картина — мои родители бросаются во тьму, пытаясь спасти меня, сражаются с какими то монстрами, возможно порождениями Пустоты.

Дальше я уже шел от одной картины к другой.

Твари пытаются заполучить меня, но родители чуть ли не своими телами закрывают меня, пока их образы не становятся все более тусклыми и не сливаются со мраком. Один лишь я сияю светом.

А затем мрак исчезает, и появляется Она.

Вечность.

Она склоняется надо мной, приседая на одно колено, и я протягиваю ей игральные кости.

«Я хочу с тобой сыграть» — словно слышу я свой детский голос, идущий из картины.

«Сыграть? Со мной?» — голос Вечности звучит мягко, словно ласковый бриз. — «Хорошо, давай сыграем…»

Картины исчезли в тот же момент, когда я услышал это, а на их место вернулся реальный образ. Такой же, какие я видел раньше. Вновь колодец, и юный я, сидящий рядом с ним. Мальчик поднялся и посмотрел на свою руку, в которых были зажаты те самые игральные кости, что видел только я.

— Я… Я не понимаю… — громко сказал я, и Пустой не заставил себя ждать. Он как и прежде возник из ниоткуда, появившись из слепой зоны.

— Твои родители пожертвовали собой ради тебя, Люциус. Не ради мира, не ради общего блага, а ради тебя, — он махнул рукой, и перед нами вновь появилась та картина, что изображала их, закрывающих меня своими телами. — Они не смогли вытащить твою душу, поэтому все, что им осталось — воззвать к Вечности. И она пришла, сделала тебя пешкой в своей игре, и нам это не нравится. Вечность не вмешивается так грубо и прямолинейно. Никогда.

— И? — я не понимал, к чему он клонит.

— Тебя нет, Люциус Готхард. Буквально. Тебя сейчас нет. Ты был выброшен из времени, из круговорота жизни и смерти, из круговорота перерождения. Мы не видим тебя, и это… раздражает.

Не видят…

И я невольно вспомнил то, что рассказывал мне Элард очень давно. Пустые непосредственно связаны с Вечностью. Он говорил, что оказался в прошлом и столкнулся там с Пустыми, которые отлично знали, кто он такой. Они словно вернулись в прошлое за ним. Возможно, они каким-то образом видели линии жизни каждого живущего или по крайней мере настолько, насколько им позволяла Вечность. Но они не видели меня. Не видели, как я поступлю и к чему это приведет, и видимо Пустоту это изрядно… раздражало. Нуорр сам об этом только что сказал.

— Ты все равно принадлежишь нам, — настаивал Пустой. — Так что вот тебе сделка, Люциус Готхард. Ты ведь так сильно хотел спасти родителей, и вот твой шанс. Мы отпустим их, а взамен ты вернешься туда, где должен быть. Пройдешь цикл, очистишься и вернешься в мир невинной душой.

— Хорошее предложение, — оценил я. И возможно, когда-то я серьезно бы о нем задумался. Но сейчас все иначе. — Но что будет с другими? Что будет с Элардом и жителями Аридели?

— Мы поглотим их, как и должно быть. Они принадлежали нам изначально, а мы получаем свое так или иначе. Так каков будет твой ответ, Люциус?

Я прислушался к перестуку костей. Сейчас он был насмешливым, словно говоря: «Ну и как же ты поступишь?».

— Как насчет того, чтобы сыграть? — улыбнулся я, а вот полуулыбка на губах Пустого мгновенно испарилась.

— Мы не играем в игры, — сурово ответил он, а его и без того темные глаза стали ещё темнее, хотя казалось бы куда ещё. — Ты либо соглашаешься на сделку, либо мы получим свое иным способом.

— Ну, если ты не хочешь сыграть, то тогда я сыграю на ответ, — я улыбнулся.

Перестук костей говорил: «Не стоит бояться, у тебя все ещё очень неплохие шансы».

— Я соглашусь на сделку, если выпадет меньше… — я задумался. — Десяти.

— Я повторю, мы в не играем в игры,— Пустой оскалился, а окружающая действительность вокруг оказалась стерта. Теперь мы стояли посреди непроглядного мрака.

— А мне всё равно, — и я медленным движением взял парящие в воздухе игральные кости и бросил их.

Они покатились по черной поверхности, что была тут землей, и от каждого столкновения с ней по черноте расходились круги, словно по воде.

Шесть. Шесть. Шесть.

— Вот и ответ. Кости говорят мне не соглашаться на эту сделку.

— Тогда мы заберем тебя силой.

— Попробуйте.

Не знаю, откуда бралась эта уверенность, но я больше не страшился. Напротив, теперь я отчетливо понимал, что бояться надо им. Весь этот разговор о сдаче Пустота затеяла лишь потому, что опасается меня и той силы, что я получил от Вечности.

Мрак рванул на меня, сгустился и окутал. Я чувствовал, как он пытается пробиться под доспех, проникнуть в саму мою суть, извратить и подчинить её.

— ДОВОЛЬНО! — воскликнул я и рассек мрак взмахом меча, в который превратились кости. Тьма отступила так же поспешно, как вода во время отлива, но я рубанул снова, и меч словно рассекал само мироздание. — Где Аннигиляция⁈

Я рванул вперед, продолжая кромсать это место на куски, и это отдавалось в ином плане бытия. Я не видел изменений, но ощущал, как это место теряет силу от каждого моего удара.