Он продолжал еще что-то говорить, рассказывать, тормошить меня, но я его уже не слышал. Молча кивал на какие-то реплики, вроде бы угадывая момент, а вроде и нет. Мне было все равно. Мысли были только о ней. Образы, воспоминания проносились чередой, вспоминались те моменты, которые память, казалось бы, уже давно стерла, или отправила храниться на дальнюю полку. Сейчас же они представали передо мной как никогда ярко. Постепенно они становились все хаотичнее и бессвязнее, эмоции ушли на задний план, оставив после себя чудовищную пустоту и безразличие. Тот момент, когда сон все-таки сморил меня, я пропустил…

Проснулся уже ночью, лежа на своей кровати, и заботливо укрытый одеялом. Костя громко храпел, развалившись на диване. Пиво, выпитое вечером, настоятельно требовало выхода, и откладывать визит в туалет уже не было никаких сил. Кряхтя и пошатываясь, я добрался-таки до своей цели и довольный пошел на кухню, попить водички. Кухня встретила меня ледяной прохладой. Форточка, которую мы открыли еще вчера днем, была нами благополучно забыта и охладила кухню практически до состояния уличной температуры. Стуча зубами, я добрался до окна и прекратил заморозку собственной квартиры, однако попить водички мне было не суждено — чайник нехило промерз за это время, и вода в нем, напоминала скорее жидкий азот, чем привычную мне жидкость. Тяжело вздохнув, и собираясь отправиться досыпать, так как есть, я заметил какое-то движение в углу на стиральной машине. Решив выгнать, обнаглевшего кота в его привычное место обитания я повернулся к ней и обомлел. На стиралке сидел какой-то гном. По-другому его назвать было нельзя. Маленький мужичок, лет пятидесяти, с длинной русой бородой и круглым животиком. Одет он был в простецкие штаны, белую рубашку, подпоясанную аккуратным пояском и черные сапожки. Но это было еще не все. Совершенно не обращая на меня никакого внимания, он сматывал в большой клубок плесень из угла. Ту самую, которую я хотел убрать еще вчера вечером. Плесень, вопреки всему, не рвалась, не мялась, а тянулась длинными нитками и спокойно наматывалась на клубок. Все это я успел увидеть и осмыслить буквально за пару секунд до того как с визгом выскочить из кухни.

— Чего орешь? — сонно спросил с дивана, разбуженный Костя, — поспать дай.

— Кость, по ходу я того, — тихо проговорил я. Меня трясло от резкого выброса адреналина, и мысли о том, что я, вопреки всем заключениям врачей, все-таки съехал с катушек.

— Что того? — проворчал мой друг, садясь и пытаясь отыскать тапочки. Все же полы в доме были холодные, и тонкий линолеум, постеленный мною еще осенью после переезда, не мог утеплить холодный бетон. — «Белку» что ли словил, раз орешь как резаный?

В комнате повисла напряженная тишина…

— Да лааадно, — расплылся он в улыбке, увидев мое растерянное лицо, — серьезно, что ли?!

Я кивнул. Костя завалился на диван и начал дико ржать. Таким счастливым я его не видел уже очень давно.

— Да хватит уже, — начал сердиться я, — «скорую» же надо вызывать, наверное, а то крыша поедет окончательно, и что делать потом?

Костя уже рыдал на диване, тщетно пытаясь что-то сказать, в перерывах между приступами безудержного хохота. Мне же оставалось только молча смотреть на него и пытаться привести свои разбежавшиеся мысли в порядок.

— Ой, мля, — далеко не сразу, но он все же сумел с собой справиться, и принял горизонтальное положение, — сколько живу ни разу никто из знакомых «белку» не ловил. Хотя пили так, что там не то что белка, там все лесные жители явиться должны были. А тут ты, трезвенник наш, и сподобился… Что хоть привиделось-то?

— Гном, — мрачно буркнул я, — сидит у меня вон там, на стиральной машинке и плесень какую-то с потолка в клубок мотает.

Тут Костя не выдержал и опять упал на диван, трясясь от очередного приступа веселья. Я лишь в сердцах махнул на него рукой, и пошел звонить в «скорую». Свое психическое здоровье меня волновало очень сильно.

— Эй, ты чего там делаешь? — он догнал меня, когда я уже набирал номер.

— Докторам звоню.

— Ты это дело брось, — он вырвал у меня трубку и положил на место, — проспишься и все нормально будет, а то тебя в «дурку» закроют на годик и так накачают всякой дрянью, что ты до конца жизни овощем будешь. Не дури.

— А если…

— Ничего не если, я тебе серьезно говорю, тем более только с больницы вышел, ну нафига тебе проблемы? Пойдем лучше мне глюки свои покажешь, может игрушку увидал какую да и разорался, как дурак.

На кухню я заходил с опаской. Увидеть еще раз подтверждение своей больной психики мне не хотелось. Кухня встретила меня прохладой, тишиной и чистой стиральной машинкой. Никто на ней не сидел. Плесени в углу тоже не было…

— Ну и что, — Костя подошел к машинке и пожал плечами, — обычная игрушка, чего тут так волноваться?

— Что? — я в шоке уставился на него, — но тут же ничего нет…

— Как нет, вон твой гном плюшевый стоит, не видишь что ли? — Костя серьезно посмотрел на мое ошарашенное лицо и рассмеялся, — Да ладно, я ж угораю, нет тут ничего. Пошли спать лучше, а то на тебя и так много всего за последнее время свалилось, отдых нужен.

Заснуть я смог далеко не сразу… Мысли и воспоминания продолжали крутиться в голове. Я старался прогнать их, не думать ни о чем, или просто размышлять о чем-то нейтральном, но не получалось. Они, как боль от старой раны, затаивались на время, чтобы потом вернуться в самый неподходящий момент. В сон я провалился только на рассвете…

Во дворе старого девятиэтажного дома было тихо. Ветер лениво играл снежинками, искрящимися в свете единственного тусклого фонаря. Свет в окнах уже давно не горел. Только одно окно на шестом этаже тускло вспыхивало слабыми отсветами от телевизора. Кто-то смотрел его перед сном, но так и не выключил. Ровный эмоциональный фон, исходящий от человека, говорил о том, что тот уже давно пребывает в царстве Морфея.

Игнат пошевелился, разминая затекшие от долгого сидения в машине мышцы и достал из бардачка термос с кофе. Попутно взглянул на датчик температуры в машине: минус двадцать три градуса. Он хмыкнул, декабрь в этом году выдался холодным. Никакого дискомфорта от холода он, конечно, не испытывал и поэтому предпочитал не тратить зря бензин, заодно привлекая к себе излишнее внимание. Кофе оказался хорош. Весьма. Уж этого-то у Насти было не отнять. Чтобы попробовать напиток ее фирменного приготовления народ собирался из всех отделов.

Мимо прошла компания молодых людей, в изрядном подпитии, и, расположившись возле двери одного из подъездов, принялась что-то оживленно обсуждать, оглашая двор громким смехом и выкриками. Игнат поморщился — он не любил шума. Даже когда этот шум отвлекал от него внимание на себя. За пять лет работы он так и не смог привыкнуть к крупным городам. Обилие людей и постоянный шум мешали ему сосредоточиться, да и просто никогда не нравились крупные скопления народа, зажатого в тесные каменные мешки. Хотелось простора и близости природы. Именно поэтому его всегда старались ставить на дежурства ночью. Не только потому, что ему так было комфортно, просто ночью он был наиболее эффективен.

Мужчина посмотрел на окно, за которым наблюдал вот уже пять часов подряд и вздрогнул. Затем быстро допил кофе, бросив термос на сидение, и достал сотовый. Сенсорным дисплеем он не доверял, предпочитая кнопки — они казались ему более надежными, чем кусок плоского пластикового покрытия. Шли долгие гудки, наконец, собеседник снял трубку:

— Да?

— Товарищ полковник, данные подтвердились, мощный выброс минуту назад, жду дальнейших указаний.

— Отлично, — голос в трубке казалось, несказанно обрадовался, — сколько у него по примерной оценке?

— Минимум пять процентов, очень нестабильный эмоциональный фон, сказать точнее будет можно только завтра.

— Отлично, весьма отлично, — повторила трубка заинтересованным голосом, — зайди к нему утром, пригласи ко мне на собеседование.

— Он не один дома.