Матушка, дав разрешение главврачу и остальному персоналу разойтись по рабочим местам заниматься делами, успокоила их, что сама проведёт экскурсию для молодого императора. Однако обменявшись с мной взглядами, попросила-таки прислать главного диагноста, а именно Марину, которая являлась исполняющим обязанности заместителя главного врача.

У главврача появилось неспокойное выражение лица, мол, неужто император хворает неизлечимой болезнью, но матушка вновь успокаивающе подняла руку, мол, мы разберёмся сами, ваша помощь нам не требуется, и, выказав все необходимые почести, персонал наконец разошёлся.

— Ну что, матушка, показывайте, как у вас здесь всё обстоит, как всё организовали, раз уж я приехал к вам с инспекцией, — ухмыльнулся я.

— А это, как я понимаю, главный эксперт, — усмехнувшись, ответила она, кивнув на скорчившего важную морду рыжего.

— Именно так, будет проверять, как у вас здесь работа организована, — рассмеялся я, — и как вы здесь к кошачьим относитесь.

— Это тот самый кот, который пометил покои нашей неудавшейся императрицы? — поинтересовалась Ольга Николаевна.

— Да, он самый. Он, видимо, чует, когда что-то неладное творится. Вот теперь на его мнение я и ориентируюсь, — неловко пошутил я.

Матушка лишь хмыкнула.

— А хотя знаете, этих рыжих не так-то просто обвести вокруг хвоста, — вдруг согласно кивнула она. — Коты они вообще, кажется, порой больше людей понимают. Может и хорошее это решение, — ответила она, будто восприняв мои слова на веру.

Мы быстро миновали зелёный двор и вошли в здание с выкрашенными в светло-кремовый цвет стенами. Внутри была довольно уютная обстановка: много зелени, тут и там попадались кашпо с пышными цветами. Интересно, так и было раньше или специально для хосписа привезли столько растений, чтобы сделать воздух чище, да и обстановку более уютную?

Когда шагали по одному из коридоров, заметил девочку лет десяти в голубом ситцевом платье. Она, напевая что-то себе под нос и кружилась вокруг своей оси, будто балерина.

Матушка поздоровалась с девочкой:

— Здравствуй, Аннушка! Как твоё здоровьечко?

— Прекрасно, ваше величество, — тут же отозвалась девочка. — Голова, правда, немного болит. Но это так, мелочи, я уже привыкла.

Я оценил девочку цепким взглядом. Вроде бы не выглядит она умирающей. Ну, голова болит, и ладно. А так девочка, как девочка. Непонимающе посмотрел на матушку.

— Это вот Аннушка, у неё не самый лучший диагноз и врачи совсем руки опустили, — грустно улыбнувшись, произнесла она.

— Ну, что значит не самый лучший диагноз? Умираю я, госпожа матушка, — произнесла девочка. — Вот, говорят совсем чуть-чуть осталось, всего лишь месяц, а может и два, если Бог даст.

Я немного смутился от того, что сказала девочка. Обидно. Совсем ещё такая малютка, а так легко рассуждает о своей смерти. Ещё и пожить-то не успела, а уже готова завершить свой путь, и так легко говорит, что осталось так немного. У меня это в голове немного не укладывалось. Да и выглядела она совсем не грустно, а очень даже жизнерадостно.

— А это кто? — спросила она, глядя на меня. — Что это он так на меня смотрит задумчиво?

В этот момент из одной из палат вышла сестра милосердия и увидев, с кем общается девочка, тут же на неё шикнула:

— Анка, а ну-ка возвращайся в палату, живо давай!

Я лишь посмотрел на медсестру, покачал головой, сделав жест рукой, мол, всё нормально, не вмешивайтесь.

— Нравится тебе здесь? — спросил я у девочки.

— Да, очень нравится. Здесь музыку разрешают слушать. Музыка мне очень нравится, — сказала девочка.

— А что ты такое напевала? — спросил я.

— Времена года, — тут же ответила девочка. — Вовы Альди. Смешное такое имя у него.

— Вивальди ты хотела сказать, моя хорошая? — уточнила матушка.

— Да, может и Вивальди, но песенка весёлая. И танцевать под неё весело. Мне нравится танцевать под хорошие мелодии.

Матушка с лёгкой грустью в глазах улыбнулась.

— А что же тебе раньше не разрешали музыку слушать? — спросил я.

— А раньше музыки просто не было. Не было у нас в прежней больнице патефона. Сейчас вот появился, — рассказала Анна.

— Понятно, — я сделал себе пометку, что неплохо бы побеспокоиться о том, чтобы улучшить условия содержания для больных и в других больницах. Казалось бы, такая мелочь — патефон, как я знаю, они не так дорого стоят, а столько радости тем же самым детям, а может быть и старикам.

Смотрела я на эту девочку и удивлялся. Неужто и вправду ей умирать совсем скоро? Даже и спрашивать неловко о таком. А вот гляжу я на неё и восхищаюсь, где она сил в себе столько находит моральных, чтобы не думать о приближающейся минуте. А может, и не понимает до конца, что означает смерть. Думает, просто уснёт и всё. Скорее всего, наверное, так и будет. По крайней мере, я очень надеюсь, что малютка не будет мучиться.

— А вы на меня так не смотрите, — вдруг заявила девочка. — Вижу я, что жалеете меня. А меня жалеть не надо. Жалеть надо тех, кто грустит плачет, и тех, кто уже умер. Они ведь не могут радоваться и слушать музыку. А я вот могу, поэтому и грустить мне нечего. Вот когда не станет меня и музыки не станет, вот тогда и погрустите обо мне.

— Неужели ты совсем не переживаешь? — спросил я, стараясь держать себя в руках и не допускать на лице грустное выражение.

— А из-за чего мне переживать? У меня слишком мало времени, чтобы расстраиваться и думать о плохом. Вот сейчас надо думать о хорошем и только на это время тратить. А то, что будет потом, мне об этом уже думать не надо. Я уже знаю, что будет потом. Так чего переживать лишний раз?

— Скажи мне, Аннушка, ты сегодня хорошо покушала? — переняла инициативу Ольга Николаевна, видимо, решив отвлечь девочку от неприятного разговора. — Или опять мне будет няня жаловаться, что ты снова не ешь ничего?

— Покушала, матушка, покушала. Сегодня на меня жаловаться не будут, это я вам обещаю.

— Хорошо, Аннушка. Ну сходи, поиграй и послушай музыку еще, — благословила девочку великая княгиня.

— Хорошо, матушка. Только бы нам ещё мороженого, такого, как привозили на прошлой неделе. Так оно мне понравилось. Надеюсь, что успею хоть ещё раз его попробовать.

— Организуем, — кивнул я.

Девочка обрадованно улыбнулась, и, как ни в чём не бывало, снова принялась кружиться вокруг своей оси, напевая под нос «времена года» Вивальди. Сейчас это было совершенно очевидно, хотя девочка нещадно фальшивила. Но ей на это было абсолютно всё равно, сейчас, наверное, она и правда была по своему счастлива.

А мы с Ольгой Николаевной продолжили путь. Она показала мне и другие палаты. К сожалению, не у всех постояльцев было столь же позитивное настроение, как у Аннушки. Многие чувствовали себя плохо. Кто-то всё время тягостно вздыхал и безразлично смотрел в пространство запавшими глазами. В одной палате стоял тяжёлый дух, который прямо так и говорил о том, что здесь умирающие люди. Матушка тут же вызвала к себе одну из медсестёр и приказала немедленно проветрить в помещении.

Несмотря даже на старания Ольги Николаевны создать лёгкую и уютную атмосферу, это место быстро пропиталось гнетущей тяжестью и безнадёгой.

— А очень жаль, мне бы хотелось, чтобы люди здесь хотя бы в последние дни могли расслабиться или отвлечься, — призналась Ольга Николаевна. — Но похоже, это непосильная задача. Даже членам императорского рода не под силу победить гнёт приближающейся смерти.

— Думаю, это никому не под силу, — нахмурился я. — Разве что люди сами способны преодолеть в себе это, как Аннушка, — ответил я, вспомнив как мужественно вёл себя Николай Александрович в последние дни. — Думаю, что каждый сам принимает решение. Вы лишь можете помочь, но, если кто внутренне сломался, только он сам себя внутренне починить и сможет. А вы делаете больше, чем необходимо.

— Спасибо ваше императорское величество, — без тени улыбки поклонилась великая княгиня.

Наконец, мы добрались до её кабинета, перед которым нас уже ожидала Марина.