— Да говори уже, — в нетерпении продолжил Вострецов.

— Да кажется, что это баба… — он вдруг осёкся и посмотрел на меня. — Виноват, ваше величество. Не баба, а женщина.

— Это ты с чего взял? — спросил Вострецов.

— Грудь была женской. Представляете? Вот как у молодухи какой.

— И что это, поляки по ней стреляли?

— По ней. Вот только… — он снова замялся. — От неё пули отскакивали, будто она заговорённая. Ну или бронированная, как танк немецкий.

— Что-то ещё заметил? Какие-то приметы? — спросил Вострецов.

Причём, несмотря на фантастический рассказ, тот даже и не подумал подвергать слова поручика сомнению.

— В лапище своей она сжимала то ли дубину, то ли… — его передёрнуло.

— То ли что? — надавил на него Вострецов.

— Да поляка она за ногу держала и размахивала им, будто дубиной. Даже нескольких солдат этим мужиком раскидала. Я такого ужаса никогда в жизни не видел. Боюсь, теперь неделю не усну, а может и больше. Где ж такое видано? Я всякое видел в этой жизни, но чтобы такое! Одним человеком других людей убивать. А в неё все стреляют, а ей хоть бы хны. А вы ведь слышите, выстрелы утихли? Это значит, что та монстра всех поляков уделала. По крайней мере, все поляки уже закончились, вот и не стреляют. Не думаю, что они с ней справились. Раз тогда преуспеть не могли, хотя их было под три десятка, то и потом вряд ли сдюжили.

Мы призадумались.

— Лучше место боя это стороной обойти, — наконец произнёс Вострецов.

— Там припасы могут быть ценные. У нас ведь ни одежды, ни еды запасной, — предложил вдруг один разведчиков. — А государь-император вон, в крестьянской рванине. Не дело так. Не дай бог ещё заболеет его императорское величество.

Вострецов призадумался.

— Может разделимся, — предложил он. Посмотрев на подчиненных, сказал. — Я пойду посмотрю, что там произошло. Может соберу каких вещичек. Да и посмотрю, что же там такое.

Я едва сдержал ухмылку. Всё-таки любопытство — великая вещь, даже у таких бравых офицеров. Но сам покачал головой.

— Нет, господин поручик, разделяться мы не станем. Мы без вашей способности вряд ли сдюжим. А то, что там случилось у поляков — это дело поляков. Вами рисковать я не согласен, так что продолжаем путь. Я уж как-нибудь и в своей рванине, — я хмыкнул, — похожу. Потерплю уж как-нибудь.

— Да, ваше императорское величество, вы правы, — закрутил ус поручик Вострецов. — Наша задача — до базы идти. В принципе, всё верно. А что там за лесные русалки бегают с дубинами или с поляками наперевес — это можно будет как-нибудь потом выяснить. Сейчас ноги в руки и уходить надо безопасным маршрутом. Движемся дальше.

Так мы и двинулись.

Прошли мы ещё от силы полтора километра, как Недудко, который шёл чуть-чуть впереди нас, сначала застыл на месте, а потом с распахнутыми глазами принялся жестикулировать, чтобы мы замедлились и вели себя тихо.

Мы так и не поняли, что произошло, но осторожно приблизились к нему. И перед нами открылся вид на ещё один лагерь. При том, что было видно, что люди, находящиеся в нём, улеглись на ночлег сравнительно недавно.

Да сколько же тут лагерей-то этих? Они сами-то друг на дружку не натыкаются? Или это одна команда, которая разбила не один бивак, а два? Такое возможно.

Вострецов указал куда-то в сторону. Я пригляделся и увидел караульного. Как удачно мы шли, что часовые нас пропустили и смотрят в другую сторону. А мы вот тут как тут, глядим на их лагерь. А если бы были какие-то разбойники, мы бы сейчас могли всех солдат здесь перерезать, а караульные бы даже ничего не заметили. Да уж…

— Господин поручик, — шепнул я на ухо Вострецову, — а где же ваше чувство опасности? Что оно вам ничего не говорит-то?

Вострецов потёр лоб.

— Ваше Императорское Величество, тут такое дело… А я опасности-то здесь не чувствую.

— Как это не чувствуешь? — прошипел я. — Вон у них автоматы, — указал я на одного из солдат в военной одежде, который держал в руках винтовку с обоймой, торчащей в бок.

— Кстати, — я повернулся к Недудко и зашипел уже на ухо ему: — А как ты понял, что в том отряде поляки?

Тот слегка пожал плечами.

— Да они все курву звали. Думаю, немцы так бы выражаться точно не стали, — заявил он, а затем показал куда-то в сторону. — А вон ещё один часовой. Чудом на него не наткнулись.

— Значит так, — заявил Вострецов, — сейчас отходим аккуратно. Я хоть опасности не чувствую, но к ним лучше не выходить. Сейчас отходим от них метров на сто, огибаем их лагерь по большому кругу и идём дальше.

Я вдруг подумал, что чудно: мы вот по лесу шли, причём впотьмах, а шли-то мы тихо, и под нашими ногами ни одна веточка не хрустнула. Никак у кого-то из отряда Вострецова тоже есть какая-то способность, помогающая тихо по лесу передвигаться.

— Кстати, а вы уверены, что это не наши? — спросил вдруг я. — Да, вроде оружие не русское, но всё-таки у них немецкая одежда без знаков отличия.

Спросил, скорее, для порядка, ведь после заданного вопроса уже и сам всё рассудил. Ведь, несмотря ни на что, даже если это русские солдаты, одетые в немецкую форму и вооружённые неизвестным оружием, выходить к ним всё равно не стоит, потому что это слишком неоправданный риск.

— Нет, это точно не наши. — покачал головой Вострецов. — По крайней мере, у наших никогда бы не было таких автоматов. Это, судя по всему, английские Стэны. Только у них так обоймы расположены. Я поначалу не понял, что имел в виду Недудко, когда рассказывал про обойму сбоку. А тут вот до меня дошло.

Я тоже вспомнил про такие автоматы. В музее видел. Англичане их наштамповали поменьше, чем мы ППШ, но тоже изрядно.

И стоило нам сделать пару шагов назад, как вдруг с противоположной стороны поляны раздался жуткий треск, после чего кто-то очень гулко и низко зарычал, да так, что у меня мурашки по спине пробежали. А судя по тому, как замерли все участники отряда, думаю, не у меня одного.

В следующий момент на поляну выпрыгнула огромная гориллоподобная тварь. И, что удивительно, я подивился тому, как точно описал это существо поручик Недудко. А это был никто иной, как та самая тварь, что раскидала поляков в прошлом лагере. По крайней мере, в такие совпадения я не поверю.

Первым погиб караульный. Кажется, монстр просто махнул лапой, а человек улетел куда-то с разбитой головой.

Тварь взревела, а затем, выпустив из лап длиннющие когти, прыгнула на первую палатку и принялась топтать ту и драть когтями. Из палатки сначала послышались беспокойные крики, которые сменились хрипами и стонами.

Брызнула кровь, а тварь продолжала скакать на палатке, будто на батуте, и потрошила всё содержимое когтями.

К тому времени поляки с громкими вскриками «Курва!» довольно быстро пришли в себя и, поднявшись на ноги, принялись стрелять по твари.

Я внутренне испугался, что они ведь шальными пулями могут и нас задеть, но члены отряда уже распластались на земле, прикрывая головы.

Вострецов бросился ко мне, попытавшись прижать меня к земле, но я ему не дал. Всё-таки у меня неуязвимость, а действие, развернувшееся на поляне, меня завораживало и оторваться я от него отчего-то не мог. А если даже в меня угодит шальная пуля, то неуязвимость меня убережёт.

Тварь же, будто не замечая выстрелов, очень быстро разделалась со всеми живыми в палатке, по крайней мере оттуда больше не доносилось никаких звуков, и бросилась в гущу матерящихся по-польски врагов. Ей хватило двух взмахов здоровенными лапами с жуткими когтями, чтобы семеро солдат разлетелось в разные стороны поломанными и посечёнными куклами. Причём было ясно, что те уже не жильцы, по крайней мере, с такими ранами не живут.

Кто-то из наших клацнул затвором.

— Не стрелять! — прошипел сквозь зубы поручик. — Не выдавать себя!

Тварь же принялась резвиться вовсю, уничтожая налево и направо солдат, которые в свою очередь тоже не отличались пацифизмом и высаживали очередь за очередью в монстра.

— Ваше величество, — потянул меня за куртку Вострецов, — уходить надо срочно!