— У вас же сейчас практически другие тела и лица? — удивился я, — чего бояться? Это я еще молчу про качественные документы и прочее.

— Моторику мы тоже изменили, — хмыкнул он, — учитывая, с кем нам предстояло иметь дело — никакие предосторожности уже не казались лишними. И все равно меня не покидало ощущение, что мы буквально проскочили в игольное ушко. Да вон и Арн это подтвердит, — кивнул оперативник в сторону распахнутых дверей усадьбы.

— Было дело, — кивнул, вышедшей из кухни здоровяк, — здорово, Дима.

— Привет, — я пожал протянутую мне руку и слегка замялся, — Арн, тут такое дело… Мы…

— Можешь не стараться, — хмуро проговорил он, — Борисыч встретил нас сегодня в аэропорту. Пока мы ехали сюда, он ввел нас в курс последних событий.

— Мне жаль, — тихо сказал я.

— Знаю, — оперативник развернулся и пошел к открытому багажнику джипа, где виднелись еще не убранные в холодильник пакеты с продуктами. И только вздувшиеся желваки на его щеках, выдавали насколько мнимым было его внешнее спокойствие.

— Позже это обсудим, Димка, — похлопал меня по плечу Семен, — будет у нас еще время. А ты сейчас лучше давай-ка к полковнику. Он просил тебя зайти к нему как проснешься.

— Где он сейчас? — вздохнул я, предчувствуя не совсем приятный для себя разговор.

— В лаборатории.

Походная лаборатория, она же бывший спортзал, этого воистину безразмерного подвала, занимающего по площади, наверное, почти столько же сколько и весь первый этаж дома, встретила меня уже привычным запахом химии и сыростью. Большую ее часть занимали какие-то непонятные медицинские сооружения и бочки, из которых в большом многообразии торчали во все стороны кучи разноцветных проводов и трубок. И куда ни кинь взгляд — везде наткнешься либо на очередной такой вот клубок, либо на нечто вообще совсем уж невообразимое. Ну, оно и понятно. Учитывая наше текущее положение, где бы мы стали заказывать или покупать нормальное лабораторное оборудование? Да и задачи перед нами стоят сейчас совсем другие и куда как более прозаичные, чем занятие фундаментальной наукой. Вот и пришлось нашему фанатику извернуться и из банок, склянок, разного мусора, и тех небольших специализированных блоков, что можно было купить в обычном магазине, при помощи аспирантов собрать себе хоть что-то более-менее вменяемое. Как говорится, ружье из хлама и старых подтяжек получалось не очень, но это всяко было лучше, чем совсем нечего.

Помню, когда я работал в институте, сам делал нечто подобное. Ибо ждать, что тебе выделят несколько миллионов на нужный и важный прибор не приходилось, а работу делать было надо. Вот и наловчились мы с товарищами из дерьма и палок мастерить сначала печи, по точности не уступающие чешским, стоящим у нас в лаборатории, а потом и вовсе замахнулись на дериватографы и прочую узкоспециализированную мат. часть. Естественно, что такого качества как на заводе в кустарных условиях достичь не удавалось, но когда ты своими руками собрал прибор за пять тысяч рублей, а его аналог на рынке стоит минимум шесть миллионов и при этом по характеристикам не особо сильно отличается от твоего, то выбор, думаю, очевиден. Тем более что точности самодельного прибора под некоторые задачи нам хватало за глаза. Вот и сейчас здесь я мог лицезреть, примерно, такую же картину, как на моей предыдущей работе.

Немногочисленные блестящие белизной и чистотой покраски новенькие приборчики, купленные на медицинских базах, выделялись среди этой кучи, как Феррари среди слета любителей Жигулей. Да еще старый микроскоп, отрытый непонятно в каком музее вносил свою лепту в общий антураж. Все же остальное — результат рабского труда аспирантов, осуществленный, под гнетом, жаждущего новых знаний, профессора.

Ну а центре комнаты, на равном удалении от стен, возвышался и сам алтарь науки. По-другому назвать это жуткое сооружение, сваренное из трех железных кроватей и одной секции металлических труб у меня язык не поворачивался. А что делать? Найти где-нибудь более-менее приличный стол для потрошения разумных не представлялось возможным. А если учитывать, кто на данный момент является нашим пациентом, и также то, что весь процесс будет происходить при его явном несогласии, то и смысла приобретать столь хрупкое сооружение, вообще никакого нет. Вот и пришлось нашим умельцам постараться, чтобы собрать этого металлического монстра, накрепко вбитого в бетонный пол. Лежащий на нем сверху, надежно закрепленный цепями обнаженный худой человек, выглядел больше как обложка к очередному атмосферному фильму ужасов, чем как пациент. Впрочем, ошибка бы здесь начиналась бы уже со слова «человек»… Большую часть тела, однако, сейчас загораживал Альцман, что-то увлеченно изучающий на его голове.

Помимо него тут присутствовал еще полковник, читающий какие-то бумаги, стоя в углу, и пара аспирантов, скучающих в мягких креслах по бокам от входа. Скука, конечно, скукой, но пальцы их лежали точно на курках снятых с предохранителей и заряженных разрывными патронами Ак-12. Два барабана по 96 патронов в каждом, с такого расстояния способны перевести на фарш любого, а не только обдолбанного химией до состояния полного изумления упыря.

— Здорово, мужики, ну как тут у вас? — поздоровался я с вынужденно выполняющими роль охранников молодыми деятелями науки.

— Давит, — буркнул, сидящий слева от меня белобрысый паренек. Второй только вежливо кивнул, не став как обычно махать мне рукой, тем самым выпуская из нее оружие и даже на секунду теряя бдительность. Хм. Хорошо в них полковник вбил дисциплину за столь короткое время. Ребята они, конечно, не военные, но стрелять умели и знали, чем в данной ситуации может закончиться подобная небрежность.

— Что давит? — не понял я.

— Упырь этот давит, — снова вздохнул паренек и поморщился как от головной боли.

— Да что ты ему рассказываешь, — хмыкнул сидящий напротив него, его долговязый коротко стриженый друг, — он же тут не сидел с ним даже ни разу. Откуда ему знать?

— Знать что? — повернулся к нему я.

— То, какое это наслаждение тут находиться, — хмыкнул он.

— И не говори, — снова поморщился блондин, — всю жизнь, понимаешь, мечтал посмотреть на своего лучшего друга по-новому.

— Да что тут, наконец, происходит, вы можете нормально объяснить?! — не выдержал я.

— Когнитивный диссонанс вызванный квазипсихическим воздействием эпифиза головного мозга подопытного на неподготовленный человеческий разум, — не отрываясь от работы, буркнул Альцман.

— Чего???

— Скучно ему, — перевел на понятный язык его спич второй аспирант, — и сделать он ничего не может. Вот и долбит нам по мозгам своими феромонами. Это, пожалуй, единственное развлечение, которое у него осталось после лошадиной дозы блокирующей сыворотки. Ну а так как женщин тут нет, то ему доставляет истинное удовольствие возбуждать у нас определенный интерес друг к другу. Честно говоря, никогда не думал, что мне доведется испытывать подобные чувства к своему лучшему другу. Блин, да мне даже блондинки-то никогда особо не нравились! А тут вдруг такая тяга к этому белобрысому крепышу, что аж спазмом сводит.

— А мне никогда не нравились занудные дрищи типа тебя, — буркнул, сидящий слева от него товарищ, — и что с того? Как видишь — любовь зла.

— И не говори…

В лаборатории повисла тишина, нарушаемая лишь смутными звуками возни со стороны пленного.

— А на Ивана Абрамовича, я так понимаю, это совсем не действует? — заинтересовался я, глядя на его спину.

— В его возрасте ему уже нечем. Да и незачем, — хмыкнул, сжимающий в руках автомат, сидящий на стуле паренек.

— Ивана Абрамовича больше возбуждает возможность проведения очередного эксперимента, чем наши молодые и юные тела, — поддержал своего напарника второй паренек.

— Когда-нибудь я вам все это припомню, — погрозил им сухоньким кулачком профессор, не отвлекаясь, впрочем, от своего непонятного занятия, — припомню и найду на вас управу!