— Больно…

— Знаю, — ответили ему. — Потерпи еще немного. Совсем немного.

Губы смочила какая-то вязкая жидкость.

И тьма вернулась.

Первым делом он застонал.

«Гореть мне вечно, как же больно!»

Демос осторожно открыл глаза. Хвала мертвым богам, ставни были плотно закрыты, и комната освещалась лишь несколькими свечами.

— Наконец-то, — вздохнул кто-то поблизости. — Давно пора.

Канцлер медленно повернул голову и увидел Витторию. Женщина сидела в кресле, устало привалившись к стенке шкафа. Под ее большими глазами залегли тени, тонкие черты изможденного лица обострились, а руки сотрясала мелкая дрожь. С тяжелым вздохом гацонка покинула свой наблюдательный пост и присела у изголовья кровати Демоса. Не задавая вопросов, она налила в чашу немного воды и поднесла к губам больного.

Напившись, он откинулся на подушку, стараясь не шевелиться, ибо болью отзывалось даже малейшее движение.

— Я дома? — удивленно спросил он, оглядев комнату.

— Да. Вчера мы перевезли вас в имение.

— Ну хоть что-то. Умру в своей постели, в окружении членов семьи — можно ли желать лучшего конца?

— Не умрете, — устало отмахнулась Виттория. — Помучаетесь с избытком, но будете жить. Теперь будете.

— Сколько времени прошло с…

— Четыре дня, — предвосхитив вопрос, ответила женщина. — Вам повезло с раной — все могло оказаться гораздо хуже. Как вы себя чувствуете, лорд Демос?

«Помнится, я обещал себе, что если она хотя бы однажды задаст подобный вопрос…»

Демос прислушался к своим ощущениям.

— Рана болит, — лаконично ответил он.

«Да, дражайшая, выглядишь ты немногим лучше меня. Как тебя угораздило так похудеть за каких-то четыре дня?»

— Так и должно быть, когда коварный маленький нож рассекает вам брюхо. Что еще вы чувствуете?

«Ярость, неутолимую жажду мести и желание сделать чашу из черепа твоего братца. Если, конечно, это была его работа».

— Пожалуй, я бы что-нибудь съел.

Виттория кивнула и подошла к столу, уставленному склянками всех цветов и размеров. В центре располагалась небольшая жаровня, на которой ворчал и бурлил котелок, распространяя аромат вареного мяса.

— У меня для вас плохие новости, — потушив огонь, возвестила гацонка. — Вы не сможете принимать твердую пищу на протяжении некоторого времени. Придется довольствоваться нежирными бульонами и рисовым отваром.

«Надо же! Еще не женаты, а уже такая забота о моей персоне. Ставлю полсотни аурэ, что сейчас она сама примется кормить меня с ложечки. Интересно, а дерьмо из-под меня тоже она выносила?»

— Полагаю, раз я смог пережить такое ранение, то и с диетой справлюсь.

Тем временем Виттория налила немного бульона в миску, остудила и аккуратно, стараясь не расплескать обед Демоса, опустилась подле него.

— Я могу поесть самостоятельно.

— Едва ли, — она зачерпнула ложку полупрозрачного месива и поднесла ее ко рту канцлера. — Но я никому не расскажу о вашем маленьком унижении. По крайней мере, именно поэтому я не подняла всех на уши, как только вы очнулись. Едва об этом станет известно, покоя вам не дадут.

— Не сомневаюсь.

— И вы больше не получите цайказии. Боль отныне придется терпеть.

«Жаль. Ибо когда я говорил, что у меня болит рана, я сильно преуменьшил. Она горит, съедает своим адским пламенем все мое тело, мешает думать… А подумать нужно».

— Переживу, это не первое мое ранение, — Демос попытался улыбнуться, проглотив очередную порцию бульона. — Где мои эннийцы?

— Ихраз во дворце. Как он сам выразился, старается не дать рухнуть плодам ваших стараний. Лахель — за дверью. Предпочитает караулить снаружи. Пригласить ее?

— Чуть позже, — Деватон попытался принять сидячее положение. Вышло скверно. Он махнул рукой, указывая на рану. — То, что мои внутренности не стали наружностями — ваша заслуга?

Виттория молча поднялась, чтобы убрать грязную посуду. Отвечать она, судя по всему, не собиралась.

— Я помню, что это были вы, — не отступал Демос. — Ведь лекарь отказался мне помогать.

— У вас хорошая память, — сухо ответила гацонка.

— Где вы учились искусству врачевания?

— Если это имеет какое-то значение — дома.

«С каких пор в обязательную программу образования женщин из высшего общества входит еще и медицина?»

Демос не сводил глаз с Виттории, нарочито внимательно переставлявшей склянки. Он понимал, что говорить об этом она не хотела.

«Но выбора у тебя уже нет».

— И вы тщательно скрывали свой талант — в противном случае я бы знал о нем раньше. Но зачем?

Женщина резко повернулась к канцлеру:

— А зачем мне было его афишировать? — раздраженно спросила она.

— Нет, милейшая леди Виттория. Вы прятали, а не просто не афишировали его. И я хочу знать, почему. Помните, мы договаривались о том, что тайн у вас от меня не будет. Я благодарен за спасение, но это еще не дает вам права меня обманывать.

Виттория проворчала себе под нос что-то по-гацонски.

— Меня предупреждали о вашем неуемном любопытстве, лорд Демос, но я не предполагала, что вы станете вести допрос самостоятельно.

«Вот же упрямая баба! Конечно, я сам допрашиваю! Как иначе докопаться до истины?»

— Расскажи мне, — прорычал канцлер, отбросив этикет. — Я, черт возьми, требую этого. С тех пор, как ты появилась в Миссолене, все пошло кувырком. Ты просила о помощи — я тебе ее предоставил. Хотела политической защиты — ты ее получила. Твой отец желал породниться — я, чтоб меня, выполнил и это условие! Меня чуть не убили, и, судя по всему, по заказу твоего брата. И все из-за тебя. Да, ты вытащила меня почти что с того света, но меня уже тошнит от этих гацонских игр, Виттория! Сколько еще крови я должен пролить за тебя, чтобы ты наконец начала мне доверять?

По лицу женщины пробежала судорога.

— Глупый, глупый и упертый бельтерианец! — прошипела она, приблизившись к кровати Демоса.

— Я всего лишь пытаюсь тебя защитить, — холодно ответил он. — Кстати, бульон был ужасен.

— Защитить он меня пытается, — передразнила его Виттория. — А тебе, великий и ужасный Горелый лорд, не приходило в голову, что порой и тебя самого лучше было бы ограждать от иного знания?

«Тогда я бы уже давным-давно был мертв».

— Это не тот случай. Я жду.

Вместо ответа Виттория схватила короткий и острый, словно бритва, ножик — такими лекари проводили операции, — и от всей души полоснула Деватона по руке.

— Проклятье! — выругался он и ошарашенно посмотрел на гацонку. — Что ты…

— Замолчи! Просто молчи и смотри.

«Что, черт возьми, происходит? Цайказия, говорите? Говорят, она вызывает ложные видения. Уж не застрял ли я в одном из них?»

Виттория села подле канцлера, стерла выступившую на месте пореза кровь полотенцем, плеснула на рану какую-то прозрачную жидкость и положила раненую руку себе на колени. Ее ладони были сухими и очень теплыми, почти горячими. Чем дольше она прижимала пальцы к ране, тем сильнее, как казалось Демосу, нагревалась рука.

— И что это?

— Помолчи, будь любезен, — шикнула Виттория.

Сердце Демоса ударило немногим более сотни раз, прежде чем женщина отпустила его руку.

— Ну а теперь смотри, — спокойно сказала она. — Только, пожалуйста, не кричи.

Деватон спешно ощупал место пореза.

«Не может быть…»

— Ничего не понимаю, — он удивленно уставился на гацонку. — Здесь только что была рана.

— Была.

— Как ты…

Виттория взглянула на него, как на идиота.

«Мертвые боги! Да она же… Дерьмо!»

— Так вот каким образом… — Демос замолчал, не решаясь даже произнести вслух предположение о колдовстве.

Виттория молча кивнула. Он видел, что сил говорить у нее не осталось — молодая женщина едва держалась на ногах. Усилие, приложенное для демонстрации ее возможностей, казалось, окончательно ее опустошило.

— Кто еще знает?

— Твоя эннийка, Лахель. Она мне помогала.