Хромой хрустнул увечной ногой и зло покосился в сторону площади.

— Этот человек работает на эннийского господина, а наставник в церкви говорил: «Не доверяй эннийцам», — напомнил он. — Надо быть начеку.

Гнилой презрительно посмотрел на спутника и снова сплюнул:

— Наставник так говорит, потому что все эннийцы — безбожники и не следуют Пути. Нам-то какое дело до веры?

— Но все-таки…

— Ты аурэ-то хоть раз в жизни держал в руках?

— Нет…

— И я не держал, — вздохнул Гнилой. — Но очень хочу. И мне плевать, что это золото лежит в кошеле безбожника.

Рианос кутался в шерстяную накидку в попытках спастись от промозглого ветра с реки. Одной рукой лекарь придерживал полы плаща, вторая была занята корзиной с травами для снадобий. Лекарь уже миновал торговый квартал и решил срезать путь, пройдя через старые литейные. Пряные ароматы трав немного заглушали уличную вонь. Рианос отщипнул небольшой ярко-зеленый листок от тонкого стебля и отправил в рот: это кислое растение хорошо отбеливало зубы и снимало воспаления. В Эннии его жевали все — от босяков до членов Магистрата — и называли гурусом. Отвар из его плотных листьев помогал от лихорадки, а весной, с ее переменчивыми ветрами и простудами, это свойство было особенно полезным. Рианос очень жалел, что в Гивое, в отличие от Эннии, попытка достать гурус превращалась в целое приключение: на родине-то он рос на каждом шагу.

Впрочем, с этим можно было смириться. Не самая крупная жертва ради свободы.

Лекарь снова поправил распахнувшиеся полы плаща и перехватил корзину поудобнее. Темнело быстро, а до поместья «Сотни» оставалось еще полпути через не самые дружелюбные окраины и затем — по совсем раскисшей северной дороге. Рианос еще мог успеть разобрать и даже перетереть некоторые из купленных трав прежде, чем колокол зазвонит к ужину. Сейчас он жалел, что не взял коня и по привычке отправился в город пешком.

Рианос все еще чувствовал себя чужим в Гивое и не тешил себя надеждой, что это когда-нибудь изменится. Если имперцев здесь терпели и привечали, то эннийцам не доверяли и могли даже поколотить.

С другой стороны, кому он был нужен?

Лекарь едва успел миновать литейный квартал с покосившимися деревянными бараками, когда из-за угла вышел коренастый человек с проплешинами на голове.

— Эй, мужик! Ходи сюда! — услышав неприятный скрипучий голос, Рианос остановился и огляделся по сторонам. В переулке больше никого не было. Плешивый подошел ближе, его испещренное мелкими шрамами от оспы лицо выглядело озабоченным. — Я где-то тут булавку от плаща потерял. Медная такая, не видел?

Энниец заметил на его рукаве нашивку с символом «Братства» и невольно напрягся. В городе все только и ждали, когда противостояние наемников Артанны и Танора выльется из негласного в настоящую бойню. С другой стороны, сам Рианос никаких отличительных знаков «Сотни» не носил, хотя обезображенное клеймом раба лицо делало его приметным.

Стараясь сохранять самообладание, лекарь пожал плечами:

— Не видел. Извините, господин, я очень тороплюсь.

— Да ладно тебе, мужик, ну помоги поискать, — прошепелявил наемник, и Рианос увидел его гнилые зубы — частое явление среди жителей мест, в которых не знали гуруса.

— Простите, но не могу. Я действительно очень спешу.

— Ну конечно, — оскалился гнилозубый. — Только вот спешишь ты не туда.

Рианос слишком поздно сообразил, что уже нарвался на неприятности. Он медленно потянулся к заткнутому за пояс кинжалу, но запутался пальцами в длинных полах плаща. Да и что он мог сделать с одним ножиком?

Осознание, что он вляпался в крупные неприятности, пришло слишком поздно, когда гнилозубый наемник без церемоний врезал лекарю по носу. Бывший раб пошатнулся, в глазах потемнело. Он ощутил сильный удар по затылку и выронил корзину.

Из глаз посыпались искры, а секундой позже Рианос провалился во мрак.

Миссолен.

«Итак, нас двое. Грегора Волдхарда из далекого Хайлигланда в столице не знают. Моя репутация, разумеется, тоже не играет мне на руку. Зато аристократы осознают, кто платит за их развлечения при дворе. Тем же, кто страдает провалами в памяти, нужно аккуратно напомнить».

И Демос напоминал. В столичной резиденции Дома Деватон, мало уступавшей императорскому дворцу размерами и роскошью убранства, постоянно давались званые вечера. Во времена празднеств в парадных залах лились рекой тонкие южные вина, играли лучшие музыканты империи, а лакомства разносили идеально вымуштрованные слуги. Получить приглашение к Деватонам означало стать частью высшего столичного общества. Этим статусом дорожили, за него боролись и стремились к нему столь отчаянно, что были готовы оказать знатному семейству любые услуги. Всем этим великолепием заправляла блистательная леди Эльтиния.

Именно поэтому Демос предпочитал занимать скромные покои в императорском дворце.

«Почему нам удается сотрудничать во всем, что касается интересов Дома, но, стоит затронуть тему моего будущего, как мы готовы разорвать друг другу глотки?»

Леди Эльтиния, несомненно, была поистине выдающейся женщиной, и Демос любил ее, как всякому сыну полагается любить мать. И ни на йоту больше. Душевной теплоты и настоящего семейного взаимопонимания между ними не было и в помине. Демосу случилось родиться первенцем, наследником огромного состояния и титулов, отчего с самого рождения он ощутил всепоглощающую мощь давления материнских ожиданий. Жажда власти и тщеславие леди Эльтинии преследовали его с дня появления на свет. Порой Демос искренне хотел ее убить, но в то же время воздавал хвалу небесам за те жестокие уроки, что преподала ему мать.

Сейчас они вновь были вынуждены работать сообща. Леди Эльтиния, будучи женщиной блестящего ума, давно оценила ставки. Разумеется, жертвовать своим положением ради какого-то хайлигландского варвара она не намеревалась, даже если бы Демосу не светила корона. Но обстоятельства сложились наилучшим образом для удовлетворения ее неуемных амбиций. А посему она уже давно обзавелась списком дворян, которых следовало привлечь на сторону Деватонов. Особенно следовало бороться за Рикенаар. Именно этим леди Эльтиния и занималась, когда Демос незаметно покинул банкетный зал резиденции.

Увешанный гобеленами широкий коридор подарил прохладу, и начавшаяся было мигрень немного утихла. Казначей вздохнул с облегчением, но тут же поморщился от боли иного рода: раненая нога напомнила о себе. Становилось все хуже. Теперь Демосу приходилось передвигаться медленно и лишь при помощи трости.

«Интересно, когда же государственная служба вконец меня добьет?»

— Идем, — коротко бросил Демос Лахель, дожидавшейся его возле двери к потайной лестнице. Излюбленный цветастый платок на голове она сменила на черный. — Ихраз готов?

Эннийка с сомнением посмотрела на ногу господина.

— Брат ждет в саду. Вы уверены, что сможете пройти такое расстояние? Путь неблизкий.

«Разве у меня есть выбор? На лошадь я не залезу, а экипаж, как и паланкин, привлечет к себе ненужное внимание. Но увидеться с Арчеллой необходимо. Чем скорее, тем лучше для всех нас».

— Справлюсь, — тихо проговорил казначей и, накинув на плечи простой темный плащ, медленно поковылял дальше. Вскоре он в растерянности остановился перед узкой лестницей.

«Совсем забыл об этом затруднении. Какой позор — глава могущественного дома не может справиться с безобидными ступенями!»

Он сделал осторожный шаг. Нога вспыхнула болью и отчего-то стрельнула в позвоночник. Демос сдавленно взвыл, но, поймав полный сострадания взгляд телохранительницы, сделал ей знак не вмешиваться.

— Должен… сам, — прокряхтел он и, крепче схватившись за перила, продолжил спуск.

«Я могу ходить. Все еще могу. И дойду хоть до самого Сифареса пешком, если это поможет найти Изару».

Неуклюже преодолевая спуск, Демос отчасти возрадовался своим увлечениям иностранными языками: на каждую ступеньку приходился добрый десяток ругательств, которыми казначей мысленно костерил злополучную лестницу на всех известных ему диалектах.