Супруга Альдора, навязанная королем леди Батильда, присутствовала здесь же. Баронесса Ульцфельдская то и дело прикладывала пухлую ручку к заметно округлившемуся животу и глуповато улыбалась. Хвала богам, ее не волновало ничего, кроме рождения будущего наследника да вышивки гобеленов в стенах родного замка. С тех пор, как Батильда понесла, значимость Альдора — человека, что браком спас ее от неласковой участи дочери изменника — заметно снизилась в ее глазах. Риск кары миновал, через несколько месяцев Ульцфельд должен был праздновать появление на свет будущего барона, и сам Альдор вызывал у молодой жены интереса не больше, чем псовая охота. Батильда, к слову, ненавидела запах псины.

Альдор никогда не позволял себе грубости в адрес супруги, но, черт возьми, как же его порой бесила ее тупая улыбочка — одинаково неуместная в любых обстоятельствах. Ее писклявый голосок и заискивающий взгляд, которым она неизменно смотрела на него, если замечала, что он за ней наблюдал. Ее девичьи округлости, с течением времени превратившиеся из очаровательной пухлоты в дородные формы чревоугодницы. Все в Батильде, что по первости Альдор находил если не прекрасным, но милым, все это за какие-то пару лет опостылело ему настолько, что хотелось выть.

Рядом с этой женщиной Альдора держали лишь долг да осознание, что она носит под сердцем его дитя. Наверное, его. Он редко навещал супругу в Ульцфельде.

Батильда поймала взгляд супруга, с деланной радостью помахала ему рукой, и Альдор, вымученно улыбнувшись, уставился на Рейнхильду. Каждое мгновение, что он смотрел на нее, вызывало у него муку. И все же он заставлял себя продолжать. И лишь позже осознал, что таким образом прощался с мечтой.

Гацонские аристократки исподтишка обменивались неодобрительными взглядами: простой наряд невесты казался им недостойным облачения кронпринца. Светло-голубое платье без единой оборки смотрелось на фоне этого праздника так же уместно, как булыжник в сокровищнице. Из всех украшений Рейнхильда надела лишь гладкий серебряный диск на тонкой цепочке — символ веры. Такой аскезой невеста была обязана новым порядкам, что установил на родине ее брат-еретик, и порядки эти порицали роскошь в любом проявлении. Впрочем, всеобщий отказ хайлигландцев от излишеств был продиктован не только религиозными нововведениями, но и опирался на банальную нужду: почти все драгоценности Волдхарды обменяли на хлеб. Грегор продал бы гацонцам и собственную корону, будь она золотой. Но королевский венец, выкованный из меча поверженного врага, гацонцев не интересовал.

Хайлигландцы приблизились к алтарю. Зазвучали церковные гимны — стройный хор воспевал Хранителя, и эти звуки возносились вверх, к узким витражным окнам Святилища. Когда священник принялся читать молитву, будущие супруги опустились на колени, и на их головы упало белое покрывало, Альдор не выдержал и отвернулся. Так и не смог заставить себя смотреть на церемонию. Слабак. Чертов слабак!

— Как же хорош король! — перешептывались благородные дамы подле Альдора. Правитель Хайлигланда, будь он трижды еретиком, все равно произвел на них впечатление. Высокий и крепкий, точно дуб, Грегор двигался с грацией, свойственной умелым воинам. На выделявшейся суровой красотой лице играла легкая улыбка, яркие синие глаза лучились счастьем. Не знай Альдор Грегора с юности, с легкостью мог бы поверить, что молодой король радовался церемонии как дитя. — И как у одних родителей могли получиться такие разные дети?

— Ах, а ведь он все еще холост…

Альдор тяжело вздохнул, устав от квохтанья разряженных куриц, что уже шепотом планировали отправить дочерей к хайлигландскому двору — теперь-то в холодном Эллисдоре гацонцев прибавится. Благородные дамы не знали, что сердце Грегора давно было занято. Грегор Волдхард жил войной. Лишь ее он любил и желал, о ней грезил и, к счастью для материка, все никак не мог развязать.

У южных красавиц не было шансов. Зато у Альдора оставались все шансы отправиться на плаху за все, что он задумал, если Грегор узнает об этом раньше времени.

Волдхард проявил истинные чувства лишь единожды — когда встретился глазами с самым нежеланным гостем церемонии. Канцлер империи Демос из Дома Деватон с достоинством поклонился королю Хайлигланда. Оба не проронили ни слова, и лишь эрцканцлер заметил, как всего на миг глаза Грегора превратились в лед. Альдор хорошо знал этот взгляд. Так смотрел Грегор, приказывая колесовать изменников. Так он глядел на всех, кого считал помехой. Этот ледяной взгляд означал лишь одно: что бы себе ни думали имперцы да Эклузум, Грегор все еще считал их врагами.

А он, Альдор ден Граувер, заключил с этими врагами сделку.

Свадебный пир грозил затянуться до конца месяца — меньшего от короля Энриге Альдор и не ожидал. Неуемная страсть гацонцев к роскоши на этот раз приняла поистине немыслимые масштабы. Армия поваров и слуг потчевала гостей сотнями изысканных блюд, тончайшие вина в буквально лились рекой: в одном из многочисленных залов дворца установили фонтан со знаменитым тируджийским розовым — то был подарок от знаменитой гацонской семьи виноделов. Праздничные столы ломились от яств, сверкала начищенная посуда, полыхали печи и камины, а съехавшиеся со всех концов материка музыканты и актеры не давали гостям скучать. Аристократы и вельможи танцевали, поэты декламировали стихи, менестрели слагали песни — веселье длилось днями и ночами. Даже суровые церковники, которых на празднество пригласил сам Энриге, нет-нет да притрагивались к окороку, жареным каплунам и коварным напиткам. Иные чревоугодники засыпали прямо возле столов: за постоянными сменами блюд было легко потерять счет времени. А вскоре гостей ожидало другое грандиозное развлечение — королевская охота.

— Ты совсем не ешь! — крепкий удар по плечу, что Грегор с его комплекцией считал дружеским хлопком, едва не снес эрцканцлера со скамьи. — Пост окончен. Неужели тебе не по вкусу гацонская стряпня? Погляди на него. Да одним этим поросенком можно три дня кормить целую семью!

Альдор взглянул на огромную тушу, источавшую дивный аромат пряностей, и потянулся за кубком.

— С меня, пожалуй, хватит на сегодня, — безмятежно улыбнувшись, ответил он. — Еще немного, и я лопну. С вином, впрочем, тоже пора заканчивать: опьяняет, как страсть.

Грегор понимающе кивнул.

— Это все старые монастырские привычки. Ты всегда мало ел. — Он опустился на скамью рядом с Альдором, отчего та закачалась, и уставился на барона немигающим взглядом. — Скажи мне, дорогой друг, неужели ты и правда думал, что я не узнаю?

Альдор похолодел и застыл с поднесенной ко рту чашей.

— О чем? — силясь не выдать напряжения, спросил он.

— За последние годы ты здорово поднаторел в интригах и тайнах, барон Ульцфельд. Все, что ты делал, было ради блага страны. Похвальная верность. И все же я не ожидал, что у тебя появятся от меня тайны. Даже не знаю, что теперь и думать.

Альдор взглянул на короля. Лицо Грегора оставалось непроницаемым. По спине эрцканцлера пробежал липкий холодок.

— Ради всего святого, Грегор, что ты имеешь в виду?

— Рейнхильда. Ты всерьез думал, что я не узнаю?

Что-то в груди Альдора лопнуло, и он обмяк. Слава богу, Грегор говорил не о Демосе. Но как король, черт его дери, узнал о его чувствах к леди Рейни? Ведь он никогда и никому не говорил об этом. Даже на исповеди.

— Какого ответа ты от меня ждешь? — Сейчас каждое слово следовало выбирать с осторожностью.

— Никакого, — ответил Грегор. — Брак Рейнхильды — наша общая затея. Она была обещана Умбердо много лет назад. И все же ты превысил полномочия, Альдор ден Граувер.

— Я не…

Взглядом король заставил Альдора замолчать.

— Тебе не следовало отдавать ей в приданое деньги из Ульцфельдской казны. Ты хотя бы мог предупредить меня заранее, чтобы я не чувствовал себя идиотом! Каково мне, по-твоему, было сначала узнать, во сколько обошлась вся эта церемония, — он обвел рукой богато украшенный зал, — а затем увидеть на бумагах, что я, оказывается, ничего не должен Гацоне?