Он казался ей одержимым. Служанки, ее единственная связь с внешним миром, рассказывали, что на протяжении нескольких дней герцог почти не покидал Святилище, проводил большую часть времени в молитвах, соблюдал строгий пост и допускал к себе лишь барона да странствующего монаха. Грегор отказал в беседе даже наставнику Дарарию, чего на памяти Ириталь еще не случалось.

В кого бы ни превращался Грегор Волдхард, этот новый человек ее пугал. Он стал сильнее, увереннее, тверже. Знаменитый нрав Волдхардов, которые аристократы именовали стальным стержнем, а солдаты — железными яйцами, начинал в полной мере проявляться в молодом герцоге. Но до чего он мог дойти в своем фанатичном стремлении очистить страну? Был ли способен на умеренность? Этого Ириталь предугадать не могла. Оттого ей становилось еще тревожнее.

Посол отмахнулась от тяжких дум. Что бы ни происходило, Грегор все еще оставался ее последним шансом на устройство своей судьбы. Она сделала выбор и приняла решение. Назад пути не было.

— Не хотела тебе говорить, но, раз уж зашел разговор…

— Что такое? — забеспокоился Волдхард.

— Сегодня утром мне пришло письмо от Великого наставника Ладария. Они узнали о нашей связи, нашлись свидетели. Нас обвиняют в нарушении священных обетов. Мы должны предстать перед Вселенским судом в Миссолене в первый день последнего летнего месяца.

— А, ты об этом. Знаю, — спокойно проговорил герцог. — Я тоже получил этот приказ.

— Что мы ответим на их обвинения?

— Я уже ответил. За нас обоих.

Латанийка побледнела.

— Почему… Почему ты не сказал мне?

— Был занят другими делами и не хотел будить тебя ради такой мелочи. На Вселенском суде будет иметь значение лишь одно — мы с тобой на него не явимся.

— Приговор вынесут заочно. Это ничего не изменит.

— Именно, — удовлетворенно улыбнулся Грегор. — Не имеет значения, что они скажут. Более того, Альдор считает, что этим судьи лишь развяжут нам руки, и я с ним согласен. Терять нам будет нечего.

— Меня проклянет собственный народ, — тихо проговорила Ириталь. — На родине за измену клятве я буду приговорена к смерти.

— Ты не вернешься в Латандаль, — Грегор удивленно взглянул на латанийку. — Мне казалось, ты понимала это, когда решила провести со мной ночь.

— Да, но…

Герцог запустил руку в карман маленькой поясной сумки и вытащил бархатный кошель.

— В наших краях не принято свататься с пустыми руками, — сказал он, борясь с тугими узлами, стягивавшими горло мешочка. Наконец, справившись со шнурами, он извлек на свет изящный золотой браслет в виде виноградной лозы. — В Гацоне невестам обычно дарят кольца, а в Хайлигланде — браслеты, ты и без меня знаешь. Этот принадлежал моей бабке. Мне кажется, настало время окончательно все решить. Ты согласна идти до конца?

Ириталь озадаченно уставилась на подарок.

— Я не ожидала… Конечно, согласна!

— Ждала, знаю, — усмехнулся Волдхард, но глаза его оставались холодными. — Вынужден признать, я тебя обманул: императрицей ты станешь не скоро. Пока что могу предложить только корону Хайлигланда. Сойдет на первое время?

— Ничего, я привыкну, — медленно ответила Ириталь, пораженная будничным тоном герцога, словно он предлагал ей не брак, а чашу воды.

Довольный, Грегор хлопнул в ладоши:

— Тогда решено.

Посол молча кивнула. Грегор поднялся на ноги, потянулся, разминая затекшие мышцы. А затем, не удержавшись, внезапно обнял и поцеловал возлюбленную.

— Наконец-то скоро можно будет не прятаться. Каждый раз чувствую себя идиотом, — вздохнув, сказал он. — Мне нужно идти. Отдыхай. Хайлигланду нужна здоровая королева.

Попрощавшись, герцог вышел и разрешил дожидавшимся в коридоре слугам присоединиться к госпоже.

Латанийка тупо смотрела на закрывшуюся за герцогом дверь. Златовласая служанка, увидев дрожащую от холода госпожу, бросилась греть вино с пряностями. Ириталь застегнула на запястье подаренный браслет и закрыла холодными ладонями лицо, пытаясь справиться с подкатившими к горлу слезами.

— Королева-еретичка, — тихо прошептала она, но никто ее не услышал.

Миссолен.

Оглядываясь назад, Демос так и не смог понять, в какой момент началось это безумие. Канцлер много раз спрашивал себя, почему не смог предвидеть последствия сумятицы, косвенной причиной которой являлся он сам.

Его планам относительно назначенного визита в канцелярию не было суждено сбыться. Брат Ласий так и не прибыл в сопровождении неприметного экипажа с одинокой подушечкой на жестком сидении и не отвез Демоса на аудиенцию с Великим наставником. Повар не подал рыбного пирога к завтраку и не порадовал новыми сплетнями. Мать не показывала носа из имения, сославшись на плохое самочувствие. Надменная и прекрасная в своей неприступности леди Виттория, о которой Демос совершенно позабыл, очевидно, наслаждалась столичным обществом под присмотром дуэний и оставшихся в столице фрейлин императрицы. Ничто не предвещало беды, однако надеждам на спокойствие было суждено внезапно рухнуть одним безмятежным знойным утром.

Ибо в тот день во дворец пожаловал Великий наставник Ладарий, дабы обвинить Грегора Волдхарда и леди Ириталь Урданан в нарушении священных клятв.

«И ведь, вопреки обыкновению, даже не удосужился посвятить меня в свои планы».

Шокирующее решение Верховного наставника о созыве Вселенского суда заставило Демоса усомниться в реальности происходящего. Особенно его удивило отсутствие предупреждения со стороны церковников относительно их планов. И удивило неприятно.

«Ох уж эти ласковые кандалы, в которые нас заковал Таллоний, именуемый Великим. Мы, скромные грешники, уже и забыли, сколь исключительными правами обладает церковь. Четыре сотни лет спокойствия, благоденствие в Святилищах и монастырях — и вдруг такая бурная реакция. Что это, ваше святейшество: испуг, амбиции или праведный гнев?»

Ладарий мог бы ограничиться созывом Большого совета и в закрытом порядке судить Волдхарда, пригласить правителя Латандаля, дабы у союзников не возникало вопросов относительно разбирательства. Великий наставник также мог бы организовать в Эклузуме Священный суд, поскольку вопрос касался нарушения клятв и обетов, данных Хранителю. Однако Ладарий выбрал наиболее масштабный и громкий вариант, всколыхнувший весь Криасмор от Лаклана до Родуи. Вселенский суд должен был собрать около трех сотен представителей привилегированных сословий.

И теперь Демос лицезрел последствия широкого жеста Ладария, с тихим ворчанием волоча ногу по брусчатке рыночной площади. От трости уже можно было отказаться, но канцлер привык к ней и находил особое удовольствие в демонстрации напускной немощности.

«Казаться слабее, чем ты есть на самом деле, весьма удобно».

Над гладью воспетого сотнями поэтов озера Ладрис стояло марево. Холмы на востоке тонули в белесой дымке. Полноводная Ули гордо несла воды через столицу в Рион, к берегам Лутинского моря. На этом идиллия заканчивалась, уступая место форменному безумию, царившему во всполошенном городе.

Белокаменные стены Миссолена, казалось, даже подрагивали от охватившей столицу суматохи. В последний раз на памяти Деватона город сходил с ума подобным образом лишь во время похорон императора, а до того — в момент празднеств по случаю рождения наследника, которому было суждено оставить этот мир спустя два года. Торговцы, негоцианты, владельцы доходных домов и банкиры, продажные женщины и трактирщики, должно быть, восхваляли главу церкви, загребая серебро целыми мешками. Открывались новые базары, стихийно возникали рынки, зазывалы приглашали зажиточных гостей на аукционы. Бельтерианский банк задрал проценты и бесцеремонно наживался на ссуженных средствах. Впрочем, не без молчаливого одобрения Демоса.

«Должен же от этого безобразия быть хоть какой-то толк».

Мимо проходил торговец лимунадой — освежающим напитком, состоявшим из сока плодов лимонного дерева и ледяной родниковой воды, смешанных в равных пропорциях. Прохладительный кислый коктейль пользовался всеобщей любовью во всех уголках Миссолена от императорского дворца до гнилых трущоб. Канцлер жестом приказал Ихразу остановить разносчика и купить кувшин с напитком. Энниец бросил несколько медяков на лоток и сгреб сразу три порции. Лахель отпила поочередно из всех кувшинов, подождала некоторое время и, убедившись, что они не отравлены, подала один господину.