— На Добродушное Восхождение, конечно, — неподдельно удивился Толстячок.

Пучок возбуждённо метнулся к столу с препаратами. Подхватил курительную трубку в форме Безмятежного Детёныша, сыпанул щепоть порошка, поджёг и жадно затянулся. Глаза тут же засверкали:

— Сегодня мы спасём Тиам и уподобимся могущественнейшим божествам древности! Наша стая станет величайшей!

Я помотал головой и даже отставил пиалу на низкий придиванный столик.

— Чего⁈

— Сегодня после концерта, — всё в той же доброжелательной манере пояснил Здоровяк, — мы со сцены «Абиман-Арены» прикажем поклонникам растворить в «Камуяпи» волшебный порошок, который перенесёт их в страну вечного счастья и покоя, сисадда? Мы бы пригласили и тебя, но, боюсь, ты опорочишь стаю своим нечистым присутствием… Без обид, пунчи, ладно⁈

О, конечно! Какие вообще могут быть обиды⁈ Я лихорадочно собирал расплескавшиеся мысли в горсть. Ещё раз оглядел «восьмицветников», всё ещё откровенно забавлявшихся моей реакцией.

Глаза чу-ха блестели, словно все пятеро вдохнули дыма чистейшей дайзу.

Я машинально провёл пальцами по пустой кобуре на поясе. Страшно захотелось пить. Причём не паймы, а именно воды, чистой и много, прямо так много, чтобы вывернуло наизнанку.

Выражение моего лица продолжало веселить музыкантов.

Мичи-Ри сделал ещё одну затяжку, подержал дым и выпустил красивым кольцом.

А я прочистил горло и задал, пожалуй, самый глупый из возможных в этой ситуации вопросов:

— Значит, это правда?

— Упаси Двоепервая Стая! — отмахнулся Полосатый, известный сотням тысяч поклонников под именем Чич-Катоко. — Неужели мы бы и правда распускали лживые слухи, Ланс? С такими вещами не шутят.

У меня не осталось слов кроме:

— Но зачем?

— Наше общество загнало себя в глубочайший тупик, — устало пояснил Толстячок из дальнего конца комнаты. — Оно неосмотрительно залезло в сужающуюся трубу, и ожидаемо упёрлось в стену, сисадда? Безоговорочное поклонение принципам выживания и служения привело хвостатых в ловушку. Случился кризис, тихий взрыв. Возвышенное искусство смешалось с грязью низкого. Теперь во главе стола не общие ценности, но личные и корыстные.

Мне совершенно неуместно подумалось, что самец говорит так гладко, потому что его речь была безупречно отрепетирована. Как и любое выступление «8-Ра».

— Каждый отдельный чу-ха в этом гнезде стал возвышен в своём личном Тиаме, — мгновенно подтвердил Здоровяк, для убедительности покачав мускулистой лапой. — К этому его привели и современная философия, и искусство масс. Но каждый вечер он остаётся один, запертый в бетонных стенах комплеблока. Жрёт лапшу, изучает новости, кусается с детёнышами, нажаривает жену и ложится спать.

— При этом все забыли, как именно мы становимся всё более чувственными и утончёнными. Что по-настоящему единимся, только совместно испытав страшное. — Полосатый пожал плечами и задумчиво вспорол обшивку модного дивана кончиком когтя. — Что сцепляемся хвостами, лишь утонув в потоках обжигающе-драматического опыта, через который проходят уцелевшие — они и есть следующая ступень эстетства, новый уровень, появление чу-ха-сверхчувствующего.

Точно, они репетировали. Словно это был канджо-транс, а не исповедь массовых убийц… И это пугало даже сильнее смысла сказанного.

— Единение стаи происходит только на фоне совместного испытания глубинного ужаса, — Толстячок дружелюбно развил мысль приятеля. — Те, кто выкарабкаются из огненной ямы, наполненной строгим опытом Добродушного Восхождения, перейдут на новый уровень группового сознания. Станут сверхчувствительными к любым колебаниям стайного настроя, научатся любить не только себя…

— Общество чу-ха распадается на волокна… — чуть заплетающимся голосом, но с натуральной грустью произнёс Пучок и уставился в потолок огромной комнаты. — Не было давно ни войн, ни даже мелких стычек. Раньше мы строили здания, прорывающие облака. Но когда их хватило, мы впали в ступор… Мы больше не созидаем. Мы варимся в этой говнянской каше и вымираем, кто-то с бокалом дорогой паймы, кто-то просто так… Чу-ха погрязли в эгоизме и бытовухе. Их нужно встряхнуть. И мы сделаем это, потому что у нас есть сила, власть и чувство вкуса.

— Мы убережём чу-ха от этого распада, пунчи Ланс, — улыбнулся Красотка Таакин-Кар. — Станем Новыми Богами. И через годы нам воздвигнут монументы.

Я встал, якобы размять ноги и открыть бутылку воды из холодильного шкафа, а на деле смещаясь поближе к дверям. Музыканты продолжали изучать терюнаши с интересом и лёгкой насмешкой во взглядах. Лишь Мичи-Ри, поймав дурманящую птицу, наслаждался зрелищем огненных звёзд, только ему одному видимых сквозь высокий потолок гримёрки.

Все они действительно верили в то, о чём говорили. Прямо по-настоящему. Всерьёз, на всю глубину. И это было невероятным… Впрочем, это было бы невероятным, не узнай я природу чу-ха за годы обитания в Юдайна-Сити…

— А сами вы?..

Я многозначительно оборвал вопрос на полуслове и присосался к бутылке, продолжая украдкой осматривать комнату. Пожалуй, в качестве оружия сгодится отбитое горлышко. Или ножка стула, если успею расколотить его об пол. Но что дальше? А дальше мне предстоит отнять свой рюкзак у вооружённого охранника, и только тогда…

— Конечно, мы тоже присоединимся к Добродушному Восхождению, — спокойно кивнул Полосатый, не спуская с меня глаз. — Кроме одного, определённого жребием в последний момент. Он потеряет шанс на покой, но расскажет Тиаму о подвиге остальных.

— Не жалко хвостатых?

Против воли я ощутил, что в голос возвращается кислотная едкость.

— Разумеется, нет, — насмешливо вскинулся Красотка. — Но я ни на секунду не поверю, что ты способен понять разницу между убийством и очищением…

Я облизнул губы, покачал пустой бутылкой в руке.

— Не переживай, мышка, тебе мы вреда не причиним, — вдруг, будто прочитав мои мысли, пробасил Здоровяк. — Влачи свою жалкую жизнь. Может, даже заработаешь денег на прокламаторах, ведь ты будешь одним из немногих последних…

Толстячок хмыкнул и тоже подступил к столу с порошками.

— Наверное, сейчас ты думаешь, — не оборачиваясь, бросил он через плечо, — что обо всём этом нужно срочно узнать тетронам?

И не успел я пролепетать что-то вроде «улица научила меня не лезть в чужие секреты», добавил:

— Не трать время, пунчи. «Полосатые рубашки» всё одно не поверят страшному зверьку из геджеконду, сисадда?

— Карай-Чирай говорит правду, — подтвердил Полосатый, всё ещё глядя мне в лицо. — У нас в кармане весь город, бо́льшая часть которого уже при жизни поклоняется «Восьмому цвету радуги». Если не хочешь угодить в вонючую нору для умалишённых, просто дождись вечера. Если пожелаешь, можешь прямо здесь…

— Позволь судьбе свершиться, — лениво добавил Таакин-Кар. Встал из кресла, отложил веер и покрутил затёкшей поясницей. — И не глупи. Такое представление лучше наблюдать из первого ряда.

Я похолодел.

Осознание реальности происходящего накрыло только сейчас, и по спине побежал холодный пот. А ещё в голове зазвучали слова, сказанные одноглазым Щупом во время нашей последней встречи.

— Пунчи, ты недооцениваешь стаю из «8-Ра», — сказал мне хозяин «Каначанкха» в ту ночь. — Иногда мне кажется, что их власть над поклонниками куда сильнее власти Смиренных Прислужников…

Пожалуй, он оказался прав. Я недооценивал этих визгунов, чьи якобы песни последние пару лет звучали из каждого пищевого комбайна. Да что там⁈ Всё гнездо их недооценивало…

Драть меня дрыном, это случится уже сегодня.

Там… то есть здесь, в этой шикарной «Абиман-Арене» будут дочки Чихри. Но что важнее, здесь также будут десятки тысяч им подобных. И Амма, чьё кольцо на пальце вдруг стало очень тугим.

Красотка вздохнул. Подступил чуть ближе и как бы невзначай покосился на бутылку в пальцах.

— Мы идору, Ланс, — негромко сказал он, снова обнажая сверкающие резцы. — Мы те, в служении кому должна быть конечная цель, сисадда? И сегодня мы дадим её нашим любимым слушателям… Так ты останешься посмотреть выступление?