Получив от пленных информацию о численности, вооружении и расположении кратовцев в деревне, мы всерьез задумались. У нас есть пара коней и фургон, весь отряд поместится. Накопитель фургона почти полный, хватит на сотню лиг, не меньше. Мы можем просто проехать мимо деревни на запад, а там уходить в сторону лундийской территории либо по земле, либо по реке. Запаса хода фургона для этого более, чем достаточно. Но нам неизвестно, есть ли в том направлении крупные силы кратовцев, пленные об этом ничего не знали. С другой стороны, в деревне сейчас расположилось всего-то одно отделение, минус трое наших пленных, в сумме двенадцать человек. Можно попробовать захватить деревню, вернуть часть ротного имущества, при некоторой удаче, найти амулет связи с командованием и уже после этого определяться, как действовать дальше. Заодно неплохо бы потолковать с кем-то чуть более знающим, чем эти трое рядовых, ничем не интересующихся, кроме выпивки и распутных дев. Нам очень нужна информация о том, что происходит по вероятному маршруту нашего отхода к своим.
К захвату деревни мы готовились пару часов, рисовали планы, отрабатывали слаженность действий, делали артефакты. Главная проблема состояла в том, что деревня большая, одновременно ударить по всем постам в ней с нашими силами невозможно, поэтому побеждать придется за счет наглости и неожиданности. Трое легионеров примерно того же телосложения, что наши пленные, ворча под нос от неудовольствия, натянули кратовскую форму, остальные влезли внутрь фургона. Не принято здесь чужую форму надевать, пришлось с ними целую беседу провести, сославшись на военную хитрость и тактическую необходимость. Пленных тихо прирезали и прикопали подальше от дороги. Амулетов связи у них с собой не было, опознаваться при возвращении не придется, на воротах же разберемся. Поехали!
Фургон козлил чудовищно, рессоры здесь уже изобрели, амортизаторы же изобрести забыли. Хорошо, что ближе к деревне дорога стала ровней, уже можно было встать, не боясь разбить голову о потолок при очередном подскоке кузова. Водитель сбросил скорость насколько мог, чтобы не вызвать подозрений, Онно же улучил момент и всадил арбалетный болт в частокол у наблюдательного пункта. Артефактная начинка болта активировалась от удара и отправила в сон все живое в радиусе двух десятков метров. Два кратовца отправились в здоровый крепкий сон на посту.
У ворот всадники придержали коней, пропуская фургон вперед. Фургон проехал в ворота и остановился, из его окошек вылетели две артефактные стрелы, застрявшие в стенах примыкавших к воротам строений, оба караульных, что открыли для нас ворота, повалились на землю, ауры еще трех, находившихся за стенами, показали, что их тоже сморил сон. Итого, уже семеро, осталось пятеро. Фургон неспеша покатил к площади в центре деревни, спешившиеся конные быстро затащили караульных внутрь строений и остались на воротах, старательно делая вид, будто ничего не произошло.
Кратовский сержант сидел развалясь на кресле под навесом дома старосты в компании пары солдат, которым достались простые табуреты. Интересно, где сам староста? Судя по валяющимся рядом пустым бутылкам, служивые вовсю боролись с пьянством, но безуспешно, пьянство неуклонно шло к победе. Громкий нетрезвый смех было слышно издалека. На нас они не обращали никакого внимания, продолжая веселиться. Чтобы попусту не тратить артефакты, когда фургон подъехал поближе, я высунулся из окна и стеганул по ним усыпляющим плетением. Троица замолчала и медленно повалилась на землю. Остались двое, что должны быть на посту на противоположном от ворот краю деревни.
Чтобы не плодить сущности и не создавать проблемы там, где без них можно обойтись, я привел в чувство уже связанного по рукам и ногам сержанта, и достал малый медицинский набор. Увидев блеск хирургической стали, сержант мигом посерел лицом, взгляд его не отрывался от скальпеля в моей руке.
— Многоуважаемый господин сержант, не соблаговолите ли вы вызвать сюда караульных с вон того поста? — я был сама доброта, улыбаясь служивому голливудской улыбкой.
— Ч-что вы хотите? — голос сержанта дрожал от страха.
— Я хочу, чтобы вы вызвали по амулету караульных с поста, что находится в той стороне, — повторил я просьбу. — Разумеется, вы можете отказаться. С вами не случится ничего страшного, честное слово. Когда отрезают яйца, это вовсе не страшно. Вы почти ничего не почувствуете, у меня очень острый скальпель. Чик — и нету, — я еще раз лучезарно улыбнулся.
— К-конечно, — заикаясь, закивал головой сержант, причем кивал он так, что я даже забоялся, что голова отвалится.
— Который из амулетов? — вступил в разговор Мило.
— В-вон тот, слева, — кивнул в сторону разложенных в ряд на служившей сервировочным столиком колоде трех кругляшей сержант.
— Этот? — Мило взял в руку амулет и дождался подтверждающего кивка сержанта.
— Прикажите им срочно явиться сюда, бросив все дела, — я снова вступил в разговор, — если не хотите чего-то лишиться, разумеется.
Мило поднес ко рту сержанта кругляш амулета связи, активировал его, а сержант поставленным командирским голосом проорал в него приказ. Через несколько минут из-за домов показались два кратовца, не слишком быстро направившиеся к дому старосты. Мы уже скрылись из виду, кто в фургоне, кто в доме. Солдат я вырубил прямо перед дверью в дом, их тут же подхватили подскочившие легионеры и оттащили в сарай к сержанту и остальным. Деревня была захвачена без потерь с нашей стороны. Всех пленных стащили в один сарай у дома старосты, приставили караул, сержанта же потащили в дом на допрос.
Кратовцы изрядно порезвились в деревне, за компанию с Искореняющими Скверну. Захватив ее, эти сволочи зачем-то схватили, пытали и казнили нескольких деревенских, включая старосту. Вот и ответ на вопрос, куда он подевался. Чертовы святоши нашли в них «скверну» и казнили привычным способом, кого на костер, кого в котел с маслом. Кратовцы же по своей инициативе пытали самых зажиточных деревенских на предмет спрятанных ценностей. Разумеется, ничего толком не добились, какие ценности после пары лет войны? Теперь трупы этих самых зажиточных кормят воронье на виселице у перекрестка.
Слушая откровения сержанта, я прочувствовал до печенок, что означает выражение «душа моя уязвлена стала», вот это самое сейчас происходило со мной. Что это за армия, если она поощряет мародерство? А ведь кратовскому командованию откровенно нет до этого ни малейшего дела.
Чувствуя, что еще немного, и я сам на куски порежу эту сволочь, я вышел на улицу, вдохнуть свежего воздуха. Деревенские, почуяв, что власть опять поменялась, поначалу робко, потом смелее выходили из домов. Нас узнавали, нашему появлению радовались, на нас вываливали наболевшее. Не желая никого слышать, я пошел к дому той вдовы, где я ночевал всего несколько дней назад. В доме царил разгром, все было перевернуто, мебель поломана и порублена, ничего мало-мальски ценного здесь не осталось, что не растащили мародеры, то прибрали хозяйственные соседи.
Где же хозяйка? Этот вопрос я задал взиравшей на меня через забор соседке. Оказалось, ее обвинили в запрещенном чародействе и казнили. Кивнув, я пошел на место казни. В деревне не было места, чтобы и котел с маслом поставить, и костры развести, и зрителей разместить, поэтому Искореняющие устроили свое огненное шоу за околицей на поле с противоположной от перекрестка стороны. Вот и это место. Четыре кострища, рядом поставленный на выложенное из каменей основание закопченный котел, над ним устройство наподобие колодезного журавля, на котором до сих пор висит та самая веселая вдовушка, повешенная за руки. И вокруг страшная вонь горелого мяса и масла. Практически ничего не соображая, я навалился на противовес журавля, тело поднялось из котла, теперь чуть в сторону и обрубить веревку воздушным лезвием.
С трудом удалось взять себя в руки и включить режим патологоанатома. Я внимательно осмотрел ее тело, реконструировать происходящее было нетрудно. Опускали ее в масло медленно, чтобы продлить страдания, а себе максимально растянуть удовольствие. Судя по всему, макали в масло ее несколько раз, чтобы подольше помучить. Сначала сварили ноги, потом ее погрузили в масло по грудь, тут она и умерла, под действием противовеса на журавле тело приподнялось из масла примерно по пояс. На лице застыла гримаса страдания. На руках и на спине были следы ожогов, такие оставляет раскаленный металл. Ее еще и пытали. Кому помешала эта простая, добрая и безобидная женщина, у которой и взять-то было нечего? Вот не верю, что святоши ее случайно взяли, здесь что-то другое.
