Часть пепла, оставшегося от Ренара, отправили в Амеллон, другую — в Эклузум, ибо младший брат Демоса был братом Ордена, а оставшееся леди Эльтиния приказала разместить в Миссоленской резиденции.

«Ибо Ренар родился в Амеллоне, служил в Эклузуме и погиб здесь же, в Миссолене. От моей собственной руки. Прошло полтора года, но она все еще не желает меня видеть. И вряд ли снова захочет».

После смерти младшего сына леди Эльтиния, самая яркая звезда Миссоленского двора, замкнулась в себе и отстранилась от светской жизни. Год, как и было положено, она носила строжайший траур, но даже по окончании этого срока не пожелала снять обета. Пиры и званые ужины в имении Девтонов прекратились. Умолкла музыка. Опустели сады. Демос не любил пышных торжеств, что Эльтиния устраивала с неуемной энергичностью, но сейчас, когда имение на долгие месяцы погрузилось в оцепенение, чувствовал, что ему не хватало тех ненавистных шума и суеты.

Вдовствующая герцогиня, потратившая столько лет на укрепление власти Дома Деватон, более не интересовалась ни политикой, ни богатством, ни блеском. Практически все время она проводила в Зале Поминовения или в оранжерее. Любимые розы остались едва ли не единственной ее земной радостью.

Спускаясь по широкой каменной лестнице, Демос размышлял, что скажет матери, но так и не додумался ни до чего путного. Раз за разом он пытался с ней поговорить, объясниться, рассказать, почему был вынужден это сделать. Но она не слышала его, лишь глубже погружалась в тоску и скорбь. И все же он не оставлял попыток.

«Я не надеюсь на прощение. Сам себя никогда не прощу за то, что сделал. Но хочу, чтобы она вернулась к нам — ко всем, кого оставила, став затворницей. Весь Дом в опасности, пока на троне сидит младенец, Эклузум играет в политику, а Грегор Волдхард водит опасную дружбу с рундами. Она нам нужна. Если со мной что-то случится, главой Дома станет Линдр. И он не справится или натворит таких дел, что погубит всех. Что мне же сделать, чтобы вернуть ее?»

Лестница вывела его в длинный вытянутый зал: вдоль стен располагались ниши с прахом и статуями предков-бельтерианцев. Мать стояла почти в самом конце этого коридора, неподвижно разглядывая мраморную фигуру Ренара. Демос поднял трость, чтобы та не цокала по влажным каменным плитам подземелья, и, стараясь не издавать ни звука, проследовал к Эльтинии. Света отчаянно не хватало, и канцлер пожалел, что не захватил лампу. Кое-где свечи догорели, и некоторые ниши полностью погрузились во мрак. Бородатые герцоги, графы, бароны, вооруженные мечами, плугами и даже весами взирали на него с полным безразличием. Тускло блестели серебряные диски на их каменных шеях. Пахло гарью, сыростью и тоской.

Эльтния не издала ни звука и даже не пошевелилась, когда он подошел — так и стояла, запрокинув голову и разглядывая лицо младшего сына, черты которого придали камню с удивительной точностью. Брата изобразили воином Ордена — в парадном доспехе Эклузума, с церемониальным мечом в руках. Скульптор проработал каждую деталь так искусно, что казалось, в следующее мгновение статуя оживет, вздохнет полной грудью и ловко спрыгнет с постамента.

От этого было еще горше.

— Энриге Гацонский шлет тебе любовь и множество даров, — тихо проговорил Демос, поравнявшись с матерью. — Здравствуй, матушка. Как ты себя чувствуешь?

Эльтиния не ответила. Казалось, мать и вовсе его не слышала.

Она постарела. Вся тяжесть возраста, с которым она успешно боролась и который так долго скрывала, навалилась на нее так резко, что едва не раздавила. На некогда завораживавшем хищной эннийской красотой лице прорезались глубокие борозды морщин, тело отощало и болезненно высохло, руки дрожали. Вся она словно сгорбилась, уменьшилась, сломалась. И черный цвет строгого одеяния лишь подчеркивал эти изменения.

«Она не хочет выходить из башни скорби, что сама для себя возвела. А я не могу ее заставить».

— Ответь мне что-нибудь, пожалуйста, — взмолился Демос и легко тронул мать за локоть.

Она отшатнулась от него как от огня и метнула полный ярости взгляд.

— Не смей ко мне прикасаться!

Демос отступил назад и развел руки в примирительном жесте:

— Как пожелаешь.

Эльтиния потянулась за лучиной и принялась нарочито медленно зажигать новые свечи в ногах статуи. Черная траурная вуаль съехала с ее головы, обнажив растрепанные седые волосы.

«Она совсем перестала следить за собой. Даже не тратит время на прическу».

Это было немыслимо. Даже когда умер отец Демоса, вдовствующая герцогиня носила траур с таким изяществом, что ее нарядам и уборам завидовали столичные модницы. Всем своим видом она показывала, что даже смерть главы Дома не способна ее сломить.

«И все же даже у такой эннийской змеи, как она, нашлось слабое место».

— Я довольно ясно дала понять, что больше не хочу тебя видеть, — не отрываясь от своего занятия, проговорила мать. — Зачем ты пришел?

«Еще раз попытаться».

— Поговорить. Мне…

— Ты убил собственного брата, Демос, — отрезала Эльтиния. — Ренара! Самого достойного из всех вас. Моего мальчика… — Она всхлипнула, но тут же взяла себя в руки. — Нам больше не о чем разговаривать.

— Матушка, пожалуйста, выс…

Нервным взмахом руки она заставила его умолкнуть.

— Я пробуду в Миссолене еще несколько лун до Дня Поминовения, а затем удалюсь в Амеллон или вовсе в Сифарес. Перед моим отъездом мы попрощаемся, как того требуют приличия, чтобы не породить ненужных слухов при дворе. А сейчас убирайся! Оставь меня в покое…

Демос взял лучину и зажег свечи возле начавшей темнеть от времени статуи отца — прах Ренара водрузили рядом с ним.

— Мне нужна твоя помощь, мама. Не прощение, не понимание. Наш Дом в опасности, и я не уверен, что смогу в одиночку защитить всех вас.

Она повернула к нему лицо. Ему почудилось, что в глубине ее ввалившихся глаз мелькнула искра интереса.

«Показалось, конечно же. Ей все равно. Уже давно».

— В Турфало я говорил с Грегором Волдхардом, — торопливо заговорил канцлер, боясь, что она в любой момент потеряет интерес. — Он намерен идти на нас войной и не отступится. Совет регентов не считает его серьезным противником и ошибается. Эклузум видит угрозу лишь в ереси, но не хочет видеть армии рундов за спиной Хайлигланда. Все они не осознают до конца, что случится, если Волдхард вторгнется в империю.

— Ты сам заварил эту кашу, и с чего я должна тебе помогать?

«Как избирательно у тебя работает память! Вероятно, скорбь ее отшибла. Именно ты передала мне донос, что послужил поводом отлучить Грегора от церкви. Этот камушек вызвал лавину, которая едва не снесла всех нас. А теперь ты внезапно забыла о своей роли?»

— С того, что мы все еще семья, — сухо ответил Демос и счистил воск с пальца. — Единственное, что у нас осталось — мы сами. Ренара больше нет, да и будь он жив, это мало что бы изменило: он принадлежал Ордену и дал обет безбрачия. Виттория никак не может понести, и я начинаю сомневаться, что сможет, но разводиться с ней не стану. Поэтому единственное наше наследие — Линдр и его потомство. Он тупица и болван, но с крепким семенем. Я прошу тебя присмотреть за ними.

Эльтиния равнодушно пожала плечами и задула лучину.

— За ними успешно присматривают люди, которых ты приставил к детям Линдра.

— Я не хочу его запугивать. Я хочу добиться его верности. Это сможешь сделать только ты.

— То есть теперь ты хочешь подружиться с братом? Одного убил, второго запугал, а нынче желаешь заручиться его преданностью?

«Братья имеют свойство заканчиваться. Если, конечно, твоя высохшая утроба не сотворит чудо».

— Именно так, матушка.

Эльтиния отошла от статуи и подняла глаза на канцлера. Он не смог прочитать, что значил ее взгляд.

— Я не могу понять одного, Демос, — тихо проговорила она. — Наш Дом предали оба брата — и Линдр, и Ренар. Так почему ты оставил в живых одного, но убил другого?

Демос печально улыбнулся.

— Линдр не умеет думать своей головой и легко попадает под чужое влияние. Стоило оставить его без присмотра, как над ним тут же закружились церковники. Но едва мы раскрыли его интригу и пригрозили наказанием, братец тут же сделался шелковым. Он безобиден, мама. Линдр точно теленок, которого можно вести на поводке куда захочется. С Ренаром все было иначе. — Он прикоснулся к холодному мрамору статуи. — Даже после вступления в Орден у него был выбор: предупредить нас об угрозе или присоединиться к заговору Ладария. Он выбрал последнее и использовал свое имя и связи в Эннии, чтобы подставить меня в интересах Великого наставника. Его действия стравили меня с Грегором, вынудили защищаться, и все это вылилось в негласную войну кузенов. Ренар знал, что Изара носила сына императора. Знал, но ни словом не обмолвился, не дал ни единого знака, чтобы я мог предотвратить конфликт с Хайлигландом! Если бы я знал раньше…